Многие слишком подозрительно относятся к Священному Писанию. У них появляется внутренний интеллигентский зуд. Это тяжелое духовное заболевание, когда человеку нужно внести в Слово Божие, в учение Церкви какую-нибудь отсебятину. У каждого человека есть право на свое мнение, но Господь говорит, что это право ограничивается. Чем?
Вероятностью оказаться вычеркнутым из Книги Жизни. Наша задача – просто следовать Откровению, не прибавляя и не отнимая ничего. Например, Лев Толстой читал Евангелие с двумя карандашами: синим, чтобы подчеркивать нужное, и красным – вычеркивать ненужное. По мнению писателя, Евангелия создавали малокомпетентные люди, суеверные и наивные; они написали много «ненужного», окружив Иисуса Христа многообразными мифами, а потом Церковь, бесповоротно извратив подлинное учение Христа, облекла его в мистику. Поэтому Толстой выбрал из евангельских текстов то, что говорил Сам Христос, и то, что Ему «приписали». Писатель, считая Спасителя обыкновенным человеком, вычеркнул все свидетельства о Его чудесах. Толстовское евангелие кончается смертью Иисуса на кресте. Строки о погребении, Воскресении, явлении апостолам и Вознесении были вычеркнуты как «ненужные» и противоречащие здравому пониманию. Писатель в своем «Евангелии» искажает истинный евангельский текст.
Выброшено все, что не согласно с взглядами самого Толстого. Часто он Христу приписывал свои собственные слова, порой прямо противоположные тому, что говорит евангельский Христос. Православная Церковь призывала графа покаяться, отказаться от своих заблуждений. Но Толстой не раскаялся и был предан анафеме. Синодальное определение от 22 февраля 1901 года констатировало свершившийся факт – граф Толстой сам отлучил себя от Церкви, в своих религиозно-философских исканиях он сам пришел и к отрицанию необходимости Церкви и ее таинств – Крещения, Исповеди, Причастия, и к отвержению ключевого постулата христианства – Христос является действительно Сыном Божиим. И Лев Толстой это неоднократно подтверждал: «Я действительно отрекся от Церкви, перестал исполнять ее обряды и написал в завещании своим близким, чтобы они, когда я буду умирать, не допускали ко мне церковных служителей...»