Педерастия, рассмотренная сама по себе, предстает не только как просто противоестественное, но и как в высшей степени противное, вызывающее отвращение чудовищное извращение, действие, на которое однажды оказалась способна совершенно искаженная, испорченная и выродившаяся натура и которое повторялось затем лишь в самых редких случаях. Если же мы обратимся к опыту, то обнаружим обратное; мы увидим, что этот порок, несмотря на его отвратительность, встречается во все времена и во всех странах достаточно часто. Общеизвестно, что у греков и римлян он был широко распространен, что в нем открыто признавались и предавались ему, не боясь и не стыдясь. Об этом более чем достаточно свидетельств у античных авторов. В первую очередь этим полны произведения поэтов, не исключая даже произведений целомудренного Вергилия (Eel. 2). Такое извращение приписывают даже самым древним поэтам: Орфею (которого за это разорвали менады) и Фамирису, даже самим богам. Философы также говорят гораздо больше о нем, чем о любви к женщинам; Платон, по- видимому, вообще не знает иной любви, также и стоики, упоминающие о ней как о достойной мудреца (Stob. eel. eth. L. II, с. 7)120. Даже Сократа Платон прославляет в "Пире" за беспримерный подвиг, который заключался в том, что он отверг предложение такого рода, сделанное ему Алкивиадом121. В "Меморабилиях" Ксенофонта Сократ говорит о педерастии как о невинной и даже похвальной вещи (Stob., Flor., I, 57). Там же, в "Меморабилиях", где Сократ предостерегает от опасностей любви, он говорит лишь о любви к мальчикам, так что можно подумать, будто в Греции совсем не было женщин (L. I, cap. 3, § 8). Аристотель (Pol. II, 9) говорит о педерастии как о чем- то вполне обычном, не порицая ее, и указывает на то, что у кельтов она пользовалась общественным признанием, а у жителей Крита даже поощрялась законами как средство против перенаселения; он рассказывает (с. 10) о любви к юношам законодателя Филолая и т.п.