Очень много сторонников имеет гипотеза Ноама Хомского - гипотеза врожденности языка и наличия в мозге человека универсальной грамматики. Но <... > для того чтобы у ребёнка при овладении языком сформировалась грамматика, достаточно общекогнитивных принципов обработки информации, прежде всего искать структуру в хаосе.
Хомский постепенно модифицирует свою гипотезу, поэтому в его новых публикациях появляются идеи, иногда даже противоречащие тому, что он писал ранее. Например, недавно громоздкие синтаксические правила (якобы имеющиеся в голове каждого человека от рождения) были заменены операцией слияния (англ. merge) : каждое слово представляет собой синтаксическую составляющую; два слова, сливаясь, образуют синтаксическую составляющую следующего порядка, которая дальше может сливаться с другими синтаксическими составляющими - до тех пор, пока не получится законченное предложение. Для того чтобы пользоваться операцией слияния, необходима способность к рекурсии - и именно она признается основой человеческой языковой способности.
Адаптивный смысл языка, согласно гипотезе Хомского, состоит в обеспечении мышления. В своей книге "О природе языка * (On Nature and Language) он пишет:" Язык не считается системой коммуникации в собственном смысле слова. Это система для выражения мыслей, т.е. нечто совсем другое. Ее, конечно, можно использовать для коммуникации... Но коммуникация ни в каком подходящем смысле этого термина не является главной функцией языка". Далее он вполне справедливо замечает, что" если вы хотите исключить взаимное непонимание, то конструкция языка для этой цели неудачна, поскольку существуют такие свойства, как неоднозначность. Если вы хотите, чтобы было такое свойство, чтобы то, что нам обычно нужно сказать, выходило коротко и просто, ну, что тут скажешь, наверное, в языке просто нет такого свойства". Но значит ли это, что появление языка было обусловлено не потребностью в коммуникации, а потребностью в обеспечении мышления? Видимо, все же нет, ведь если бы язык был нужен только (или в первую очередь) для " бесед" с самим собой, ему не понадобились бы ни возможность тонко различать звуки (и связанные с этим анатомические особенности речевого аппарата), ни падежи, ни согласование, ни порядок слов, т.е. все то, что необходимо для линейной последовательности кодирования информации. Кроме того, язык, нужный прежде всего для мышления, мог бы развиваться у детей, лишенных общения с другими людьми, - ведь мыслить им никто не мешает! Но, как мы знаем, этого не происходит: если человек в детском возрасте не будет общаться с людьми, он не овладеет языком - несмотря на предполагаемое наличие у него врождённой языковой способности.