На занавесках возникла тень оконной рамы, что означало семь часов утра, и я вновь уже был во времени и слышал, как тикают карманные часы. Они принадлежали деду и когда отец отдал их мне, он сказал: Квентин, я дарю тебе гробницу всех надежд и желание, и есть нечто прискорбно уместное в том, что ты используешь их для приобретения reducto absurdus (сведенный к абсурду) всего человеческого опыта, который применим к твоим личным нуждам не больше, чем был применим к его нуждам или к нуждам его отца. Я дарю их тебе не для того, чтобы ты помнил о времени, но для того, чтобы ты иногда забывал о нем и не тщился победить его. Потому что, сказал он, ни одна битва никогда не выигрывается. Она даже не начинается. Поле брани только открывает человеку глаза на его собственное безумие и отчаяние, а победа - это самообман философов и глупцов.