...Басманов почувствовал невольную дрожь, мурашками пробежавшую по коже опытного царедворца. Он понял, что Малюта теперь пойдёт против него; следовательно, предстоит выдержать борьбу, исход которой не мог обещать сразу удачи. Как знать? Робкий взгляд, вскользь, на царевича мог только усилить опасения, не внушив надежды на поддержку с этой стороны. Здесь влияние ясно тяготело к красавцу Борису. А ему благообразный Алексей Данилович, чтобы порадеть сыну, подставлял не раз ногу. И если злобно улыбающийся теперь красавец не падал, то это не значило, чтобы, осторожно выбирая почву, не чувствовал он, что не случайно спотыкается на гладком месте? Слишком тонок был Борис, чтобы не почуять соперничества молодого Басманова, пристроенного к царю-отцу, когда его оставляли при царевиче-сыне. Знали между тем, что Грозный этого любимца сына сам ценил не ниже его.
Так и теперь, внезапное неудовольствие напуганного отца на сына, — у которого вырвалось восклицание, не соответствующее с настроением минуты, — не укрылось от Бориса, и тонкий голосок его шёпотом долетел до царских ушей. А шептал любимый царём молодой голос Бориса, вкрадчиво и внушительно относясь к Малюте:
— Григорий Лукьянович, прими прежде меры против клеветы! Если же найдёшь её, открой цель застращивания.
Грозный милостиво поглядел на Бориса и дал приказ:
— Так возьми обоих доносчиков, Лукьяныч, и на месте сам осмотри их донесенье.
Благо было бы всем, если бы умный совет Борисов не истолковал по-своему Малюта, забравший себе в голову прежде всего погубить Басманова. Чтобы сделать это, нужно было припутать к этому доносу его самого.