На берегу моря красивое имение француза Филиберга. Пока обоз подъезжал к имению, поручик Лебедев (он практикант по этому вопросу) вывел нашу бричку в сторону и погнал к крайнему дому. «Достанем пожрать!» – смеется поручик. В этом доме жила семья управляющего имением. Управляющего не было, жена его и две девушки-дочери. В другой квартире какая-то немка. Конечно, нас любезно пригласили в дом, хотя мы сами нахально приехали. Немка сразу усадила нас 6 человек пить кофе. Жена управляющего пригласила меня и Васильева к себе. Две дочери ее, хорошенькие барышни, стащили с нас шинели. Входим в комнату. Комната уютно обставлена. Пасхальный стол посередине. Не успели мы усесться за стол, как на столе появилась шипящая яичница. Барышни и хозяйки всячески нас угощали. Они так были рады нашему приходу, что трудно описать их радость. Когда оказалось, что у них в квартире нет простого хлеба, кроме сдобного, они заплакали и побежали куда-то достать хлеба. Очевидно, они натерпелись горя от большевиков.

– Мы очень рады, что вы пришли, – тарахтели они, – у нас давно слух был, что вы придете!

– Но мы, кажется, так же внезапно и уйдем, как пришли! – сказал я.

Они страшно удивились моим словам.

– Но вы опять придете? – разом спросили они, и в их глазах была мольба.

– Конечно, придем! – успокоил я их.

Эти строки я пишу в Керчи, уже по возвращении с десанта. Спустя месяц, когда наша доблестная армия двинулась в глубь Северной Таврии, мои слова оказались правдивы. Хотелось бы опять побывать в том имении. Закусив, мы вышли в парк.

Идем по аллее. Солнце тепло греет в парке. Весна в разгаре. На зеленеющих ветвях дерев весело порхают и щебечут птички.

О, если бы за плечами не было тяжелой английской винтовки, я никогда бы не поверил, что мы бродим в тылу у красных, что нас горсть и мы ежечасно можем погибнуть под натиском красной лавы.

К нам подошел старик и снял картуз.

– Здравствуйте, господа! – поклонился он. – Мне ничего от вас не будет?!

– Как? За что? – удивились мы.

– Ну, не мне! – поправился он. – Так сыну моему!

– А сын твой кто?

– Он председатель совета!

Мы переглянулись друг с другом.

– Конечно, ничего! – успокоили мы старика.

Да и зачем он нам нужен, когда мы, может быть, не сегодня завтра будем сами на том свете, если он действительно существует. Мы вышли из парка и направились к имению Филиберга. Имение большое, но в упадке. Дом большой, старинный, с колонной террасой. Вхожу в коридор. Наши уже бродят по дому. Дом давно разграблен дочиста. В зале встретил старика, служившего раньше в имении.

– А где ваш хозяин?! – спросил я его.

– Наш хозяин француз, офицером служит, – ответил он, – где-то у вас в Крыму!

– Ну а как у вас хозяйничали большевики?!

– Не дай Бог, что тут они делали! – махнул рукой старик. – Какая была богатая экономия, все, сукины сыны, разграбили. В этом доме все время жил комиссар с пятью солдатами. Вчера удрал отсюда. Жрали и пили вооо как! – провел он ребром ладони по горлу. – А сейчас, когда ничего не осталось, решили завести здесь свиную экономию, здесь будут разводить свиней, а рядом у другого помещика думают коров разводить!

– Да! Им только свиней и разводить! – подтвердил какой-то офицер, проходя мимо нас.

Зал громадный. Остались еще рояль и пианино, перевернутые мягкие кресла. На креслах спали наши офицеры. Один бренчал на пианино. На окнах гардины сорваны, висят только желтые шнуры с кистями.

– Оборвали все занавески, – горько усмехнулся старик. – Штаны все шили!

Вошли в гостиную. Комната чуть меньше. Круглые столики и несколько кресел. На стенах еще остались картины. Масляными красками хорошо изображено бурное море и на его волнах одинокий корабль. И другая – полунагая женщина, окруженная амурами. Картина пробита.

– Это комиссар стрелял из револьвера! – указал старик на дырки в картине.

Следующая комната – большой кабинет, наполненный физическими приборами, гипсовыми статуями, различными снарядами. Масса колб, пробирок, пузырьков и баночек со снадобьями.

Гильдовский уже лазил между баночками, отыскивая свой заветный порошок. Здесь стояла электрическая машина для опытов, Аполлон с отбитыми руками и другие древние боги с отбитыми головами, носами, руками.

Следующая комната – спальная. Громаднейшая, почти квадратная лакированная двуспальная кровать, и больше ничего. Даже, вернее, не кровать, а одна рама кровати.

Следующая комната – музей.

Здесь лежал старинный мушкет, колчан со стрелами, кольчуга, вся ржавая, лук, какие-то дикие камни. Какой-то офицер практиковался попадать стрелой в стену, на которой висел в виде сердца кусок сукна. На стеклянной террасе стояла целая аптека.

В другом конце дома была библиотека. Большая комната забита громадными шкапами до потолка; их около 20. В шкапах полно книг. Здесь не видно хозяйничанья большевиков. Почему? Не знаю! Книги валяются и на полу, на столе, на окнах. Масса французских журналов. Книги и журналы ¾ библиотеки – немецкие и французские. Я взял пачку французских иллюстрированных журналов и маленькую книжку Гоголя и вышел в сад.