Я не забыл как Барберен говорил Витали, почему взял меня к себе. Он сделал это не из сострадания, а только потому, что надеялся получить последствии деньги с моих родных...
- Почему ты не писал мне всё это время, Реми? - спросила матушка Барберен. - Меня не раз мучила мысль, что ты умер. Если бы он был жив, думала я, то написал бы мне.
- Но ведь ты желание одна я знал что с тобой живет муж которого ужасно боялся. Ведь это он продал меня Витали за 40 франков.
- Не надо вспоминать об этом, мой маленький Реми!
- Я не жалуюсь, я говорю это только для того , чтобы объяснить тебе , почему не писал. Я боялся, что Барберен узнает по моему письму, где я, и опять продаст меня кому-нибудь.
...
- Твои родные ищу тебя.
- Значит, у меня есть семья?.. Нет, не может быть. Барберен наверняка пошёл за мной в Париж, чтобы снова продать кому-нибудь!
- Нет, нет, Реми! Неужели ты думаешь, что я согласилась бы на это?
- Он обманывает тебя!
- Полно, мой мальчик! Я сейчас расскажу тебе то, что ты слышала своими собственными ушами. Уж мне- то ты, конечно, поверишь....
...
Не зная, что делать, я пошёл в Ботанический сад и, забравшись в уединенной уголок, сел на скамейку. Долго я сидел так, раздумывая о своей судьбе. Барберен умер, не оставив никому никаких сведений о моих родных. Значит я не смогу их найти, и всё, о чём я мечтал, никогда не исполнится. Наконец я встал и, выйдя из сада, отправился к собору Парижской Богоматери, где мы с Маттиа договорились встретиться. Стемнело, стали зажигать фонари. В этом громадном городе, полном света, шума и движения, я чувствовал себя еще более покинутым и одиноким, чем если бы я заблудился в глухом лесу.
...
Таким образом, из всей моей семьи, о которой я думал с такой любовью, когда ехал в Англию, одна трёхлетняя Кэт не отталкивала меня. Дедушка продолжал плевать мою сторону каждый раз, когда я хотел подойти к нему. Отец не обращал на меня, никакого внимания, и только по вечерам отбирал всю выручку. Мать была по большей части в пьяном состоянии, что и не осознавала ничего окружающего. Братья и старшая из сестёр ненавидели меня и не хотели считать братом, и только Кэт снисходительно принимала мои ласки да и то лишь в надежде получить лакомство.
Я стал задумываться о том, что Маттиа, пожалуй, прав: не может быть, чтобы со мной так обращались, если бы я принадлежал к семье. А когда пришло письмо от матушки Барберен, я подумал: она сама любит меня всем сердцем, поэтому думает, что и остальные должны любить меня.