Она возникла в дверях, закутанная в куцее полотенце, которое никак не желало прикрывать ее выдающиеся формы. На грудь натянет – бедра наружу лезут, бедра прикроет – грудь на Грозовского нагло пялится.
– Димочка, а ты покушал?
Она уставилась на него, будто не понимая, что лучше уж не натягивать на себя эту махровую тряпочку, не дразнить. От того, что нет никакой возможности прямо сейчас затащить Надьку в постель, Грозовский почувствовал дикое раздражение.
– Сколько раз я тебе говорил, кушать – это лакейское слово! Я не «кушаю»! Я – ем! Ясно?! А по утрам я и этого не делаю!
– Да ясно, ясно! Димочка, что ты нервничаешь, ей-богу?! – Она уронила полотенце и наклонилась, чтобы поднять его. От этого Грозовскому сделалось совсем нехорошо.
– Почему ты все еще в таком виде?! Я тебя ждать больше не намерен!
– Все, все, все. – Надя занавесила полотенцем грудь и повернулась попой.
Скрылась, наконец, фея… Но тут же появилась снова – с прикрытой попой, но голой грудью.
– А ты все-таки покушай, Димочка. А то вредно с утра до вечера не кушать.
– Тьфу!
Ушла все-таки, оставив мокрые следы на полу. Все Венеры отдыхают. А Боттичелли кусает локти в гробу. Вернее, переворачивается…