– Черт возьми, не понимаю вас! – воскликнула старуха с удивительной, неизвестно откуда взявшейся энергией. – Вы же творческий человек, литератор! Вы должны наблюдать сейчас превращения человеческой личности, этот таинственный переход от жизни к смерти... Это... это страшно интересно... И не делайте скорбного лица: все нормально, в моем возрасте жить уже неприлично... – Она снова закашлялась и, ослабев, молчала минут десять. Потом опять заговорила, тихо и внятно: – Моя жизнь в своем роде уникальна. Она так длинна и так изломанна, что ее можно было бы сложить, как складную линейку... Подождите! Это не бред... Я чую, кто-то и вправду складывает наши жизни, и начало совпадает с концом так верно, что, должно быть, когда я вздохну в последний раз, я же где-то вздохну впервые... Моя жизнь уникальна... Судьбой уготовано было стать мне историком, я же никем не стала... Впрочем, всю жизнь я любила искусство... Наблюдайте, детка, наблюдайте... Отчего вы не пишете роман?
– Не знаю. Таланта нет, – негромко ответила Нина, все еще держа свою ладонь на руке старухи.
– Бросьте, это у вас не таланта, а сюжета нет. Нет у вас сюжета собственной жизни, вы вяло живете, понемножечку, по глоточку. Все вы испуганы прошлым, хотя и не попали под его гусеницы... Вот вы, рождения каких-нибудь пятидесятых, трагедий мировых не знали, а как задавлены, как ущербны! И жизнь ваша тесна, как малогабаритная квартира... А я... я несу в груди три войны, погромы, тридцатилетие инквизиции усатого – это целое кладбище близких... И я не испугана прошлым... Нет, не испугана... Я люблю все страдания своей жизни... Да... Ваша литература... Я читала, мне Сева совал с восторгами... Свободы нет, голубчик, нет пространств... Пепельницу какую-нибудь опишете так, что Бунин от зависти в гробу перевернется, а страсти нет. А искусство – это страсть. Это любовь. Это вечное небо... А вы за пепельницей неба не видите...
– Какая пепельница? И кто – мы? – раздраженно спросила Нина.
– Дух не взмывает, тесно... – словно не слыша, продолжала Анна Борисовна медленно, с тяжелой одышкой. – Жизнь ваша не увлекательна, нет сюжета... Голубчик, а что б вам взаймы не взять сюжет чужой жизни, а?