Телевизор играет молча, да, вот ведь как, звук отключен, лишь снуют светящиеся фигуры, и не только по экрану, но и по стенам, по мебели, по лицу Раймундо Силвы, уставившего на них бездумный и невидящий взгляд. Уже почти час мелькают перед ним видеоклипы – певцы, если, конечно, это слово допустимо здесь, и танцоры, движениями своими передающие все – порой весьма сомнительные – человеческие чувства и ощущения, всё у них на лице, и не важно, что не слышно ни звука, просто не верится, что лицо это может быть до такой степени подвижно – морщится, растягивается, сжимается, корчит угрожающие гримасы, делает прочие ужимки; мелькают двуполые существа, фальшивые и непристойные, зрелые гривастые женщины, юные девушки, пышногрудые и крутобедрые или тонкие как прутик и дьявольски эротичные, и джентльмены средних лет, демонстрирующие отдельные, отборные, особо интересные морщины, и все это сотворено из пульсирующего света и все задушенно безмолвно, словно Раймундо Силва ухватил их за горло и удавил за этим занавесом воды, тоже хлещущей беззвучно, какое-то просто торжество глухоты. Вот в одиночку вышел мужчина, судя по движениям его губ, он поет, и титр сообщает, что это Леонард Коэн, и он глядит на Раймундо Силва пристально и беззвучно артикулирует вопрос: Почему не желаешь послушать меня, одинокий человек, и наверняка добавляет: Лучше сейчас послушай, потом поздно будет, за одним клипом следует другой, и они не повторяются, это ведь не диск, который можно тысячу и один раз слушать с начала, не исключено, конечно, что я вернусь, но не знаю когда, а тебя в это время, может, уже тут и не будет, так что лови момент, пользуйся, пользуйся. Раймундо Силва подался вперед и включил звук, а Леонард Коэн выразил мимикой признательность: Теперь я могу петь, и спел, и сказал то, что говорит всякий, кто жил и теперь спрашивает, сколько и ради чего, и, задав эти вопросы, ответа на них не получает, ни на один, вопреки тому господину, который утверждал, что все ответы – вот они, перед нами, просто пора научиться правильно спрашивать. Когда Леонард Коэн допел, Раймундо Силва снова убрал звук, а вслед за тем выключил и сам телевизор. В комнате внезапно наступила темная ночь – такая тьма, что корректор может поднести руки к глазам и никто этого не увидит.