"Стары время шеловек анашу курил, тихо сидел, шай пил, стари-мали знал, уфашение имел... А коммунист пришел, сказал: "Анаша нет, плох. Водка пей!" И стал шеловек водка пить, как звер стал! Стари-мали не смотрит".
" Он дремал, но слышал как невдалеке, дух конопли и дух опия тихо беседуют за шахматами о своей тяжкой доле. Они надолго задумываются над каждым ходом, иногда падают навзничь или ничком, но, очнувшись. продолжают игру.
Вот дух конопли сонно шепчет:
- Всё живое - в моём рабстве. И больная лиса приходит ко мне. И медведь спит на моей лужайке. И лань гложет в течке. И орёл клюёт на заре. Мои слуги безлики. Мне всё равно, кто мой слуга: человек или зверь, птица или червь. Моё царство без рас. Все едины, все мои. А я - выше всех. В горных долинах - моя родина. По утрам меня томит солнце, по ночам трясёт мороз. От жары и холода я становлюсь злее и свирепее. Потом приходят крестьяне, рубят меня, несут в сараи, подвешивают к балкам вниз головой. И мучают, и трясут, и ворошат до тех пор, пока последняя пыльца не опадёт сквозь сети на землю. Чем сети мельче - тем я крепче.
Дух опия глухо поддакивает сквозь тяжелый полусон:
- Люди ножами режут, кромсают моё тело, заставляют истекать соком мук, берут по каплям мои белые слёзы. Но кто слышит меня?.. Кто видит, жалеет?.. От ненависти мои слёзы сворачиваются, вязнут, чернеют. Попадая в раба, я слеп и нем от ярости. Я вонзаюсь прямо в рабью душу. Обволакиваю, баюкаю, ласкаю. Если меня слишком много - то живое станет мёртвым. Это мне и надо. Надо искать другого раба, чтобы мутить его кровь. Я не живу без рабской крови, а кровь моих рабов не может жить без меня".