В 1811 году одна маленькая сельская община задумала использовать некоторое количество булыжника, стоимостью в шестьдесят франков, забракованного инженером, руководившим постройкой шоссейной дороги. Понадобилось четырнадцать заключений префекта, су-префекта, инженера и министра. В результате величайших усилий и самых настойчивых хлопот требуемое разрешение было получено через одиннадцать месяцев после того, как ходатайство было подано. Но к тому времени рабочие, строившие дорогу, уже использовали этот булыжник для засыпки каких-то ям. Мелкий чиновник, неизбежно невежественный, получающий от правительства жалованье и корпящий над бумагами в уголке министерской канцелярии, разрешает в Париже, за двести лье от сельской общины, дело, которое трое деревенских выборных за два часа уладили бы наилучшим образом. Факты, столь очевидные и повторявшиеся по пятьсот раз в день, не могли оставаться незамеченными. Но главной задачей было принизить гражданина, в особенности же не давать французам что-либо обсуждать сообща, по гнусному обычаю, усвоенному ими во времена якобинства. Не будь этих мелочных предосторожностей, пожалуй, снова появилось бы то чудовище, к которому все правительства, последовательно сменявшие друг друга и эксплуатировавшие Францию, питали одинаковую ненависть и о котором я уже говорил: я имею в виду общественное мнение. Легко понять причину той огромной работы, от которой погибали министры Наполеона. Париж притязал на то, чтобы распоряжаться всем без исключения во Франции. Все дела, вершившиеся в стране, приходилось поручать людям, которые, будь они даже орлами, неизбежно были в них несведущи.