- Айзел, - шепчет он, крепко прижимая к себе, и дует мне в волосы. - ты же знаешь: это ничего не может изменить. Такое счастье - обман, мимолётная иллюзия. Нам нельзя забывать, что мы хотим умереть. Мне нужно вспомнить о Мэдди. А тебе - вспомнить свои причины.
Свои причины. Звучит так расплывчато. Ну да, я же не рассказала ему о "своих причинах", боясь его реакции. Может быть, потому-то и промолчала: не из опасений, что он не захочет умирать со мной, а из страха, что всё равно захочет, чтобы я умерла. Что согласится: я должна умереть.
Думаю, он прав: я "кидаю" его. Но, может быть, встреча с Романом просто помогла мне лучше понять себя. Да, я сломана. И да, он тоже сломан. Но чем больше мы говорим об этом, чем больше делимся нашей печалью, тем больше я начинаю верить, что нас можно починить, что мы сможем спасти друг друга.
Всё выглядело таким окончательным, неизбежным, предопределённым. Но теперь я начинаю верить, что у жизни в кармане завалялось больше сюрпризов, чем я думала. Может быть, всё относительно - не только пространство и время, как у Эйнштейна. И жизнь кажется ужасной и поломанной навсегда, пока Вселенная не искривляется и положение наблюдателя не смещается так, что боль внезапно становится вполне терпимой - не гноящейся раной, а просто саднящим синяком.
- Ты понимаешь? - гнёт свой Замёрзший Робот. - Что бы мы ни делали, кем бы ни становились, это ничего не изменит. Не должно изменить.
Однако руки Робота противоречат его словам: говоря, он только ещё сильнее притягивает меня к себе.
- Я знаю.
Но, если честно, я знаю только то, что Вселенная искривилась.