Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
IV. Контакт
Пересекая отрезок пышущей жаром мостовой между дверью отеля и стоящим в тени «мерседесом» Шедуэлла, Иммаколата внезапно вскрикнула. Она прижала руку к голове и уронила солнечные очки, которые всегда надевала в общественных местах Королевства.
Шедуэлл мгновенно выскочил из машины и распахнул дверцу, но его пассажирка отрицательно покачала головой.
– Слишком светло, – пробормотала она и неловко прошла через вращающуюся дверь обратно в вестибюль отеля.
Там было пусто. Шедуэлл поспешно последовал за ней и увидел, что Иммаколата отошла от двери подальше, насколько ее смогли донести ноги. Сестры-призраки охраняли ее, их присутствие искажало недвижный воздух, но Шедуэлл не мог сдержаться и упустить такую возможность: под предлогом вполне оправданного беспокойства он протянул руку и коснулся женщины. Подобный контакт был проклятием для нее и радостью для него. Радость усиливалась тем, что была запретной, поэтому он использовал любую возможность выдать прикосновение за непредвиденную случайность.
Недовольство призраков холодило его кожу, однако Иммаколата могла сама отстоять свою неприкосновенность.
Она развернулась в ярости от его наглости. Шедуэлл тотчас отдернул ладонь от ее руки. Его пальцы покалывало. Он считал минуты до того мгновения, когда ему удастся поднести их к губам.
– Прости, – сказал он. – Я забеспокоился.
Раздался чей-то голос. Из своего угла вышел портье с экземпляром «Спортивной жизни» в руке.
– Могу я чем-нибудь помочь? – спросил он.
– Нет-нет, – ответил Шедуэлл.
Однако портье смотрел не на него, а на Иммаколату.
– У нее, случаем, не тепловой удар? – спросил он.
– Может быть, – отозвался Шедуэлл. – Благодарю вас за участие…
Иммаколата отошла к подножию лестницы, подальше от испытующего взгляда портье.
Портье пожал плечами и вернулся в свое кресло. Шедуэлл подошел к Иммаколате. Она отыскала тень, или это тень нашла ее.
– Что случилось? – спросил он. – Просто из-за солнца?
Она не взглянула на него, но снизошла до разговора.
– Я почувствовала Фугу, – произнесла она так тихо, что ему пришлось задержать дыхание, чтобы услышать. – И кое-что еще.
Шедуэлл ждал продолжения, но его не последовало. Когда он уже был готов нарушить молчание, она снова заговорила:
– Где-то в глубине горла… – она глотнула, словно пыталась избавиться от чего-то горького. – Бич-Бич?
Неужели он правильно услышал ее? Иммаколата почувствовала его сомнения или сама разделяла их, потому что прибавила:
– Он был здесь, Шедуэлл.
При этих словах всего ее выдающегося умения владеть собой оказалось недостаточно, чтобы скрыть дрожь в голосе.
– Наверняка ты ошибаешься.
Она чуть заметно покачала головой.
– Он погиб и канул в прошлое, – сказал он.
Ее лицо казалось высеченным из камня. Двигались только губы, и Шедуэлл тосковал по ним, несмотря на то, что они изрекали.
– Такая сила не умирает, – проговорила она. – Она не может умереть до конца. Она дремлет. Она выжидает.
– Но чего? И зачем?
– Наверное, чтобы Фуга проснулась, – ответила она.
Ее глаза потеряли свой золотой цвет, сделались серебристыми. Капли менструума, словно мерцающие в солнечном луче пылинки, падали с ее ресниц и испарялись. Шедуэлл никогда прежде не видел Иммаколату такой – она была близка к тому, чтобы выдать свои чувства. Зрелище ее уязвимости невероятно возбудило его. Член затвердел до боли. Однако она, судя по всему, оставалась равнодушна к его желанию или предпочитала ничего не замечать. Магдалена, слепая сестра, не была столь безучастной. Она, насколько знал Шедуэлл, жадно интересовалась теми субстанциями, какие проливают мужчины, и использовала их в своих жутких целях. Вот и сейчас ее силуэт, прилипший к углублению в стене, с головы до пят был воплощением этой жадности.
– Я видела пустыню, – произнесла Иммаколата, отвлекая внимание Шедуэлла от движений Магдалены. – Яркое солнце. Жуткое солнце. Самое пустое место на свете.
– Там сейчас находится Бич?
Она кивнула:
– Он спит. Думаю… он забыл, кто он такой.
– Значит, так оно и будет дальше, – сказал Шедуэлл. – Кому, скажи на милость, придет в голову его будить?
Но эти слова не убедили даже его самого.
– Послушай, – продолжил он, – мы отыщем и продадим Фугу раньше, чем он успеет перевернуться на другой бок. Мы зашли слишком далеко, чтобы теперь остановиться.
Иммаколата ничего не ответила. Ее глаза все еще были сосредоточены на том, что она видела, или ощущала, или то и другое разом минуту назад.
Шедуэлл очень смутно понимал, какие силы здесь действуют. В конце концов, он всего лишь чокнутый, его человеческий кругозор ограничен. Сейчас он был этим даже доволен.
Зато одно он отлично понимал. Фуга оставляет следы из легенд. За долгие годы поисков он познакомился с множеством способов, какими она давала о себе знать – от колыбельной песни до предсмертной исповеди, – и давно оставил попытки отделить факты от фантазий. Значение имело только то, что множество людей, в том числе очень могущественных, мечтали о таком месте, молились о нем, в большинстве случаев не подозревая, что оно реально существует или некогда существовало. Если выставить эту мечту на торги, она принесет огромную прибыль. Никогда на свете не было и не будет подобного аукциона! Они не могут теперь все бросить. Только не из страха перед чем-то затерявшимся во времени и заснувшим.
– Он знает, Шедуэлл, – сказала Иммаколата. – Даже во сне он знает.
Если бы он вдруг нашел доводы, способные рассеять ее страхи, она все равно отнеслась бы к ним с презрением. Поэтому Шедуэлл воззвал к ее прагматизму.
– Чем быстрее мы найдем ковер и избавимся от него, тем лучше будет нам всем, – проговорил он.
Эти слова отвлекли внимание Иммаколаты от видения пустыни.
– Кажется, надо выждать еще немного, – произнесла она и впервые с той минуты, когда они вышли на улицу, подняла на своего спутника мерцающий взор. – И тогда мы отправимся на поиски.
Все следы менструума внезапно исчезли. Момент сомнения прошел, вернулась прежняя уверенность. Она будет идти по следу Фуги до самого конца, как они и планировали. Никакие слухи, даже о Биче, не заставят ее свернуть.
– Мы потеряем след, если не поторопимся.
– Сомневаюсь, – сказала она. – Мы подождем. Подождем, пока спадет жар.
Ага, так вот как его накажут за злонамеренное прикосновение. Насмешливое замечание относилось к жару, охватившему его, а не к жаре на улице. Ему придется дожидаться ее соизволения, как он уже дожидался раньше, молча снося экзекуцию. И не только потому, что одна лишь Иммаколата могла выследить Фугу по вибрациям ее сотканной жизни, но и потому, что провести лишний час в ее обществе, купаясь в аромате ее дыхания, – желанная и счастливая мука.
Для Шедуэлла это был ритуал преступления и наказания, поддерживавший его эрекцию весь оставшийся день.
Для нее же сила его желания оставалась предметом насмешливого любопытства. В конце концов печь остывает, если не добавлять в нее дров. Даже звезды угасают через тысячелетия. Однако похоть чокнутых, как и многие другие свойства их племени, опровергала все правила. Чем меньше ее поощряли, тем жарче она разгоралась.
