Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
18
– Никогда даже не слышал.
– Ты уверен? Ее имя Маргарет Поль.
– Ни сном ни духом.
С тех пор как Гитлер пришел к власти, немцам оставалось одно право: заткнуться. Журналистам в первую очередь. Отныне только Йозеф Геббельс, министр народного просвещения и пропаганды (никто вроде бы не обратил внимания на противоречие в самом наименовании), определял, какие статьи можно допустить к публикации.
Однако некоторые газеты умудрялись протащить кое-какие намеки или использовать эзопов язык, донося до понимающего читателя нечто в корне отличающееся от того, что лежало на поверхности. Если читать между строк, всплывал скрытый смысл и даже определенная ирония, которую оставалось расшифровать…
К счастью, Симон был знаком с редактором, который работал на одно из таких изданий, неким Морицем Блохом. Он назначил ему встречу в «Ашингере» на Александерплац, в одном из самых дешевых ресторанов Берлина. Симону отнюдь не приходилось экономить каждую марку, но он обожал разглядывать молоденьких секретарш, обедавших там на скорую руку, – он так и пялился на их стройные икры, только-только оформившийся изгиб бедер, их мордашки, когда они пожирали сосиски, а главное, только им присущую манеру погружать вилку в салат, высоко задирая запястье с кокетством, которое будоражило его до мурашек.
– Наверняка какая-то политика.
– Не думаю, нет.
– А кто этим занимается?
– Гестапо.
– Ну понятно. Что и требовалось доказать.
Мориц был прав. Обычно уголовщиной занималась Крипо. Вмешательство гестапо свидетельствовало, что речь идет о государственных интересах. А может, наверху решили, что убийство супруги генерала может оказаться покушением или же косвенно целит в рейх?
– Ты можешь разузнать?
– Постараюсь.
Мориц Блох был довольно неприятным типом. Болтун с вечно пустыми карманами и настолько язвительный по натуре, что у него вечно кривился рот. Рыжий, бледнокожий, плохо выбритый, волосы ежиком, очень черные глаза. Помесь белки и крысы.
Он всегда ел торопливо, словно только этим утром нарыл сенсацию, комментировал все на свете, придираясь к каждой мелочи, а потом истолковывая ее то в одну сторону, то в другую. А главное, он вечно делал вид, что принадлежит к кругу посвященных, с кем Гитлер советуется, прежде чем принять любое решение.
– С Польшей, – заговорил он (история Поль его явно не заинтересовала), – скоро будет покончено.
– Все знают, что «скоро».
Блох наклонился над своей тарелкой.
– Нет, я хочу сказать, прямо на днях.
– И что?
Симон нажал не на ту кнопку. Мориц тут же пустился в нескончаемые объяснения, касающиеся подноготной, целей, задач и интересов предстоящего вторжения. Полное впечатление, что он расположился за столом переговоров.
Симон не слушал. В большом зале стоял шум, и голос Блоха терялся в общем гуле. Не прерывая лекции, тот чередовал сосиски и «Лёвенброй», едва переводя дух между словами и глотками.
Чистая потеря времени.
И все же этот разговор кое-что принес: если уж Блоху ничего не известно, значит никто не в курсе. Или преступление только-только произошло, или, как он сам полагал, гестапо замяло дело.
Симон отодвинул тарелку. Он проспал всего три часа, есть совсем не хотелось. И уже спрашивал себя, как бы подсократить эту бесполезную встречу, когда сотрапезник резко окликнул его:
– Эй, кончай пялиться!
Окрик заставил Симона вздрогнуть. Пусть бессознательно, его взгляд наверняка был по-прежнему устремлен под юбки.
– В них наше единственное утешение.
– Сразу видно, что ты не женат.
Симон не ответил. Мориц, словно догадавшись о его разочаровании, достал блокнот:
– Хорошо. Как, говоришь, зовут ту тетку? Можешь продиктовать по буквам?
Краус послушно продиктовал.
– А ее мужа?
– Герман Поль, группенфюрер СС.
Блох присвистнул.
– Точняк политика.
– Ты выяснишь?
– Я же обещал, – заверил тот, пряча блокнот.
Симон опасался, что журналист закажет десерт, но тот посмотрел на часы: у него была назначена следующая встреча.
– Ладно, я угощаю, – подвел итог Блох, доставая из кармана розовую карточку, испещренную цифрами и пунктирными линиями.
– Это что?
Искренне удивленный, журналист поднял глаза:
– Ты бы вылезал почаще из своего кабинета, старина. С двадцать седьмого августа всем выдают талоны на питание. Можешь получить свои семьсот граммов мяса и двести восемьдесят граммов сахара!
Не отвечая, Симон смотрел на розовый листок с заранее перфорированными купонами. Похоже на лотерейный билет или на медицинскую анкету.
– А я тебе что говорил? – выпятил грудь Мориц, помахивая талонами. – Война уже на пороге!
