Улетают птицы
Осень паутинки развевает,В небе стаи, будто корабли –Птицы, птицы к югу улетают,Исчезая в розовой дали…
Сердцу трудно, сердцу горько оченьСлышать шум прощального крыла.Нынче для меня не просто осень –От меня любовь моя ушла.
Улетела, словно аист-птица,От иной мечты помолодев,Не горя желанием проститься,Ни о чем былом не пожалев.
А былое – песня и порыв.Юный аист, птица-длинноножка,Ранним утром постучал в окошко,Счастье мне навечно посулив.
О, любви неистовый разбег,Жизнь, что обжигает и тревожит!Человек, когда он человек,Без любви на свете жить не может.
Был тебе я предан, словно пес,И за то, что лаской был согретым,И за то, что сына мне принесВ добром клюве ты веселым летом.
Как же вышло, что огонь утих?Люди говорят, что очень холил,Лишку сыпал зерен золотыхИ давал преступно много воли.
Значит, баста! Что ушло – пропало.Я солдат. И, видя смерть не раз,Твердо знал: сдаваться не пристало,Стало быть, не дрогну и сейчас.
День окончен, завтра будет новый.В доме нынче тихо… Никого…Что же ты наделал, непутевый,Глупый аист счастья моего?!
Что ж, прощай и будь счастливой, птица!Ничего уже не воротить.Разбранившись – можно помириться,Разлюбивши – вновь не полюбить.
И хоть сердце горя не простило,Я, почти чужой в твоей судьбе,Все ж за все хорошее, что было,Нынче низко кланяюсь тебе…
И довольно! Рву с моей бедою.Сильный духом, я смотрю вперед.И, закрыв окошко за тобою,Твердо верю в солнечный восход.
Он придет, в душе растопит снег,Новой песней сердце растревожит.Человек, когда он человек,Без любви на свете жить не может.
* * *
Солдатики спят и лошадки,Спят за окном тополя.И сын мой уснул в кроватке,Губами чуть шевеля.
А там, далеко у моря,Вполнеба горит закатИ, волнам прибрежным вторя,Чинары листвой шуршат.
И женщина в бликах закатаСмеется в раскрытом окне,Точь-в‑точь как смеялась когда-тоМне… Одному лишь мне…
А кто-то, видать, бывалыйЕй машет снизу: «Идем!В парке безлюдно стало,Побродим опять вдвоем».
Малыш, это очень обидно,Что в свете закатного дняОттуда ей вовсе не видноСейчас ни тебя, ни меня.
Идут они рядом по пляжу,Над ними багровый пожар.Я сыну волосы глажуИ молча беру портсигар.
* * *
Я любил соседку – тетю Зину.И в свои неполных восемь летЯ в лесу таскал за ней корзину,Я в ладони сыпал ей малину,И, блюдя достоинство мужчины,Я не брал предложенных конфет.
Взрослые нередко с детворойПопросту ломают дурака:То мораль читают свысока,То сфальшивят, то прилгнут слегка…Тетя Зина не была такой.
Нет, никто так дружественно-простоНе вникал в мальчишечьи дела,Как она, когда со мною шлаБосиком по многоцветным росам.
Солнце нас у речки заставало.Под высокой вербой, на песке,Расстелив простое одеяло,Тетя Зина книгу раскрывала,Я, визжа, барахтался в реке.
Глядя вдаль, порою, как во сне,Тетя Зина говорила мне:– Лучший отдых после шума главкаТишь реки да молодая травка.А тому, кто счастлив не вполне,Средство, превосходное вдвойне.
И, захлопнув книгу второпях,Вскакивала с легкостью пружинки.Через миг она уже в волнах:Брызги, хохот, звон стоял в ушах!Злые и веселые смешинкиПрыгали тогда в ее глазах.
Но веселье шло порой без толку.Тетин хохот сразу умолкал,Если вдруг на лодке подплывал,С удочкой или держа двустволку,Наш сосед по дачному поселку.
С черноусым дядею СтепаномТете Зине «просто тошно было»,Инженера тетя не любилаИ частенько за глаза дразнилаЛупоглазым черным тараканом.
А когда твердили ей соседки:Женихи-де нынче ой как редки,Быть вдовой – не радостный пример!Тетя Зина, выслушав их речи,Обнимала вдруг меня за плечиИ смеялась: – Вот мой кавалер!
Замирая при таких словах,Я молчал, пунцовый от смущенья,И, жуя ванильное печенье,Подымался в собственных глазах.
Дети любят просто, без обмана.В души их не заползет изъян.Был ей неприятен Таракан –Я возненавидел Таракана.
Я был горд, я был тщеславно рад:Ведь у тети Зины на столе,Меж коробок с пудрой и помад,Высился, как замок на скале,Мой подарок – боевой фрегат.
А когда прощанья час настал,Я шагал по лужам к тете ЗинеИ к груди картину прижимал,Ту, что три недели малевал,Под названьем «Караван в пустыне».
Сколько мук в тот день я пережил,Сколько раз вздохнул я по дороге,Но когда я двери отворил,Я застыл, как камень, на пороге:
Меж бутылок и колбасных шкурокНа столе валялся мой фрегат.Нос был сковородкою прижат,А над рубкой высился окурок.
Дым табачный плавал над столом.Было жарко. А в углу диванаТетя Зина с радостным лицомНежно целовала Таракана…
Я завыл. Я заревел с тоски!Я бежал сквозь сад тогда с позором.Дождь хлестал, и ветер дул с напором,А верблюды, солнце и пескиМокли в грязной луже под забором.
Этот день с его печальной сценойВ памяти оставил горький след.Так еще восьми неполных летБыл сражен я «женскою изменой»!