«Сатурн» почти не виден

Глава 11

Второй день после ухода Рудина был на исходе. И хотя Марков отлично понимал, что рано ждать от него каких бы то ни было известий, освободиться от нервного напряжения ему не удавалось.

Вечером пришел Савушкин. Он ходил на разведку района, где, по данным, полученным из Москвы, гитлеровцы строили большой аэродром.

В свое время, когда Марков формировал оперативную группу и первый раз поговорил с Савушкиным, у него сложилось о нем неважное впечатление. «Паренек легковесный, на серьезное дело посылать нельзя», – решил Марков. Он сказал об этом комиссару госбезопасности Старкову, а тот немедленно вызвал к себе непосредственного начальника Савушкина и спросил у него, зачем Маркову рекомендован несерьезный человек.

– Могу сказать одно, – ответил начальник, – если Савушкин останется у меня в отделе, буду очень рад, это мой лучший работник.

Он рассказал об операциях, самостоятельно проведенных этим «несерьезным», смешливым работником. В них рельефно был виден настоящий Савушкин – живой, умный и острый человек.

– Да, да, я вспомнил его, – сказал Старков. – Вы напрасно, товарищ Марков. Савушкин действительно цепкий работник, а главное – имеет на плечах собственную голову.

Маркову пришлось извиниться перед начальником Савушкина…

И впоследствии, когда в Москве шла подготовка группы, Марков сам убедился, что не зря начальник считал Савушкина лучшим своим сотрудником. Все же один недостаток у него был, хотя Марков и не очень был уверен, что это действительно недостаток. В характере Савушкина жила азартность; он, как шахматист авантюрного стиля, в любом деле искал ходы к обострению и усложнению. Для него не было большего удовольствия, чем придумать по ходу дела неожиданный поворот.

Вот и сейчас, увидев вернувшегося с задания Савушкина, Марков по его весело блестевшим глазам угадал, что Савушкин доволен своей разведкой и что у него случилось что-то неожиданное и интересное.

– Во-первых, данные Москвы абсолютно точные: немцы строят там большой аэродром, – докладывал Савушкин. – Сказать точнее – переоборудуют и расширяют наш военный аэродром. Одну бетонную полосу они уже заканчивают, другую – обводную – сделали наполовину. Во-вторых, я познакомился там с полковником инженерных войск Конрадом Хорманом – личностью абсолютно исключительной. Более тупого и ограниченного человека я не встречал за всю свою жизнь. Мне повезло…

– Нельзя ли конкретнее? – прервал Савушкина Марков. – Я сейчас очень занят.

– Рудин? – с наигранной беспечностью спросил Савушкин и, видя, что Марков отвечать ему не собирается, сказал: – Есть конкретней. Когда я пойду туда второй раз, я могу сделать, на выбор, следующее: а) притащить полковника сюда; б) попросту его ликвидировать; в) позаимствовать его портфель. И как резерв – привлечь его к работе на нас.

– Нам исключительные дураки не нужны, – сухо обронил Марков.

– Он дурак во всем, что не касается его инженерных дел, – пояснил Савушкин. – А в своем деле он, надо думать, специалист высокого класса. Он сказал мне, что за строительство Темпельгофского аэродрома в Берлине он награжден орденом, и даже показал мне этот орден; он носит его в заднем кармане брюк в замшевом чехле.

– Как вы с ним познакомились? – спросил Марков.

– На почве ревности, – последовал мгновенный ответ. И затем Савушкин рассказал историю своего знакомства с немецким военным инженером.

Придя в поселок, где жили вольнонаемные рабочие стройки, Савушкин быстро сошелся там с одним разбитным пареньком, по имени Анатолий. Довоенная специальность паренька – карманный вор. В сороковом году он попал в тюрьму, из которой его вызволили немцы. На стройке аэродрома он работал учетчиком земляных работ. Савушкин выдал себя за бывшего преподавателя танцев в Минске, сказал, что не успел эвакуироваться и теперь ищет теплое местечко при немцах. Он дал Анатолию понять, что у него есть идея, как хорошо заработать на спекуляции продуктами. Весь, мол, вопрос в том, чтобы вовлечь в это дело какого-нибудь немца, имеющего власть и тоже желающего подзаработать.

Анатолий сразу же назвал имя инженера Хормана.

– Лысый кот, – сказал он, – ходок по бабам, выпить дока и «навар» любит похлеще нашего.

Знакомство с инженером Хорманом состоялось в тот же день на квартире у некоей Тоськи.

– Шалавая баба из наших. У нее подушка круглые сутки не стынет. Ловкая, как хорек! – восхищенно говорил Анатолий, когда они шли с Савушкиным к этой Тоське. – Немцы липнут к ней, как мухи на клейкую бумагу. Ну а теперь у нее любовь с этим Хорманом; он у нее днюет и ночует, одаривает ее грабленым барахлом. Вот там мы с ним сейчас и потолкуем.

– По-нашему он понимает? – спросил Савушкин.

– Когда дело идет о «наваре», все, гад, понимает и сам лопочет разборчиво. В общем, договориться можно. А Тоське я что скажу, то она и сделает.

Тоська оказалась довольно красивой женщиной лет тридцати. Наделенная хитростью базарной торговки, она прекрасно освоилась с новым гитлеровским порядком и жила припеваючи. Хорман зачислил ее на какую-то фиктивную должность. Жила она в отдельном домике на окраине бывшего авиационного городка. Все три ее комнаты были тесно уставлены разносортной мебелью, натасканной из покинутых квартир. Стены были увешаны картинами – копиями с известных полотен. На рамах картин оставались несорванные инвентарные бляхи с тавро «Дом офицера».

– Хочешь жирно позолотить ручку? – с места в карьер спросил у нее Анатолий, представив ей Савушкина как своего старого приятеля по имени Вова.

– А кто же этого не хочет? – лениво отозвалась Тоська, запахивая полы зеленого японского халата.

– Когда придет шеф? – осведомился Анатолий.

– Должен быть… – неопределенно ответила Тоська.

– Обещал?

– Да вот жду.

– Тогда так: ставь на стол шнапс. Хорману скажем, что Вова – твой бывший ухажер. Мол, разыскал тебя и явился. А дальше уже дело не твое. Пойдет так для начала? – спросил он Савушкина.

– Пойдет, – улыбнулся Савушкин.

Вскоре явился Хорман. Это был обрюзгший и явно не следящий за собой мужчина лет сорока пяти. Плохо побритый, в помятом кителе, он поминутно вытирал грязным платком лоб и лысину.

Знакомство с бывшим ухажером Тоськи его явно не обрадовало. Он насупился и пить наотрез отказался. Савушкин тоже держался угрюмо. Что касается Тоськи, то ей эта ситуация явно нравилась; она делала глазки Савушкину, отчего Хорман становился еще мрачнее.

Анатолий не унывал, буйно жестикулируя руками, будто говорил с глухонемым. Он объяснил Хорману, что Вова не собирается увозить Тоську и что вообще он ее начисто разлюбил. Однако Вова хотел бы иметь какую-нибудь компенсацию. И тут Анатолий выложил Хорману идею Вовы, как из продуктов сделать ценности.

Хорман заметно оживился и действительно стал лопотать по-русски вполне понятно, хотя и очень смешно. Угрюмость его прошла. Более того, он дал понять, что в коммерции, которую Вова предлагает, он хотел бы иметь дело непосредственно только с ним, Вовой, «без какой контрагент абер комиссионер…»

На том и договорились. Анатолий прикинулся обиженным и вскоре ушел.

Савушкин с Хорманом выпили по рюмочке за успех коммерции и еще по рюмочке – за счастье Хормана с Тоськой. Савушкин сказал, что еще сегодня он отправится в ближайший город подыскивать клиентов, которые имеют ценности…

Выслушав рассказ Савушкина, Марков вызвал Галю Громову и передал ей краткую радиограмму в Москву о результатах разведки. Соприкосновение с живым делом несколько успокоило его. Отпустив Савушкина, он прилег на койку и неожиданно для себя уснул.

Его разбудил крик Гали. Высунувшись из-за полога, она кричала:

– Рудин объявился! Рудин объявился!