Школа для толстушек

Тайная страсть ирины

Среди причин нежелания Ирины уезжать из Москвы была одна, о которой она не призналась бы даже на исповеди.

Ирина влюбилась Конечно, Марка она тоже любила. Но подругому. Ее родители и родители мужа дружили и всячески приветствовали их детскую дружбу и затем брачный союз. Марк – умный, воспитанный, преданный семье, он, как никто, знал Ирину, со всеми ее слабостями и недостатками. Марк – идеальный муж и друг. Он терпелив, выдержан, мудр и надежен. Марк – почти совершенство. Марк очень ей подходит. Она подходит Марку. У них прекрасная семья.

Но она влюбилась! В человека, который ей совершенно не подходит. Более того, олицетворяет полную противоположность. Начиная с фамилии. Его зовут Никита Юсупов. Естественно, откликается на князя Юсупова. Иринина девичья фамилия Братиславская, по мужу – Выхина. Сплошные станции метро.

Никита красив, как Адонис, Ирина носит очки со стеклами в палец толщиной. Он строен и атлетичен, у нее нейроэндокринное ожирение после беременности и родов. Талия заметна только потому, что бедра в три обхвата. Юсупов – балагур и весельчак, Ирина стесняется даже давно знакомых людей. Он любит походы, байдарки-палатки и поет под гитару. Она не умеет плавать, никогда в жизни не была в пионерлагаре и считает романсы под гитару пошлым жанром. Он подчиненный, она – руководитель группы. Он заканчивает кандидатскую диссертацию, она давно защитила докторскую. Она зовет Никиту по имени, он ее по имени-отчеству. Он женился на первом курсе университета, разошелся на третьем, а у нее крепкая хорошая семья.

Только однажды их реакции совпали: оба поразились, обнаружив, что ровесники. Она считала, ему нет тридцати шести, он полагал, будто ей – за сорок.

Поскольку мысль о возможности в кого-то влюбиться, тем более в подчиненного, хуже того – в жуира с гитарой в руках, граничила с абсурдом, Ирина долгое время не отдавала себе отчет, что ее радостный подъем духа, взлеты научного вдохновения и служебное рвение связаны с Никитой. Понимание пришло, когда Ирина однажды стала свидетельницей фривольного диалога Никиты и юной лаборантки Оленьки.

Никита соблазнительно улыбался, покачивался на стуле и поигрывал карандашом.

– Оленька! – ворковал он. – Вы разбили мне сердце и даже не удосуживаетесь взглянуть на осколки.

Лаборантка кокетливо усмехнулась:

– Не верю! Вы известный сердцеед.

– Милая, вы ждете принца на белом коне? Хотите, я куплю лошадь и буду гарцевать перед вашими окнами?

– Хочу! – задорно ответила Оленька. – Адрес дать?

– Там уже, наверное, рота принцев на табуне скакунов забралами щелкает.

– Вас это пугает? – томно закатывала глаза Оленька.

– Это будит во мне рыцарский азарт.

Ирина слушала их болтовню и стыла от ревности. Ей хотелось немедленно уволить Оленьку и отхлестать по щекам Юсупова. Скудный амурный опыт не мог подсказать Ирине, что любовники, даже потенциальные, не выставляют напоказ свои отношения. Публичные заигрывания – лишь игра во флирт, а не свидетельство о намерениях.

Ирине не хватало воздуха. Она взяла первую попавшуюся папку со стола и выскочила из комнаты. Спустилась на лифте, прошла вестибюль, очутилась на улице. Она сидела на лавочке в институтском скверике и ничего не видела вокруг.

Очнулась, когда подошел коллега:

– Ирина Данииловна, вам плохо?

На улице холод, а она без пальто, в белом халате поверх платья.

«Мне очень плохо! – хотелось ей крикнуть. – Я, кажется, влюбилась. Как гимназистка, как пустоголовая дурочка!»

– Со мной все в порядке, благодарю вас, – поднялась она.

Ирина резко установила дистанцию – ваши, Никита, анекдоты забавны, но последняя серия опытов выполнена небрежно; будьте любезны; не сочтите за труд; найдите, пожалуйста, возможным; избавьте меня от необходимости дважды повторять одно и то же…

За ее спиной шушукались, обсуждая причины неожиданной опалы князя Юсупова. У Никиты на лице появилось мальчишески обиженное выражение. Сердце у Ирины разрывалось от нежности и боли, в животе поселилось томление, а язык произносил казенные вежливые фразы.

Она владела аппаратом научноисследовательской методологии и решила применить его к проблеме собственной любви. Изучила труды психологов и психоаналитиков, посвященные феномену высокого чувства. Узнала, что объект вожделения представляет собой (или ему приписываются) подсознательные идеалы и мечты. Спору нет, подсознание способно выбрасывать фортели. Но любые сюрпризы можно объяснить – в этом суть научной работы. Скажем, не подлежит сомнению, что Ирина хотела бы быть красивой и стройной. Уметь легко и непринужденно общаться с людьми, заводить друзей и расставаться с ними без болезненных угрызений совести. Но играть на гитаре! Ползать по горам и сплавляться на байдарках! Пускаться в сомнительные авантюры! Никогда! Даже ее подсознание, сформированное в условиях нетипичного детства, вряд ли способно возжелать подобных приключений.

Немецкий ученый Макс Нордау писал, что чем низменнее и проще идеал, тем легче человек находит его воплощение. Поэтому-то пошлые ординарные люди могут легко влюбляться и заменять один предмет любви другим, меж тем как утонченным и сложным натурам трудно встретить свой идеал или заменить его другим в случае утраты.

Что получается? Ирина (отбросим ложную скромность) считала себя «сложной, утонченной натурой», но идеал выбрала «низменнее и проще», следовательно, она – «пошлый, ординарный» человек?

Биохимическая теория любви вызвала у Ирины сомнения как у специалиста. Повышенное содержание в крови тех или иных гормонов действительно может вызывать изменение настроения – чувство безотчетного страха, томление, подавленность или, напротив, эйфорию, эмоциональное возбуждение и жажду действия. Но органы внутренней секреции, продуцирующие гормоны, не могут работать в режиме постоянного аврала. В противном случае нужно говорить об эндокринной патологии, а всех влюбленных, таким образом, считать больными. Кроме того, и число испытуемых (влюбленные), и размеры контрольных групп (невлюбленные) в тех исследованиях, с которыми познакомилась Ирина, были статистически малы для теоретически достоверной научной теории. А у нее самой (тайно сделала анализы) гормональный фон не выходил за пределы нормы.

Она обратилась к истории вопроса, к его трактовке философами и социологами. Выяснила, что при родовом строе, когда женщины и мужчины были равны и свободны, любовь представляла собой голый эрос. Затем, по мере закрепощения женщины, как противовес ее семейному рабству, и возникает любовь. Подчинив женщину, мужчина сам попал к ней в плен.

Характерно, что греческие и римские лирики, как правило, воспевали любовь к гетерам, а не к своим женам-матренам. Возвышенная рыцарская любовь в Провансе тоже никогда не была супружеской. Дама сердца для трубадура – создание неземное, воплощение божества. А сам он твердо ходил по земле и пользовался правом первой ночи. Человечество, по мнению Ирины, должно простить рыцарям их средневековое ханжество, так как именно трубадуры дали мощный толчок в обожествлении женщин.

Узнай Никита Юсупов, на исследования какого рода подвигнул Ирину, наверное, свалился бы со стула. Но Ирина внимательно следила за своей речью. Когда заходил разговор по теме, она могла блеснуть привычной для всех эрудицией, но не более. Так, однажды рассказала миф, упоминавшийся Платоном. В древности существовали двуполые существа – андрогины. Они обладали страшной силой, и Зевс, убоявшись того, что андрогины посягнут на власть богов, рассек их пополам. Каждая половина с вожделением устремилась на поиски другой своей половины. Встретившись, они обнимались, сплетались, ничего не хотели делать порознь. С тех пор людям свойственно любовное влечение – как стремление исцелить человеческую природу. Отсюда и выражение – моя половина.

Во взгляде, брошенном на Никиту, Ирина надеялась, нельзя было прочесть ее отчаяния: ты – половинка нежного персика, а я – долька кислого лимона.

Платоническая любовь должна была стать уделом Ирины в силу ряда обстоятельств: а) недостатки ее внешнего вида; б) верность мужу; в) панический страх перед любыми жизненными переменами. Но когда Ирина занялась историей вопроса, оказалось, что он совершенно не изучен. Более того, термины перепутаны и подменены. Судя по первоисточникам, платоническая (духовная, а не телесная, как мы ее понимаем) любовь – это вовсе не то, что имел в виду древний философ.

Платоновская теория любви тесно связана с его учением о строении мира в целом. Понять его можно, только усвоив гносеологию и эстетику Платона. Последователи выхватывали из теории куски, не потрудившись пропустить их через призму синкретического сознания. Если бы они удосужились сделать это хотя бы тщательнее, то картина бы выглядела следующим образом.

Выделяем три ступени человеческой любви. На первой один человек должен полюбить другого человека – прекрасного душой и телом. Вначале требуется обращать внимание именно на тело. Более того, переходить от одного тела к другому. Цитата: «Он станет любить прекрасные тела, а к тому одному охладеет, ибо сочтет такую чрезмерную любовь ничтожной и мелкой».

Прикладываем теорию к конкретной ситуации. Ирина прекрасное тело Никиты уже полюбила. Он ею вряд ли очаруется. Далее. Она должна искать другие тела? Час от часу не легче. Это для Никиты процесс «от тела к телу» привычен, а для Ирины абсолютно чудовищен.

Вторая ступень. Разделение души и тела. «Человек начинает ценить красоту души выше, чем красоту тела», – говорит Платон. И призывает «считать красоту тела чем-то ничтожным». Итак, дух отделяется от эроса и противопоставляется ему. Заманчиво, если Никита оценит ее прекрасную душу, а на тело закроет глаза. Но Платон не упоминает об обратном ходе – от души к телу. Значит, это дорога с односторонним движением?

На третьей, высшей, ступени любви приходит забвение и телесной, и душевной любви в конкретно-прикладном варианте – «от одного прекрасного тела к двум, от двух – ко всем». Происходит прыжок от человеческого мира к надчеловеческому, к некой идее, «не обремененной человеческой плотью, человеческими красками и всяким другим бренным вздором». Словом, любовь из влечения превращается в инструмент созерцания и познания. Высшая точка – постижение красоты знаний. Но Ирина с детства была очарована «красотой знаний». Только и занималась тем, что их накапливала. А предыдущие ступени? Экстерном прошла? Нет, как говорится, Платон мне друг, но истина уплыла.

Несколько месяцев она вела двойную научную жизнь: на работе в качестве микробиолога, дома и в библиотеке как дилетант от биосоциологии.

И ни в одной области знаний Ирина не нашла ответа на вопрос, как избавиться от нечаянной любви. Она стала искать недостатки у Никиты и старательно их преувеличивать. Но мешал тонюсенький голосок с аргументами «против».

У него ушные раковины неправильной формы (трогательно светятся розовым, когда он сидит у окна), нос великоват и подбородок копытом (а какие еще должны быть на мужественном лице?), испортил партию дорогих препаратов, растяпа (Оленька загубила в три раза больше), кладет ноги на стол (такие длинные и сильные), явился на заседание ученого совета в джинсах (его слушали раскрыв рты), он курит, выпивает (в пределах нормы), осыпает женщин комплиментами (за это – расстрелять), он не подает руки замдиректора института (в противном случае давно бы защитился), он ругает правительства всех стран (интеллигенция всегда в оппозиции), он читает детективы и фантастику, обожает боевики (не дамскими же романами ему увлекаться). Тупик!

На Восьмое марта Никита всем женщинам в лаборатории подарил по красивой розе на длинной ножке. Ирина свою притащила домой, высушила, покрыла лаком для волос и поставила в вазу с сухоцветами. Рядом с колосками, полевыми цветами, былинками травы роза смотрелась чужестранкой. Такой же была и любовь Ирины – пришелицей из другого мира.