Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава пятая
Позор сделал ее сильной. Он сделал ее молчаливой. Он сделал ее гордой. В последующие месяцы поведение Адрианны внушало Фиби тревогу. За долгие годы она свыклась со своим собственным несчастьем и даже использовала его как костыль, потому что не видела другого выхода. Ее американский образ жизни закончился, когда она ступила на землю страны своего мужа. С самого начала законы и традиции Джакира были против нее. Она была женщиной и в качестве таковой была вынуждена подчиниться, несмотря на свои собственные убеждения и желания.
Все это время единственным, что утешало Фиби в ее заключении, была Адрианна. В ее глазах она отлично вписывалась в жизнь в Джакире и была ею вполне довольна. У нее было происхождение, титул и положение, которых не могла отнять даже немилость короля. У нее были родственники и подруги. Она была в безопасности.
Фиби знала, что европейцы и американцы толпами повалили в Джакир, влекомые нефтью. И благодаря этому новому положению дел она снова встретилась с репортером и сыграла роль сказочной королевы пустыни. Абду нуждался в деньгах и технологиях, которые ему мог предоставить Запад, хотя и презирал тех, к чьей помощи ему приходилось прибегать. Благодаря хлынувшим в Джакир представителям западной цивилизации, страну ожидал прогресс. Со временем могло прийти и освобождение. Она цеплялась за эту надежду, уже не ради себя, а ради Адрианны. Но по мере того, как проходил месяц за месяцем, она начинала понимать, что если новые свободы и придут в Джакир, будет слишком поздно. Они ничем не успеют помочь ее дочери.
Адрианна была тихой и послушной, но ее глаза потухли. Она играла с другими девочками и слушала истории, которые рассказывала ей бабушка, но она уже не была юной. Фиби с новой силой начала тосковать по дому. Она стала мечтать о возвращении в Америку, о том, как она заберет с собой Адрианну и покажет дочери мир вне законов и ограничений Джакира.
Но, несмотря на все мечты, она считала, что это невозможно, и поэтому все чаще искала спасения там, где могла его найти, – в транквилизаторах и запретном алкоголе.
Она не была образованной женщиной. Несмотря на свой взлет в сверкающем мире развлечений, она по-прежнему оставалась наивной девочкой с маленькой фермы в Небраске. За время пребывания в мире кино она насмотрелась на зависимость от спиртного и злоупотребления наркотиками. Но лично ее вся эта грязь не коснулась, и она продолжала жить в мире иллюзий.
В Джакире она стала наркозависимой, хотя сама об этом не подозревала. Благодаря таблеткам дни казались ей более сносными, а ночи она помнила смутно. Она прожила на Ближнем Востоке почти столько же, сколько в Калифорнии, но из-за наркотиков полностью утратила отсчет времени и не отдавала себе отчета в том, что превратилась в такую же иллюзию, как и те женщины, которых она играла на экране.
Когда Фиби сказали, что Абду желает видеть ее в своих покоях, она очень испугалась. Они уже давно не разговаривали наедине. На людях, когда ему это было необходимо, они изображали пару из любовного романа. Необыкновенной красоты кинозвезда и элегантный король. Хотя Абду ненавидел фотографироваться, он позволял прессе снимать их вместе. Он стремился соблюдать тонкую грань, будучи одновременно традиционным правителем своей страны и символом прогресса. Но одновременно с хлынувшей из Джакира нефтью в его страну хлынули доллары, иены и немецкие марки.
Получив образование на Западе, он был способен обедать с президентами и премьер-министрами, производя на них впечатление человека с блестящим и открытым новшествам умом. Он вырос в Джакире и получил исламское воспитание. В юности он верил в возможность слияния двух культур. Теперь он видел в Западе лишь угрозу и считал его мерзкой Аллаху гнусностью. Эти взгляды выкристаллизовались благодаря Фиби. Она превратилась для него в символ испорченности и бесчестья.
Теперь она стояла перед ним в черном платье, закрывающем ее тело от шеи до лодыжек. Ее волосы были перевязаны платком, так что ни одна огненная прядь не могла выбиться наружу. Ее кожа была бледной, утратив свой прежний сливочный оттенок, а глаза потускнели.
«Наркотики», – с отвращением подумал Абду. Он о них знал, но предпочитал ничего не замечать.
Он постукивал пальцем по своему письменному столу из черного дерева, зная, что с каждой секундой ожидания ее страх возрастает.
– Тебя пригласили в Париж для участия в благотворительном бале.
– В Париж?
– Похоже, интерес к твоим фильмам возродился. Возможно, люди забавляются, глядя на то, как жена короля Джакира выставляет себя напоказ.
Она вскинула голову. Он улыбался, глядя на нее, ожидая возражений с тем, чтобы задушить в зародыше самую попытку сопротивления. Но она тихо произнесла:
– Было время, когда королю Джакира тоже нравилось смотреть фильмы Фиби Спринг.
Улыбка сползла с его лица. Он с отвращением вспомнил часы, которые провел, глядя на нее, желая ее.
– Считается, что твое присутствие заинтересует тех, кто собирается посетить это благотворительное мероприятие.
Фиби сделала над собой усилие, стремясь сохранять спокойствие.
– Ты позволишь мне поехать в Париж? – стараясь ничем не выдать своего волнения, спросила она.
– У меня там дела. Было бы неплохо, если бы моя американская жена приехала со мной и продемонстрировала связь Джакира с Западом. Ты и сама понимаешь, что от тебя ожидается.
– Да, да, конечно. – Показывать ему всю степень своей радости было нельзя, но она не удержалась от улыбки. – Бал. В Париже?
– Над платьем уже работают. Ты наденешь «Солнце и Луну» и будешь вести себя, как подобает жене короля Джакира. Если ты меня опозоришь, тебе сразу же «станет нехорошо» и ты вернешься домой.
– Я это отлично понимаю. – Мысль о Париже, одна только мысль, придала ей сил. – Адрианна…
– Я о ней уже позаботился, – перебил ее Абду.
– Позаботился? – От этого слова у нее даже спина похолодела. Как она могла забыть, что всякий раз, когда Абду что-то дает одной рукой, он тут же что-то забирает другой? – Что ты имеешь в виду?
– Тебя это не касается.
– Прошу тебя. – Она напомнила себе о необходимости быть осторожной, очень осторожной. – Я всего лишь хочу ее подготовить, чтобы она достойно представляла королевский дом Джакира. – Фиби склонила голову, но судорожно стиснула пальцы. – Я всего лишь женщина, а она мой единственный ребенок.
Абду опустился на стоящий у стола стул. Он не предложил Фиби присесть, и она продолжала стоять.
– Ей предстоит отправиться в школу в Германию. Мы сочли, что это будет полезным для женщин высокого происхождения, прежде чем выдавать их замуж.
– Нет! Боже мой, Абду, не отправляй ее в школу так далеко. – Позабыв о гордости, позабыв об осторожности, она обежала стол, чтобы припасть к его ногам. – Ты не можешь ее у меня забрать. У меня, кроме нее, ничего нет. Тебе до нее нет дела. Какая тебе разница, уедет она или останется со мной?
Он взял ее за запястья и отнял ее руки от своей джалабии, в подол которой она вцепилась.
– Она член королевского дома Джакира. Тот факт, что в ее жилах течет и твоя кровь, лишь дополнительное основание для того, чтобы отделить ее как можно раньше. Это позволит надлежащим образом подготовить ее к обручению с Кадимом Аль-Миша.
– К обручению? – Обезумев от страха, Фиби снова вцепилась в одежду супруга. – Но она совсем еще ребенок. Даже в Джакире дети не вступают в брак.
– Она выйдет замуж в день своего пятнадцатилетия. Это уже практически решено. Выдав ее замуж за союзника, я наконец-то получу от нее хоть какую-то пользу. – Он снова взял Фиби за руки, но на этот раз рывком привлек к себе. – Скажи спасибо, что я не отдаю ее за врага.
Она тяжело дышала. Его лицо было так близко. На какое-то безумное мгновение ей захотелось убить его голыми руками, вцепиться ногтями в его лицо и смотреть, как по его щекам стекает кровь. Если бы это могло спасти Адрианну, она бы так и сделала. Но она поняла, что силой ничего не добьется, как и взывая к его разуму. У нее еще оставалась хитрость.
– Прости меня. – Она позволила себе обмякнуть, одновременно заставив глаза наполниться слезами. – Я слаба и эгоистична. Я думала только о том, что потеряю своего ребенка, а не о том, насколько благородно ты поступаешь, устраивая для нее хороший брак. – Она снова опустилась на колени, следя за тем, чтобы ее поза выглядела как можно более покорной, а затем вытерла глаза, как бы приходя в себя. – Абду, я глупая женщина. Но я не настолько глупа, чтобы забыть о благодарности. В Германии она научится быть настоящей женой. Я надеюсь, ты будешь ею гордиться.
– Я обязан исполнить свой долг.
Он раздраженно сделал ей знак подняться с колен.
– Возможно, ты позволишь ей сопровождать нас в Париж. – Ее сердце бешено колотилось, причиняя ей физическую боль. Она просительно сложила ладони. – Многие мужчины предпочитают брать в жены девушек, которые путешествовали, которые способны сопровождать их в деловых или увеселительных поездках, которые могут помогать, а не быть обузой. В силу высокого положения Адрианны к ней будут предъявлены повышенные требования. Я бы не хотела, чтобы тебе пришлось ее стыдиться. Образование, полученное тобой в Европе, и приобретенный там опыт определенно помогли тебе лучше понимать мир и место, которое в нем занимает Джакир.
Его первым импульсом было отмести ее предложение как не заслуживающее внимания, но последние слова попали в точку. Он был свято убежден в том, что время, проведенное в таких городах, как Париж, Лондон и Нью-Йорк, помогли ему стать хорошим королем и еще более ревностным почитателем Аллаха.
– Я об этом подумаю.
Она подавила желание продолжать его умолять и склонила голову:
– Благодарю тебя.
Когда Фиби вернулась к себе, ее сердце все еще бешено колотилось. Ей хотелось выпить, принять таблетку, забыться. Вместо этого она легла на кровать и заставила себя думать.
Все эти годы в ожидании того, что Абду снова станет таким, как прежде, а к ней вернется ее жизнь, потрачены впустую. Она оставалась в Джакире, подчиняясь его воле, потому что, даже если бы ей удалось каким-то образом сбежать, у него осталась бы Адрианна.
Будучи слабой и растерянной, она почти десять лет своей жизни провела в рабстве и страхе. Но она твердо решила, что не допустит подобной судьбы для Адрианны. Нет, ни за что. Она была готова на все, чтобы Адрианну у нее не отняли, не отдали какому-то незнакомцу, вынудив вести жизнь, мало отличающуюся от тюремного заключения.
Первым шагом будет Париж, сказала она себе, отирая испарину со лба. Она возьмет Адрианну в Париж, и сюда они уже не вернутся.
– Когда я поеду в Париж, я накуплю себе полные чемоданы красивой одежды. – Дуджа смотрела, как Адрианна надевает на руку золотой браслет, и изо всех сил пыталась не завидовать. – Мой отец говорит, что мы будем обедать в ресторане под названием «У Максима» и что я смогу заказывать все, что захочу.
Адрианна обернулась. Она так нервничала, что у нее постоянно потели ладони, но она боялась вытирать их о платье.
– Я привезу тебе подарок.
Позабыв о ревности, Дуджа широко улыбнулась.
– Только один?
– Это будет особый подарок. Мы собираемся подняться на Эйфелеву башню и побывать в районе тысяч картин. И тогда… – Она прижала ладонь к животу. – Меня тошнит.
– Если ты заболела, то никуда не поедешь. Поэтому тебя не должно тошнить. Лейха злится. – Она сказала это лишь в надежде подбодрить Адрианну. Слуги уже унесли вещи, поэтому Дуджа одной рукой обняла Адрианну за плечи, увлекая ее к выходу. – Она хочет в Париж, но король берет только тебя и твою мать. Лейха пусть довольствуется тем, что снова беременна.
– Если я смогу купить подарки для Фахида и моих сестер, ты им их передашь?
– Конечно. – Она поцеловала Адрианну в щеку. – Я буду по тебе скучать.
– Мы скоро вернемся.
– Но ты никогда раньше не уезжала.
Гарем был полон женщин, взволнованных путешествием, которое предстояло совершить лишь двум из них. Они обнимали на прощанье Фиби и Адрианну и смеялись. Фиби с бесстрастным лицом стояла в никабе и абайе, стиснув руки у пояса. Ароматы, темные и тягучие ароматы гарема давили на нее с такой силой, что ей казалось, она их видит. «Если есть на свете Бог, – думала она, – я больше никогда не увижу ни этих людей, ни это место». Сейчас она была благодарна и абайе и никабу. Они означали, что ей необходимо контролировать только глаза.
Она поцеловала своих золовок, свою свекровь и своячениц – всех женщин, с которыми она прожила почти десять лет, поразившись нахлынувшей на нее волне сожаления.
– Адрианна должна сидеть у окна, – сказала ей Джидда, целуя и обнимая их обеих. – Чтобы, когда самолет будет набирать высоту, она смогла любоваться Джакиром сверху. – Она улыбнулась, радуясь тому, что ее сын наконец проявил интерес к ребенку, который был ее тайным любимчиком. – Не ешь слишком много французских сливок, моя сладкая девочка.
Адрианна улыбнулась и привстала на цыпочки, чтобы в последний раз поцеловать Джидду.
– Я буду есть столько, что растолстею. Когда я вернусь, ты меня не узнаешь.
Джидда рассмеялась, потрепав Адрианну по щеке ладонью, обильно украшенной хной.
– Я всегда тебя узнаю. А теперь иди, ступай. И возвращайся целой и невредимой. Иншаллах.
Они вышли из гарема и прошли через сад к воротам, за которыми их ожидал автомобиль. Нервы Адрианны были натянуты как струна, и она не обратила внимания на молчание матери. Она болтала о перелете, Париже, обо всем, что они увидят и что купят. Она задавала вопрос и тут же перескакивала на другую тему, не дожидаясь ответа.
Когда они добрались до аэропорта, Адрианну тошнило от волнения, а Фиби – от страха.
Пока что наплыв западных бизнесменов лишь осложнял работу аэропорта. Самолеты взлетали и садились чаще, а наземный транспорт сводился к кучке такси, водители которых не говорили по-английски. Маленькое здание аэропорта было уже до отказа набито людьми. Женщины толпились в одной его половине, мужчины – в другой. Растерянные американцы и европейцы пытались отбить свой багаж у чрезмерно назойливых носильщиков, одновременно высматривая свои рейсы, которые зачастую откладывались на несколько дней. Здесь эти воротилы бизнеса чаще всего были совершенно беспомощны, становясь заложниками различий культур, которые за века превратились в пропасть, разделившую западную и восточную цивилизации.
Их оглушил рев авиационных двигателей, какофония голосов, одновременно говоривших на разных языках, так что зачастую собеседникам не удавалось понять друг друга. Адрианна увидела женщину, которая сидела у груды багажа. Ее лицо было бледным от усталости и заплаканным. Другая женщина вела трех малышей, которые изумленно озирались вокруг и показывали пальцами на полностью укутанных в черное арабских женщин. Телохранители окружили Фиби и Адрианну и повели их, раздвигая толпу.
– Их так много, – прошептала Адрианна. – Зачем они приезжают?
– Деньги. – Фиби тоже обвела приезжих взглядом. Ей было жарко, так жарко, что она опасалась упасть в обморок. Но ее руки были холодными как лед. – Скорее.
Взяв Адрианну за руку, она снова вывела ее под слепящие солнечные лучи. Их уже ожидал сверкающий частный самолет Абду, совсем недавно купленный за нефтедоллары.
При виде его у Адрианны все пересохло во рту.
– Он такой маленький.
– Не бойся, я с тобой.
Несмотря на небольшие размеры, салон самолета оказался поистине роскошным. Сиденья были обтянуты дорогой тканью свинцового цвета, ковер был кроваво-красным. Крохотные светильники у каждого кресла были снабжены хрустальными абажурами. В изумительно прохладном воздухе пахло сандаловым деревом, любимым ароматом короля. Слуги стояли, молча склонив головы, готовые подать им еду и напитки.
Абду уже был на борту и вместе с секретарем склонился над ворохом каких-то бумаг. Традиционную джалабию сменил скроенный в Лондоне костюм, который король надел с восточным головным убором. Он даже не поднял головы, когда жена с дочерью вошли и заняли свои места. Вместо этого он небрежно махнул одному из своих людей, и уже через несколько секунд завели двигатели.
Когда их истошный вой достиг пика, у Адрианны все перевернулось в животе.
– Мама.
– Мы скоро будем над облаками. – Фиби говорила тихо, радуясь тому, что Абду не обращает на них внимания. – Совсем как птицы, Эдди. Смотри. – Она прижалась щекой к щеке Адрианны. – Джакир от нас улетает.
Адрианну тошнило, но она боялась вырвать, потому что рядом был отец. Она решительно стиснула зубы и сглотнула комок в горле, наблюдая за тем, как удаляется от них земля. Спустя какое-то время ее живот утихомирился. Теперь настала очередь Фиби болтать без умолку. Но она делала это таким тихим голосом, что быстро убаюкала Адрианну. Пока дочь спала, прижавшись головой к ее плечу, Фиби смотрела на синюю поверхность Средиземного моря и молилась.
Париж оказался настоящим пиршеством для чувств. Крепко держа мать за руку, Адрианна смотрела по сторонам. Они быстро шли по залам аэропорта, и повсюду их окружали люди. Она всегда считала истории Фиби о других странах не более чем сказками. Хотя она любила эти сказки и они ей часто снились. Теперь она вошла в дверь, за которой перед ней распахнулся мир, прежде существовавший лишь в ее воображении.
Даже ее мать изменилась. Она сбросила абайю и никаб, под которыми обнаружился элегантный западный костюм одного цвета с ее глазами. Ее длинные распущенные волосы роскошными рыжими локонами ниспадали на плечи. Она даже разговаривала с мужчиной, к тому же совершенно незнакомым, когда они проходили паспортный контроль. Адрианна испуганно подняла глаза на отца, ожидая наказания. Но он этого как будто не заметил.
Женщины здесь ходили совершенно свободно – некоторые в одиночестве, другие под руку с мужчинами. Они были одеты в юбки и облегающие брюки, подчеркивающие форму ног. Они шли, высоко подняв голову, слегка покачивая бедрами, но на них никто не пялился. К своему изумлению, Адрианна увидела, как какая-то пара обнялась и поцеловалась, а люди проталкивались мимо, не обращая на это внимания. Здесь не было муттава с их верблюжьими хлыстами и окрашенными хной бородами, и арестовать целующихся было некому.
Когда они вышли из терминала, солнце уже клонилось к закату. Адрианна ожидала услышать призыв к молитве, но его тоже не было. Вокруг царила суета, все двигалось гораздо быстрее, но каким-то образом более организованно, чем в Джакире. Люди садились в такси, причем мужчины и женщины вместе, без стыда и не таясь. Она выворачивала шею, стремясь увидеть еще больше, и Фиби пришлось буквально втаскивать ее в лимузин.
Она впервые увидела Париж в лучах заката. Когда бы Адрианна ни думала об этом городе, она вспоминала магию этой первой встречи с ним – в мимолетные мгновения между днем и ночью. Вокруг вздымались старинные здания – вычурные и несколько женственные, озаренные розовато-золотистыми лучами заходящего солнца. Их большой автомобиль мчался по бульвару, стремительно погружаясь в самое сердце города. Но не скорость заставляла ее учащенно и взволнованно дышать.
Она ожидала услышать музыку. В таком месте не могло не быть музыки. Но она не стала рисковать и просить опустить окно. Вместо этого она позволила ей играть у себя в голове. Глядя на Сену, по набережной которой они проезжали, она мысленно слышала величественные громкие аккорды.
Она смотрела на пары, которые шли, взявшись за руки, на короткие юбки женщин и их волосы, развевающиеся на ветру, благоухающем водой и цветами. Благоухающем Парижем. Она видела кафе, в которых, сгрудившись вокруг маленьких круглых столиков, сидели люди. Они пили из бокалов, мерцавших рубинами и золотом, как солнечный свет.
Если бы ей сказали, что самолет перенес их на другую планету и в другую эпоху, она бы этому поверила.
Когда машина остановилась перед отелем, Адрианна дождалась, пока отец выйдет, и обернулась к Фиби.
– Мы сможем увидеть больше?
– Завтра. – Фиби сжала ее руку так сильно, что девочка поморщилась. – Завтра.
Она сделала над собой усилие, сдерживая дрожь, охватившую ее, несмотря на теплый вечер. Отель слишком походил на дворец, а она решила, что дворцов в ее жизни больше не будет.
Со своей свитой из слуг, телохранителей и секретарей они заняли в «Крийоне» целый этаж. К разочарованию Адрианны, их с матерью отвели в номер и оставили одних.
– А можно нам поехать и пообедать в том месте, которое называется «Максим»?
– Не сегодня, милая. – Фиби выглянула в глазок в двери и убедилась, что охранник уже занял свой пост. Даже в Париже она находилась в гареме. Когда она обернулась к дочери, ее лицо было бледным, но она улыбнулась и как можно более небрежно произнесла: – Мы попросим, чтобы нам доставили еду в номер. Все, что захочешь.
– Я не вижу разницы между Парижем и Джакиром.
Она оглядела элегантный номер. Как и женская половина дворца, он был роскошным и отделенным от мира. Но его отличало от гарема то, что окна в сгущающиеся сумерки были открыты. Она прошла через комнату и взглянула на Париж. Повсюду мерцали огни, придавая городу праздничный сказочный вид. Она была в Париже, но ей не позволили стать его частью. Как если бы ей вручили самый великолепный драгоценный камень в мире и позволили любоваться им всего несколько мгновений, прежде чем вырвать его из ее пальцев и снова запереть в хранилище.
– Эдди, терпение. – Фиби, как и ее дочь, влекло к окну, к огням, к жизни на улицах. Ее тяга была еще сильнее, потому что когда-то она была свободной. – Завтра… завтра тебя ждет самый волнующий день в твоей жизни. – Она привлекла к себе Адрианну и поцеловала ее. – Ты ведь мне доверяешь?
– Да, мама.
– Я сделаю для тебя то, в чем ты нуждаешься больше всего, клянусь. – Она еще крепче сжала дочь в объятиях, а затем разжала руки и засмеялась. – Можешь пока наслаждаться видом. Я сейчас вернусь.
– Куда ты идешь?
– Всего лишь в другую комнату, не волнуйся. – Она улыбнулась, чтобы подбодрить себя и Адрианну. – Смотри в окно, малышка. Париж прекрасен в это время суток.
Фиби закрыла дверь между гостиной и своей спальней. Пользоваться телефоном было рискованно. Она уже несколько дней пыталась придумать другой, менее опасный способ связи. С тех пор как Абду сообщил ей об этой поездке, она не прикасалась ни к транквилизаторам, ни к алкоголю, хотя отчаянно нуждалась в их помощи. Уже много лет ее рассудок не был так ясен, как сейчас. И эта ясность причиняла ей боль. Но ничего, кроме телефона, она придумать не смогла. Она только надеялась, что Абду не ожидает предательства от женщины, которая сносила унижения так долго и так терпеливо.
Она сняла трубку, которая показалась ее ладони инородным телом, чем-то из другого века. Она чуть не рассмеялась. Она была взрослой женщиной, живущей в двадцатом столетии, и все же она почти десять лет не прикасалась к телефону. Дрожащими пальцами она набрала номер. На другом конце линии ей ответили на быстром французском.
– Вы говорите по-английски?
– Да, мадам. Чем я могу вам помочь?
«Все же Бог существует», – подумала она, опускаясь на кровать.
– Я хочу отправить телеграмму. Срочную. В Соединенные Штаты. В Нью-Йорк.
Адрианна стояла у окна, прижав ладони к стеклу, как если бы могла растворить его силой своего желания и стать частью спешащего мимо мира. Она чувствовала, что с ее матерью что-то не так, и больше всего опасалась того, что Фиби заболела и их обеих отошлют обратно в Джакир. Она знала, что если сейчас уедет домой, то больше никогда не увидит такого места, как Париж. Она не увидит женщин с голыми ногами и накрашенными лицами, как и высоких зданий, мерцающих сотнями огней. Она подумала, что ее отец этому только обрадуется. Ему доставит удовольствие осознание того, что она увидела, но не прикоснулась, понюхала, но не попробовала. Это будет ее очередным наказанием за женский пол и смешанную кровь.
Как будто вызванный ее мыслями, он открыл дверь и вошел в номер. Адрианна обернулась. Для своего возраста она была невысокой и миниатюрной, как кукла. В ее внешности уже появились признаки темной, знойной красоты, которой ее наделила кровь бедуинов. Абду видел только худую девочку с большими глазами и упрямо сжатыми губами. Как всегда при виде ее, его взгляд стал холодным и отчужденным.
– Где твоя мать?
– Она там. – Когда он направился к двери спальни, Адрианна быстро шагнула вперед. – Можно нам сегодня вечером выйти в город?
Он равнодушно посмотрел на дочь.
– Вы останетесь здесь.
В силу своей юности она настаивала там, где другие уже склонились бы перед его волей.
– Еще не поздно. Солнце село совсем недавно. Бабушка рассказала мне, что в Париже есть чем заняться и ночью.
Теперь он действительно остановился. То, что она осмелилась с ним заговорить, было очень странно. Еще более странным было то, что он удостоил ее своего внимания.
– Вы останетесь в отеле. Ты находишься здесь только потому, что я тебе это позволил.
– Почему?
Перед лицом подобной дерзости его глаза сощурились.
– Мои основания тебя не касаются. Имей в виду, что если ты станешь напоминать мне о своем присутствии слишком часто, я от него избавлюсь.
Глаза Адрианны заблестели от горя и гнева, понять который она не могла.
– Я ваша плоть и кровь, – тихо произнесла она. – Какие у вас основания меня ненавидеть?
– Ты ее плоть и кровь.
И он обернулся к двери, из-за которой показалась Фиби. Она раскраснелась, а ее глаза были круглыми и широко раскрытыми, как у лани, почуявшей охотника.
– Абду. Ты хотел меня видеть? Мне было необходимо умыться после путешествия.
Он видел, что она нервничает. Он ощущал ее страх. Его обрадовало то, что даже вне стен гарема она не чувствует себя в безопасности.
– Я договорился об интервью. В девять утра у нас здесь завтрак с репортером. Ты оденешься подобающим образом и позаботишься о том, чтобы она тоже была готова.
Фиби бросила взгляд на Адрианну.
– Конечно. После интервью я хотела бы пройтись по магазинам и, возможно, сводить Адрианну в какой-нибудь музей.
– Ты можешь делать все, что захочешь, с десяти до четырех. Затем ты будешь мне нужна.
– Спасибо. Мы благодарны за возможность посетить Париж.
– Позаботься о том, чтобы девчонка держала язык за зубами, или она увидит Париж только из этого окна.
Когда он ушел, дрожащие колени Фиби подкосились и она опустилась на диван.
– Эдди, прошу тебя, не зли его.
– Чтобы он разозлился, мне достаточно просто быть.
Увидев слезы дочери, Фиби привлекла ее к себе.
– Ты еще такая маленькая, – произнесла она, покачивая Адрианну на коленях. – Слишком маленькая для всего этого. Я обещаю тебя вознаградить. – Ее взгляд стал сосредоточенным и твердым. – Я клянусь, что ты будешь вознаграждена, – повторила она, глядя в пространство поверх головы девочки.
Она еще никогда не ела с отцом. С характерной для восьмилетнего ребенка жизнестойкостью Адрианна выбросила из головы прозвучавшие накануне слова и с нетерпением ожидала своего первого дня в Париже.
Если она и была разочарована тем, что им предстоит завтракать в номере, она ничего не сказала. Ей слишком нравилось ее новое синее платье и подобранное в тон ему пальто, чтобы жаловаться на все остальное. Она думала только о том, что через час по-настоящему начнется ее неделя в Париже.
– Вы и представить себе не можете, Ваше Высочество, как я благодарна вам за то, что вы согласились со мной встретиться.
Журналистка, уже очарованная Абду, заняла свое место за столом. Адрианна сложила руки на коленях и пыталась на нее не таращиться.
У журналистки были длинные, очень прямые волосы цвета спелых персиков. Ее ногти, как и губы, были выкрашены в красный цвет. Она была одета в того же цвета облегающее платье, юбка которого чуть поддернулась на бедрах, когда она скрестила ноги. Она говорила по-английски с мягким французским акцентом и казалась Адрианне такой же экзотической, как какая-нибудь птица из джунглей, и точно так же ее зачаровывала.
– Не стоит благодарности, мадемуазель Гранду.
Абду подал знак принести кофе, и слуга бросился исполнять распоряжение.
– Я надеюсь, ваш визит в Париж будет приятным.
– Мне всегда хорошо в Париже. – Абду улыбнулся. Адрианна еще никогда не видела, чтобы он так улыбался. Внезапно он показался ей вполне доступным. Затем он скользнул по ней таким взглядом, как если бы ее стул был пуст. – Мы с женой с нетерпением ждем сегодняшнего вечера и возможности принять участие на балу.
– Парижское общество будет счастливо увидеть вас и вашу очаровательную жену. – Мадемуазель Гранду обернулась к Фиби. – Ваше Высочество, ваши поклонники в восторге. Они считают, что вы бросили их ради любви.
Фиби улыбнулась, не обращая внимания на обжигающую горечь кофе в горле. Она отдала бы все свои драгоценности до единой за глоток виски.
– Любой человек, который когда-нибудь был влюблен, поймет, что не существует жертвы или риска, на которые не готов пойти любящий человек.
– Позвольте спросить, не сожалеете ли вы об отказе от вашей блестящей актерской карьеры?
Фиби посмотрела на Адрианну, и ее взгляд смягчился.
– О чем я могу сожалеть, если взамен я получила так много?
– Это похоже на сказку, верно? Прекрасная женщина, которую подхватил и унес в загадочную и экзотическую страну таинственный шейх из пустыни. В страну, – добавила мадемуазель Гранду, – которая благодаря нефти становится богаче с каждым днем. – Как вы относитесь к тому, что в вашу страну хлынули люди с Запада? – спросила она у Абду.
– Джакир маленькая страна, которая приветствует изменения, последовавшие за открытием нефтяных запасов. Тем не менее мой долг короля заключается в том, чтобы, открыв двери прогрессу, сохранить нашу культуру.
– Совершенно очевидно, что вы любите Запад, поскольку вы полюбили американку, а затем и женились на ней. Скажите, Ваше Высочество, это правда, что у вас есть еще одна жена?
Он поднял бокал с соком. На его лице появилась легкая усмешка, но пальцы с силой стиснули хрусталь. Необходимость отвечать на вопросы женщины была ему ненавистна.
– Моя религия позволяет мужчине иметь четырех жен, если он способен позаботиться о каждой из них в равной степени.
– С учетом того, что в Соединенных Штатах и Европе набирает силу движение за права женщин, вам не кажется, что подобный конфликт культур создаст проблемы для стран, которые приходят на Ближний Восток для строительства вышек и инфраструктуры?
– Мадемуазель, мы отличаемся друг от друга как своей одеждой, так и верованиями. Жителей Джакира в равной степени шокировало бы то, что женщине вашей культуры позволено иметь интимные отношения с мужчиной до брака. Но эти различия не повлияют на финансовые интересы обеих сторон.
– Разумеется.
Мадемуазель Гранду спорить о политике не собиралась. Ее читатели хотели знать, красива ли все еще Фиби Спринг. Сохраняется ли романтика в ее браке. Она отрезала кусочек блинчика и улыбнулась Адрианне. Это был удивительно красивый ребенок со жгуче-черными, как у короля, глазами и полными красиво очерченными губами Фиби. Хотя оттенок кожи и цвет волос указывали на ее бедуинское происхождение, она была похожа и на мать. Ее черты были мельче и тоньше, чем у женщины, которую когда-то называли амазонкой и королевой кинематографа. Тем не менее мать и дочь роднили благородные черты лица, удивительный профиль и доверчивый взгляд.
– Принцесса Адрианна, как вы относитесь к тому, что вашу маму считали самой красивой женщиной, когда-либо украшавшей собой экран?
Она смешалась, но беглый жесткий взгляд отца заставил ее собраться и выпрямиться.
– Я ею горжусь. Моя мама самая красивая женщина в мире.
Мадемуазель Гранду рассмеялась и положила в рот еще один кусочек блинчика.
– Я думаю, очень трудно найти человека, который бы с вами не согласился. Возможно, когда-нибудь вы пойдете по ее стопам в Голливуд. Скажите, Ваше Высочество, можно ли надеяться на то, что вы еще появитесь на экране?
Фиби сделала глоток кофе, отчаянно пытаясь подавить тошноту.
– Мой приоритет – моя семья. – Она протянула руку под столом и коснулась пальцев Адрианны. – Разумеется, я счастлива, что меня сюда пригласили и что я смогу повидаться со старыми друзьями. Но тот выбор, который я сделала, как вы сами сказали, был сделан во имя любви. – Она посмотрела на Абду, встретившись с ним глазами. – Там, где есть любовь, женщина способна почти на все.
– Потеря Голливуда – это явный выигрыш Джакира. В Париже только и разговоров о том, что сегодня вечером вы наденете «Солнце и Луну». Это ожерелье считается одной из самых больших ценностей в мире. Как и все великие драгоценности, «Солнце и Луна» окружены легендами, тайнами и романтикой. Людям не терпится увидеть это знаменитое колье. Вы его наденете?
– «Солнце и Луна» – это подарок моего мужа к нашей свадьбе. В Джакире это считается ценой невесты. Своего рода приданым наоборот. После Адрианны это второй по ценности дар, который преподнес мне супруг. – Она снова посмотрела на Абду, и на этот раз в ее глазах затаился вызов. – Я горжусь этим ожерельем.
– В мире не существует женщины, которая сегодня вечером не будет вам завидовать, Ваше Высочество.
Продолжая сжимать ладошку Адрианны, Фиби улыбнулась.
– Я только могу сказать, что этого вечера жду с большим нетерпением, чем любого другого за все последние годы. Он будет сказочным. – Она снова встретилась взглядом с Абду. – Иншаллах.
Как Фиби и подозревала, отель они покинули в сопровождении двух телохранителей и водителя. Она уже одержала свою первую победу и была на седьмом небе от счастья. Остановившись у стойки ресепшена, она попросила отдать ей паспорт, в который была вписана и Адрианна в качестве ее несовершеннолетнего ребенка. Телохранители болтали рядом, в полной уверенности, что ее интересует какое-то шоу или услуги отеля, и не заметили, что служащий вернулся из своей комнатушки и вложил в ее ладонь документ в кожаной обложке. Она едва не разрыдалась от радости, и ее впервые за долгие годы охватила гордость за себя. Но она взяла себя в руки и ничем не выдала своих переживаний. Пока что у нее не было реального плана. Она руководствовалась лишь жгучей и свирепой решимостью. Рядом с ней на сиденье лимузина едва не подпрыгивала от волнения Адрианна. Теперь они по-настоящему находились в Париже, и от возвращения в отель их отделяло много увлекательных часов. Она хотела подняться на вершину Эйфелевой башни, посидеть в кафе, а еще ходить, ходить и ходить и слушать музыку города, которая звучала у нее в голове.
– Мы немного походим по магазинам. – У Фиби так пересохло во рту, что она с трудом отдирала язык от нёба. – Тут есть Шанель, Диор. Ты только погоди, Эдди, скоро ты сама увидишь эту изумительную одежду. Эти цвета, эти ткани. Но ты никуда не должна отходить. Все время будь рядом. Я не хочу тебя потерять. Держись возле меня. Обещаешь?
– Обещаю.
Возбуждение Фиби начало передаваться и Адрианне. Очень часто, после того как ее мать говорила вот так – очень быстро, захлебываясь словами, как будто наползающими друг на друга, она практически всегда и очень быстро впадала в депрессию. И тогда она становилась такой тихой и отстраненной. Она замыкалась в себе, и ей уже ни до кого и ни до чего не было дела. Это пугало Адрианну. Испуганная приближением этого момента, Адрианна принялась болтать без умолку. Их водили по самым изысканным магазинам Европы, но она ни на шаг не отставала от матери.
Это тоже был сон, хотя и отличный от видения Парижа в сумерках. Салоны сверкали позолоченными столами и бархатными стульями. В каждом из них с ними обращались с предупредительностью, которой Адрианна никогда не видела в своей собственной стране. Над ней ворковали женщины с гладкими лицами, их угощали лимонадом или чаем и крошечными пирожными, пока хрупкого вида модели с тонкими ногами и руками скользили перед ними, одетые по последней моде.
Фиби заказывала без разбора – десятки расшитых слоями бисера коктейльных платьев на тонких бретельках, облегающие костюмы из чистого шелка и льна. Она знала, что если ее план удастся, то ей не придется надеть ни одной нитки из того, что она столь безрассудно накупила. И она усматривала в этом особую справедливость – пусть небольшую, но очень сладкую месть. Она порхала от салона к салону, нагружая молчаливых телохранителей коробками и пакетами.
– Перед ланчем мы пойдем в Лувр, – сказала она Адрианне, когда они снова уселись в лимузин.
Она посмотрела на часы, затем откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза.
– Мы можем поесть в кафе?
– Будет видно. – Она сжала руку Адрианны. – Я хочу, чтобы ты была счастлива, милая. Больше всего на свете меня волнует твое счастье и безопасность. Все остальное не имеет значения.
– Мне нравится быть здесь с тобой. – Несмотря на все пирожные, чай и лимонад у кутюрье, ей хотелось есть, но она не хотела говорить об этом Фиби. – Здесь столько интересного. Когда ты рассказывала мне о таких местах, я была уверена, что ты все придумываешь. Но тут еще лучше, чем в твоих историях.
Фиби открыла глаза и посмотрела в окно. Они ехали вдоль реки по самому романтичному городу мира. Она порывисто опустила стекло и сделала глубокий вдох.
– Эдди, ты ее чувствуешь?
Адрианна со смехом прильнула к ней, как щенок, подставляя лицо струе воздуха.
– Воду?
– Свободу, – прошептала Фиби. – Я хочу, чтобы ты запомнила этот момент.
Когда машина остановилась, Фиби вышла – медленно и царственно, не удостоив охранников даже взгляда. Держа Адрианну за руку, она вошла в Лувр. Тут толпился народ – студенты, туристы, любовники. Все эти люди казались Адрианне не менее интересными, чем картины, на которые обращала ее внимание Фиби, увлекающая ее за собой из одной галереи в другую. Голоса на множестве языков отражались от высоких потолков. Она увидела мужчину с длинными, как у женщины, волосами, в разорванных на коленке джинсах и с потрепанным рюкзаком на плече. Перехватив ее взгляд, он улыбнулся и подмигнул девочке, после чего показал ей два пальца в жесте V. Смущенная Адрианна опустила глаза на носки своих туфель.
– Так много изменилось, – произнесла Фиби. – Это похоже на другой мир. Одежда людей, их речь… Я себя чувствую, как Рип Ван Винкль.
– Кто?
Не то усмехнувшись, не то всхлипнув, Фиби наклонилась и обняла дочь.
– Это просто история. – Она выпрямилась и отыскала взглядом охранников. Они со скучающим видом плелись в нескольких шагах позади них. – Мне необходимо, чтобы ты в точности делала то, что я буду тебе говорить, – прошептала Фиби. – Не задавай вопросов. Крепко держи меня за руку. – Адрианна не успела даже согласиться, потому что Фиби втянула ее в большую группу студентов. Она очень быстро прошла сквозь толпу, раздвигая ее локтями и отталкивая тех, кто оказывался на пути, после чего бросилась бежать по длинному коридору.
Позади раздались крики. Не сбавляя темпа, она подхватила Адрианну на руки и начала стремительно спускаться по лестнице. Ей было необходимо найти дверь, любую дверь, которая вела бы наружу. Если бы она смогла выбраться на улицу и каким-то образом поймать такси, у нее появился бы шанс. Каждый раз при виде ответвления в виде бокового коридора она в него ныряла, проталкиваясь сквозь толпы гостей и сотрудников. Пока что не имело значения, приближается ли она к выходу из здания или еще больше в него углубляется. Ей было необходимо оторваться от охранников. Она слышала шаги, грохочущие у нее за спиной, и бежала наобум, напоминая зайца, отчаянно спасающегося от лисы.
По обе стороны от нее проносились полотна. Она начинала задыхаться, и ей не было дела до самых ценных картин мира, мимо которых она бежала. Люди удивленно оборачивались ей вслед. Аккуратный узел волос растрепался, и они огненной гривой рассыпались по ее плечам. Увидев дверь, она едва не споткнулась. Прижимая к себе Адрианну и пытаясь унять бешеное сердцебиение, она вырвалась из здания на улицу, но не остановилась, а продолжала бежать.
Она снова ощущала запах реки и свободы. Она остановилась, задыхаясь и переводя дыхание, – красивая испуганная женщина, прижимающая к себе ребенка. Ей достаточно было только поднять руку, как тут же одно из такси свернуло к обочине.
– Аэропорт Орли, – с трудом выговорила она, оглядываясь по сторонам и усаживая в машину Адрианну. – Пожалуйста, скорее.
– Oui, madame.
Водитель коснулся пальцами козырька фуражки и вдавил в пол педаль газа.
– Мама. Что случилось? Почему мы бежали? Куда мы едем?
Фиби закрыла лицо ладонями. Пути назад больше не было.
– Эдди, доверься мне. Я пока не могу тебе объяснить.
Когда Фиби начала дрожать, Адрианна прижалась к ней еще теснее. Прильнув друг к другу, они выехали из Парижа.
Когда Адрианна услышала рев самолетов, ее губы задрожали.
– Мы возвращаемся в Джакир?
Фиби дрожащими пальцами открыла бумажник и в порыве щедрости заплатила водителю вдвое больше названной им суммы. Она все еще ощущала на языке отвратительный металлический привкус страха. Она знала, что, поймай он ее сейчас, ее ждет смерть. Сначала он убьет ее, а затем сполна отыграется на Адрианне.
– Нет. – Она присела на корточки на тротуаре, чтобы их лица оказались на одном уровне. – Мы никогда не вернемся в Джакир. – Она покосилась через плечо в полной уверенности, что Абду выпрыгнет уже из следующей машины и превратит ее слова в ложь. – Я увезу тебя в Америку, в Нью-Йорк. Поверь, Эдди, я это делаю потому, что люблю тебя. А теперь пойдем скорее.
Она втащила Адрианну внутрь и на мгновение растерялась от шума и суеты. Прошло много лет с тех пор, как она в последний раз куда-то ездила в одиночестве. Даже до замужества она постоянно путешествовала в сопровождении журналистов, секретарей и гримеров. Ею начала овладевать самая настоящая паника, как вдруг она почувствовала, как ее ладонь обхватывают маленькие напряженные пальчики Адрианны.
«Пан-Американ». Она попросила Селесту, чтобы билеты ожидали ее на стойке «Пан-Американ». Спеша через терминал, Фиби молилась о том, чтобы подруга откликнулась на ее призыв. У стойки «Пан-Американ» она извлекла из сумочки паспорт и предложила клерку его и свою самую ослепительную улыбку.
– Добрый день. У меня два оплаченных билета в Нью-Йорк.
Потрясенный улыбкой и пораженный лицезрением звезды мужчина замер с бумагами в руках и растерянно моргнул.
– Oui, madame. Я видел ваши фильмы. Вы удивительная.
– Благодарю вас. – Она ощутила, как к ней возвращается уверенность в собственных силах. Ее не забыли. – Билеты в порядке?
– Pardon? Ах да, да. – Он поставил на билетах штамп и что-то нацарапал. – Номер вашего рейса, – произнес он, указывая на обложку билета. – Ваша зона выхода на посадку. У вас есть сорок пять минут.
Она взяла у него билеты и положила их в сумочку. От страха ее ладони вспотели и были липкими.
– Спасибо.
– Прошу вас, подождите. – Она застыла, готовая броситься бежать, и крепко сжала ладошку Адрианны. – Вы не могли бы дать мне автограф?
Она прижала кончики пальцев к глазам, расслабившись лишь для короткого смешка.
– Разумеется. С удовольствием. Как вас зовут?
– Анри, мадам. – Он подал ей клочок бумаги. – Я вас никогда не забуду.
Она подписалась размашисто, снабдив роспись множеством завитков, как всегда делала это в прошлом.
– Поверьте мне, Анри, я тоже никогда вас не забуду. – Она протянула ему автограф и улыбнулась. – Пойдем, Адрианна, а то опоздаем на свой самолет. Дай Бог здоровья Селесте, – добавила она, когда они направились к своему выходу на посадку. – Она встретит нас в Нью-Йорке, Эдди. Она моя самая близкая подруга.
– Как Дуджа?
– Да. – Пытаясь сохранять спокойствие, она опустила глаза на дочь и снова с усилием улыбнулась. – Да, как Дуджа для тебя. Она нам поможет.
Терминал Адрианну уже не интересовал. Ей было страшно, потому что лицо ее матери было очень белым, а ее рука дрожала.
– Он разозлится.
– Он не сможет причинить тебе вред. – Фиби снова остановилась и взяла Адрианну за плечи. – Я обещаю тебе, что он никогда не сможет причинить тебе вред, чего бы мне это ни стоило.
И тут напряжение всех дней и ночей, которые она провела в ожидании этих минут, дало о себе знать. Прижимая одну ладонь к животу, она ринулась вместе с Адрианной к двери дамской комнаты, где ее с силой вырвало.
– Мама, прошу тебя. – Перепуганная Адрианна обхватила за талию согнувшуюся над унитазом Фиби. – Мы должны вернуться, пока он ничего не узнал. Мы скажем, что заблудились в толпе. Он только немножко рассердится. Это будет моя вина. Я скажу, что это я во всем виновата.
– Мы не можем. – Фиби прислонилась к двери кабинки. Тошнота понемногу проходила. – Нам нельзя возвращаться. Малышка, он собирался отослать тебя прочь.
– Прочь?
– В Германию. – Фиби нашарила свой платок и вытерла взмокшее лицо. – Я не позволю ему никуда тебя услать. Я не допущу, чтобы тебя выдали замуж за мужчину, который может оказаться таким же, как он. – Постепенно успокаиваясь, Фиби опустилась на колени и обхватила дочь обеими руками. – Я не позволю тебе жить так, как жила я. Это меня убьет.
Мало-помалу страх покидал глаза Адрианны. В узкой кабинке, в которой все еще стоял кислый запах рвоты, они вместе перешагнули через порог своей новой жизни. Адрианна осторожно помогла Фиби подняться на ноги.
– Тебе лучше? Обопрись на меня.
Когда они входили в самолет, усаживались в кресла и застегивали ремни безопасности, лицо Фиби было лишь чуть более бледным, чем обычно. Она прислушивалась к вою двигателей и ощущала, что биение ее сердца замедляется и становится все более ритмичным. Теперь о гареме и его удушающей жаре ей напоминал лишь стук крови в ушах. Ощущая кисловатый неприятный привкус во рту, она закрыла глаза.
– Мадам? Могу я после взлета предложить вам и мадемуазель что-нибудь выпить?
– Да. – Она так устала, что не стала и пытаться открывать глаза. – Принесите моей дочери что-нибудь прохладное и сладкое.
– А вам?
– Виски, – пробормотала она. – Двойной.
