Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава V. О возвращении Гармахиса в Абидос, о церемонии мистерий, о гимне Исиды и о предостережении Аменемхета
На следующий день, обняв моего доброго дядю Сепа, я, охваченный радостным волнением, покинул Ана, чтобы поскорее вернуться в Абидос. Не буду описывать свое путешествие, скажу только, что добрался я в положенный срок и благополучно. После пяти лет и одного месяца я вернулся домой не мальчиком, но взрослым мужчиной, постигшим человеческие науки и познавшим тайны древней мудрости Египта, дарованной богами. И снова я увидел родные места и знакомые лица, хотя, к сожалению, встретил не всех, кого ожидал, потому что некоторые из них уже закончили свой земной путь и отправились в царство Осириса. Когда я на осле выехал на поле, прилегающее к храму, жрецы и обычные люди вышли приветствовать меня, собралась целая толпа народу, в которой была и старуха Атуа, которая, если не считать нескольких новых морщин, добавленных временем у нее на лбу, выглядела точно так же, как в тот день, когда бросала мне на счастье сандалию пять долгих лет назад.
– Ла-ла-ла! – закричала она. – Вот и ты, мой прекрасный мальчик, даже еще прекраснее, чем был! Ла! Ты стал настоящим мужчиной! Какие могучие плечи! А какое благородное лицо! Какой сильный! Я, старуха, могу гордиться, что когда-то качала тебя на руках! Но что же ты такой бледный? Наверняка эти жрецы в Ана тебя голодом морили. Тебе нужно хорошо питаться – боги не любят ходячих скелетов. От пустого желудка и голова пустеет, как говорят в Александрии. Но это радостная минута, счастливая минута! Добро пожаловать в свой дом! Иди же ко мне, иди! – Я спешился, и она обняла меня.
Но я освободился от ее объятий.
– Отец! Где отец? – воскликнул я. – Я не вижу его!
– Нет, нет, не волнуйся, – ответила она. – Великий жрец жив и здоров. Он ждет тебя в своих покоях. Иди к нему. О счастливый день! Радуйся, Абидос.
И я пошел, вернее, побежал в те покои в храме, о которых уже писал, и увидел там моего отца, Аменемхета, который сидел за столом в той же позе, что и в вечер нашей последней встречи. Он был таким же, как прежде, только очень постарел. Я бросился к нему, упал перед ним на колени и поцеловал его руку. Он благословил меня со словами:
– Посмотри на меня, мой сын. Позволь моим старым глазам увидеть твое лицо, чтобы я мог заглянуть в твое сердце и прочесть твои мысли.
Я поднял к нему голову, и он долго и внимательно, не отрывая взгляда, всматривался в мое лицо.
– Я все вижу, – наконец сказал он. – Ты чист в помыслах, силен, и мудрость твоя глубока. Я не ошибся в тебе. Все эти годы я провел в одиночестве, но отослать тебя в Ана было правильным решением. Теперь расскажи мне, как тебе жилось там. В письмах ты почти ничего про свою жизнь не рассказывал, и ты не догадываешься, мой сын, как может истосковаться отцовское сердце, ведь тебе это пока непонятно.
И я стал рассказывать. Мы говорили до поздней ночи и не могли наговориться. Перед расставанием он сказал, что теперь мне следует готовиться к посвящению в последние таинства, которые должны быть известны избранникам богов.
И следующие три месяца я готовился к этому великому событию по древнему священному обычаю. Я не ел мяса. Я почти все время проводил в храмах, познавая тайны великого жертвоприношения и скорбь Божественной Матери. Я наблюдал за жрецами во время ночных бдений и молился у жертвенных алтарей. Я поднялся душой к Богу. Да, в снах я разговаривал с Незримым и чувствовал, что между нами установилась связь. Все земные желания и радости покинули меня. Я уже не хотел добиться славы в этом мире, мое сердце парило, как орел на распростертых крыльях, и ничей голос уже не мог найти в нем отклика, вид земной красоты уже не трогал его, не наполнял радостью. Ибо надо мной раскинулся безграничный небесный свод, по которому неизменной с начала веков процессией проходили звезды, определяя судьбы людей, где на своих пылающих тронах восседали боги, наблюдая за тем, как колесница Провидения катится от светила к светилу. О часы раздумий о небесном! Разве тот, кто хоть раз вкусил вашей сладости, захочет снова ползать по земле, где мы пресмыкаемся во прахе? О подлая плоть, властно удерживающая нас внизу! Как бы я хотел, чтобы еще тогда ты избавила меня от себя и позволила моей освобожденной душе взмыть вверх, навстречу Осирису!
Три месяца подготовки прошли слишком быстро, можно сказать, промчались, и вот уже приблизился священный день моего единения со Вселенской Матерью. Ночь так не ждет рассвета, сердце влюбленного не желает так страстно встречи с прекрасной любимой, как я ждал дня, когда увижу твое лицо, о Исида! Даже сейчас, после того как я предал тебя и ты покинула меня, о божественная, моя душа рвется к тебе, и я снова начинаю понимать, что… Но мне не разрешено поднимать завесу и говорить о тех вещах, о которых не говорилось с сотворения мира, и потому я продолжу рассказ с того священного утра.
Семь дней продолжалось великое празднование и почитание мук бога Осириса, которого предательски умертвили после преследования Сети – олицетворения тьмы и зла, – пелись скорбные песни Матери Исиды, воздавалась хвала пришествию божественного младенца Гора, сына Осириса и мстителя за отца. Древние ритуалы были соблюдены в строгом соответствии с древними канонами. На священное озеро выплыли лодки, жрецы бичевали себя у стен святилищ, а ночью по улицам носили изображения богов.
На седьмой день, после захода солнца, во дворе храма великая процессия снова собралась, чтобы пропеть плач Исиды и рассказать о том, как зло было отомщено. Мы молча вышли из храма и прошли по городским улицам. Первыми шли служители храма, расчищая путь в толпе, потом шествовал мой отец, Аменемхет, в полном парадном одеянии верховного жреца с кедровым жезлом в руке. За ним, шагах в десяти, следовал я, неофит, в одеждах из чистого льна, как положено тому, кто готовится принять посвящение, а за мной – жрецы в белых балахонах несли флаги на шестах и символы богов. За ними выступали младшие жрецы, которые несли священную лодку, а за ними – певцы и плакальщицы. Дальше тянулась бесконечная траурная процессия, все люди были в скорбных черных одеждах, в знак скорби по умершему Осирису. Пройдя в безмолвии по улицам города, мы снова вернулись к храму и вошли. Когда мой отец, верховный жрец, вошел во двор храма через главный пилон, мелодичный женский голос затянул священный гимн:
Она замолчала, но огромная толпа подхватила скорбный погребальный гимн:
Припев прекратился, и снова зазвучал нежный голос певицы:
Тут снова послышался торжественный звук тысяч голосов:
Припев прекратился, и она продолжила песню:
Дальше голос певицы стал выше и радостнее:
Когда мы склонились перед Божественным, она снова запела. Ее ликующий голос отозвался эхом от могучих древних стен, и тишина заполнилась звучным пением, а сердца всех, кто прислушивался и внимал ей, сжались от волнения, потому что, пока мы шли по храму, она пела гимн воскресшему Осирису, песнь Надежды, песнь Победы.
И снова, когда затих ее голос, грянул могучий хор:
Наконец хор умолк, пение прекратилось, и, как только солнце скрылось за горизонтом, верховный жрец, подняв над головой статую живого бога Осириса, повернулся к толпе, собравшейся во дворе храма. И потом, когда он выкрикнул громким, преисполненным радости голосом: «Славься, Осирис, наша надежда! Осирис! Осирис!», люди сорвали с себя черные покровы, освобождая спрятанные под ними праздничные белые одежды, и все как один поклонились богу. На этом торжество завершилось.
Но для меня церемония – самое главное – только началась, поскольку той ночью меня ждало таинство посвящения. Покинув внутренний двор храма, я совершил омовение и, облачившись в чистые льняные одежды, прошел, как предписано обычаем, в одно из внутренних святилищ (но не в самое сокровенное) и возложил на алтарь специально приготовленные жертвенные дары. Потом, воздев руки к небу, я замер и много часов провел в размышлении, медитируя, пытаясь молитвами и мыслями о божественном укрепить свой дух перед самым сложным испытанием, чтобы достойно его выдержать.
Медленно тянулись часы в тиши храма, пока наконец не открылась дверь и в святилище вошел мой отец, Аменемхет, верховный жрец, одетый в белое. Он вел за руку жреца Исиды, поскольку сам он был женат и потому не мог приобщиться к таинствам Божественной Матери.
Я поднялся с колен и смиренно склонил перед ними голову.
– Готов ли ты? – спросил жрец, подняв светильник так, чтобы осветить мое лицо. – Готов ли ты, о избранный, предстать перед великой богиней и узреть ее блистательный лик?
– Я готов, – ответил я.
– Подумай еще раз, – сказал он торжественным голосом, – ты принимаешь очень важное решение. Пойми, царственный Гармахис, если таково твое последнее желание и ты упорно стоишь на своем, это означает, что уже этой ночью твой дух свою покинет земную оболочку, и пока он будет постигать духовные истины, ты останешься лежать в храме мертвым. Но если ты умрешь, и окажется – да не допустит этого благостный Осирис, – что в твоем сердце есть что-либо дурное или злое, горе тебе, Гармахис, ибо дыхание жизни никогда уже не войдет в твои уста, тело твое превратится в прах, а что станет с остальными частями твоего существа, того я не могу тебе открыть, хоть и знаю. Поэтому загляни в себя еще раз и ответь мне: чисты ли твои помыслы и свободны ли от тени зла? Готов ли ты приникнуть к груди Той, которая вечно была, которая есть, и которая пребудет вовеки, готов ли ты во всем повиноваться ее божественной воле, ради нее, что бы она ни приказала, готов ли по ее повелению забыть о земных женщинах и посвятить себя единственно прославлению Ее, умножая ее славу, пока жизнь твоя не сольется с Ее вечной жизнью?
– Готов, – ответил я. – Веди меня.
– Хорошо, – сказал жрец. – Прости, благородный Аменемхет, ты должен нас покинуть, отсюда мы пойдем одни.
– Прощай, мой сын, – сказал отец. – Будь сильным и восторжествуй в лучезарном мире духовном, как потом восторжествуешь в мире земном. Тот, кому предначертано править миром, сначала должен вознестись над ним. Он должен соединиться с Богом, ибо только так он сможет постигнуть божественные тайны. Но будь осторожен! Боги многое требуют от тех, кто осмеливается вступить в их круг миродержцев. Того смертного, кто вернется оттуда к живым на землю, будут судить более строгим судом, и на него будет наложена более жесткая кара, если он совершит зло, ибо как велика его слава и вознесены добрые деяния в истории народов и стран, так же велик будет и его черный позор. Поэтому будь крепок сердцем, царственный Гармахис! И когда ты пронесешься дорогами ночи и вступишь в царство Вышних, помни, что тот, кому многое дано, кого щедро одарили, должен и сам так же щедро одарять других. А теперь, если ты действительно твердо решил, ступай. Мне не позволено следовать за тобой, поэтому прощай!
После этих слов сердце мое сжалось, и, удивительно ли, я на миг заколебался! Но мною владело такое горячее желание оказаться рядом с Вышними, я знал, что моя душа и помыслы свободны от зла, и желал совершать только то, что справедливо и праведно. С каким трудом натягивал я тетиву! Я не мог дождаться, когда стрела будет выпущена.
– Веди меня! – воскликнул я. – Веди меня, о мудрый жрец! Я послушно следую за тобой.
И мы отправились в путь.
