ОглавлениеНазадВпередНастройки
Добавить цитату

2

Прошло пятнадцать лет. В доме доброго лесника по-прежнему царил счастливый покой, а у мальчика-сироты не нашлось за эти годы ни единого повода усомниться в том, что он любимый сын Маргарет и Гилберта.

Однажды ранним июньским утром мужчина средних лет, обликом и одеждой похожий на йомена, ехал верхом на крепком пони через Шервудский лес. Дорога вела в живописную деревеньку Мэнсфилд-Вудхауз.

Только что взошедшее солнце освещало лесную чащу, ветерок доносил терпкий аромат молодой дубовой листвы и полевых цветов, ярко зеленели мхи и травы, осыпанные каплями росы, в ветвях перепархивали, распевая, птицы – и лишь кое-где в низинах еще стлались клочья ночного тумана.

Человеку было хорошо, и он затянул своим сильным, но грубоватым голосом старую саксонскую песню. Неожиданно у самого его уха просвистела стрела и вонзилась в ствол дуба.

Скорее удивленный, чем испуганный, человек спрыгнул с седла, укрылся за стволом и в два счета натянул тетиву собственного тисового лука, изготовившись к обороне. Однако ничем не нарушаемая тишина заставила его призадуматься. Никто не пытался его атаковать. Может, стрелу выпустил беспечный охотник? Или бродяга, промышляющий разбоем, который, промахнувшись, затаился в чаще? Но тогда он слышал бы лай охотничьих собак, а разбойникам издалека видно: взять с него нечего, кроме пони. Да ведь он и сам никогда не отказывал в куске хлеба и кружке эля ни одному из тех лесных обитателей, которым случалось постучать в его дверь поздней ночью. Может, он ненароком оскорбил кого-то и в кустах прячется мститель? Да ведь и врагов у него как будто не водилось…

«Ну что ж, – подумал Гилберт Хэд, – раз на мои вопросы нет ответов, попробуем действовать иначе…»

Он вскинул лук, целясь в самую гущу зарослей, где мог бы скрываться противник. Если и не удастся попасть, то, по крайней мере, можно вынудить его обнаружить себя.

Первый его выстрел не дал результата. Снова зазвенела тетива, и тут произошло нечто невероятное: вторая стрела Гилберта остановилась на лету – под прямым углом в ее древко вонзилась чужая ответная стрела, и обе они упали на землю. Невидимый лучник так мастерски владел оружием, что Гилберт, позабыв об опасности, в восхищении выскочил из укрытия.

– Вот это выстрел! Отродясь не видел ничего подобного! – вскричал он, озираясь в поисках волшебного стрелка.

Раздался задорный смех, и на дороге показался рослый и крепкий юноша.

– Ну что, батюшка, кажется, моя стрела слегка пощекотала вам ухо? – весело спросил он.

– Господи помилуй! Так это ты, Робин?.. Ну и паршивец! Иди сюда, мой мальчик. Как же ты осмелился поднять оружие на отца? Клянусь святым Дунстаном, я уж было решил, что это разбойники собрались меня прикончить… Дай обнять тебя, мошенник этакий! – басовито посмеивался лесник, с удовольствием вглядываясь в лицо юноши.

Дерзкий стрелок обладал необычной внешностью. Гладкий, как слоновая кость, лоб юноши обрамляли волнистые пряди густых черных волос, за длинными ресницами прятались темно-синие, ярко вспыхивающие глаза, открытое лицо с высокими скулами было полно энергии. Вместе с тем в этих тонких чертах не было ничего женственного – в свои пятнадцать Робин был уже почти взрослым, уверенным в себе мужчиной. Лицо его покрывал легкий загар, но там, где одежда открывала шею и запястья, было видно, что кожа у него атласно-белая. Наряд юного лучника составляли шляпа с пером цапли, куртка из зеленого сукна с широким поясом, короткие штаны из оленьей замши и саксонские сапоги, стянутые прочными ремнями у щиколоток; на перевязи, украшенной стальными пряжками, висел колчан со стрелами и небольшой рог, за пояс был заткнут охотничий нож; в руке он все еще сжимал лук.

– А что, если бы ты прострелил мне голову? – с напускной строгостью спросил Хэд. – Полегче с такими шуточками, сэр Робин!

– Простите, батюшка! Я совсем не хотел вас огорчить.

– Верю. Но, мальчик мой, в твоих забавах любой пустяк может закончиться бедой. Я-то тебе прощаю, однако игры твои с луком и стрелами мне не по нраву.

– Умоляю, забудьте мое легкомыслие! – в голосе юноши звучало искреннее раскаяние. – На этот поступок меня толкнула гордыня.

– Гордыня?

– Да, да! – горячо воскликнул Робин. – Разве вчера после ужина вы не сказали мне, что я еще не настолько хороший стрелок, чтобы спугнуть лань, задев шерстинку на ее ухе и при этом даже не поцарапав животное? Ну вот я и решил… опровергнуть ваши слова.

– Хорош довод, нечего сказать! – хмыкнул Хэд. – И это я слышу от своего ученика! Ладно, забудем все, но обещай мне, сэр Робин, не превращать серьезное дело в забаву. Мастерство ты свое доказал, и, думаю, лучшего стрелка не найти во всем графстве, а может, и во всей Англии.

– Пусть у меня отсохнет правая рука и ни одна стрела не попадет в цель, если я забуду все, что вы сделали для меня, отец!

– Робин, не следовало бы тебе продолжать называть меня отцом; мы связаны с тобой лишь доверием и дружбой. Ведь отныне ты все знаешь о себе… Не возражай, я верю, что ты привязан к нам с Мэгги… Проводи меня немного, я хочу с тобой кое о чем побеседовать… – Гилберт Хэд двинулся по дороге, ведя в поводу пони, примчавшегося на свист хозяина. – Есть у меня некое предчувствие, что в скором времени нам с твоей приемной матерью придется нелегко.

– Что за странная мысль, отец?

– Ты уже взрослый, и, благодарение Господу, сил и храбрости у тебя хватает. Мы год от года старимся и расстались бы с миром со спокойной душой, если б только приоткрылась тайна твоего рождения.

– Тот рыцарь… он никогда больше не объявлялся?

– Нет, – нахмурился Хэд, – а известие от него я получил всего однажды.

– Может быть, он погиб в битве?

– Кто знает… Спустя год после того, как тебя оставили в нашем доме, неизвестный посланец вручил мне мешок с серебром и пергамент, но оттиска герба на воске, которым он был запечатан, не оказалось. Я отнес пергамент священнику; тот прочитал мне его, а я запомнил все слово в слово. Вот что там значилось: «Добрый Гилберт, год назад я поручил твоим заботам ребенка и взял на себя обязательства по его содержанию; тебе вручат причитающуюся сумму. Ныне я покидаю Англию на срок, который мне пока не известен. Поэтому я принял меры, чтобы ты ежегодно и впредь получал обещанные деньги. Как только наступит время очередного платежа, тебе следует явиться в канцелярию шерифа Ноттингемского, и ты получишь сполна за свои труды и милосердие. Воспитай мальчика как своего сына. Я же по возвращении явлюсь за ним». Подписи и даты под пергаментом не было, откуда явился посланец – осталось неизвестным. Он исчез так же безмолвно, как и появился. Тебе теперь известно все, что поведал нам о твоем благородном происхождении твой опекун; однако, если не считать его слов, других подтверждений этому нет… Кое-что должен знать мой шурин Роланд Ритсон, но и он как сквозь землю провалился…

– Я не пойму, отец, что вас так тревожит, – пожал плечами юноша. – Как по мне, я жил бы с вами и дальше без всяких перемен.

– Так-то оно так, сынок… И шериф ежегодно вручает мне эти гинеи, непонятно откуда поступающие, а Маргарет бережет их в чулке для тебя, и на здоровье мы пока не жалуемся… – продолжал рассуждать вслух лесник. – Но ведь нет никакой уверенности, что рано или поздно ты получишь те почести и богатство, что принадлежат тебе по праву рождения. Если твой покровитель не объявится до нашей кончины, мои последние часы будут отравлены великой печалью…

– Бог с вами, отец! Вы с матерью еще долго проживете!

– Как знать, Робин, – вздохнул Хэд. – Но, если нас разлучит внезапная смерть, помни твердо: ты наш единственный наследник. Хижина, в которой ты вырос, и земля вокруг нее – твои. С деньгами, что предназначались на твое содержание, скопившимися за пятнадцать лет, ты можешь жить в довольстве.

Юноша быстро отвернулся, чтобы скрыть навернувшиеся на глаза слезы, а затем, вскинув подбородок, весело воскликнул:

– Зачем говорить о разлуке, отец! Мысли о таких вещах делают нас слабыми. Я уже взрослый мужчина. Когда-нибудь все откроется, а нет – и это не помешает мне радоваться жизни. Пусть я не знаю своего настоящего имени, зато мне ясно, кем я хочу стать: лучшим стрелком в мире!

– А ты и без того лучший из лучших, Робин. – Гилберт Хэд остановился. – Прощай, сынок, мне пора по делам, а не то получу от Мэгги взбучку… Ступай, упражняйся в меткости, но и о доме не забывай…

Хэд взгромоздился на пони и, уже не оглядываясь, скрылся между деревьями. Юноша, тут же смахнув с лица беспечную улыбку, медленно побрел в глубину леса, который знал с детства, как собственную ладонь…

Какое-то время Робин развлекался, сбивая стрелами тонкие веточки с вершин самых высоких буков. Когда это ему наскучило, он улегся на поляне в тени и стал размышлять о разговоре с приемным отцом. Все его помыслы пока не выходили за пределы дома лесника, а наивысшим счастьем для себя он считал бы возможность беспрепятственно охотиться в Шервудском лесу, все еще полном дичи.

Неожиданно до его слуха донесся шорох листвы и треск ветвей; подняв голову, Робин заметил мелькнувшую между кустами лань. Он хотел было броситься в погоню, однако инстинкт охотника заставил его прежде оглядеться. И сделал он это не зря: за пригорком притаился мужчина, пристально следивший за тропой, ведущей в Мэнсфилд-Вудхауз. Юношу он не замечал. По одежде чужак не походил на охотника, и понять, что он делает в чаще, пока было невозможно. Робин бесшумно вскочил на ноги и укрылся за мшистым стволом старого бука.

Вскоре его чуткий слух уловил свист летящей стрелы, испуганный храп лошадей и встревоженные голоса на тропе. Одновременно из засады, где таился мужчина, послышались глухие проклятья и тут же смолкли. Юноша подкрался ближе к тропе и сразу же понял, что произошло. Тот, кто прятался в лесу, послал стрелу прямо туда, где минуту назад остановились два всадника: мужчина и молодая дама. Дама испуганно озиралась, а ее спутник в нерешительности разворачивал коня, не зная, продолжать путь или защищаться. Внезапно девушка пронзительно вскрикнула – в высокую луку ее седла вонзилась еще одна стрела, пущенная подлой рукой. У Робина больше не оставалось сомнений – в засаде таился убийца.

Охваченный гневом, юноша развернулся в ту сторону, откуда исходила опасность, и мгновенно натянул тетиву. Его стрела прошила кисть левой руки подлеца как раз тогда, когда тот был готов продолжить свою кровавую охоту. Следующий выстрел сбил с него шляпу.

Рыча от боли, мужчина горящим от бешенства взглядом пытался отыскать в зарослях того, кто осмелился ему помешать, но безуспешно. Наконец он покинул засаду, изрыгая проклятья и держа на весу лук и простреленную руку, и нырнул в чащу. Робин проводил чужака дерзким хохотом и не пожалел еще одной стрелы, надолго лишившей убийцу возможности сидеть.

Едва опасность миновала, лучник вышел из укрытия на тропу. Собираясь поприветствовать всадников, он прислонился к дереву и уже открыл было рот, как девушка испуганно вздрогнула, а ее спутник ринулся к юноше, обнажив меч.

– Эй, сэр рыцарь, – попятился Робин, – не горячись! Стрелы, летевшие в вас, были не из моего колчана! Я только что спас вам жизнь!

– Кто же тогда желал нашей смерти? – нахмурился всадник. – Говори немедленно! Может, ты с ними заодно?

– Ну и морока на мою голову… – насмешливо произнес Робин. – Не советую, сэр, мне угрожать – моя стрела пробьет вашу печенку прежде, чем вы сделаете еще один шаг… Я не знаком с этим негодяем, я лишь случайно заметил, что он таится в кустах и не сводит глаз с дороги. Есть ли у достойного господина враги? Хотя мне показалось, что убийца метил в даму. Я не мог такого стерпеть!

Рыцарь по-прежнему недоверчиво глядел на юношу, не пряча меча.

– Негодяй бежал как ошпаренный, – продолжал Робин, – и еще долго будет зализывать раны. Я никогда не промахиваюсь… Взгляните на меня, сэр: разве я похож на разбойника?

– Прости, юный стрелок, – смутился рыцарь, возвращая меч в ножны. – И позволь пожать твою руку. Назови свое имя и, если сможешь, отведи нас туда, где можно передохнуть… Но прежде прими этот кошелек, а в остальном Господь тебя отблагодарит.

– Следуйте за мной, а золото ваше мне ни к чему, сэр. Имя мое – Робин Гуд, я живу с отцом и матерью в двух милях отсюда на опушке леса. В нашем доме вас ждет сердечный прием.

Молодая дама приблизилась к ним, и юноша увидел, как из-под шелкового капюшона блеснули огромные черные глаза. Восхищенный благородной осанкой наездницы, Робин церемонно поклонился.

– Следует ли нам верить словам этого паренька? – надменно спросила девушка, обращаясь к спутнику.

Прикусив губу, Робин воскликнул:

– А что, на земле уже перевелись честные люди?

Всадники переглянулись с улыбкой – они больше не сомневались в его искренности.

Святой Дунстан (928–988) – архиепископ Кентерберийский, настоятель знаменитого монастыря Гластонберри, духовный вождь церковной реформы, направленной на укрепление монашества. Авторитет святого Дунстана был чрезвычайно высок в народе.
Шериф – в средневековой Англии одна из основных локальных административных должностей, назначаемых королем. Самым известным шерифом эпохи Плантагенетов был легендарный шериф Ноттингема, враг Робина Гуда.
Лука – часть внутреннего каркаса седла, позволяющего седлу сохранять форму спины лошади.
Миля – путевая мера для изменения расстояния, введенная в Риме. Во многих странах применяется до сих пор. Величина мили различна в разных странах. В Англии обыкновенная английская, или лондонская, миля равна 1,52 км, а законная британская – 1,61 км.