Дневник Бриджит Джонс

Воскресенье, 12 февраля

56,6 кг, алкоголь: 5 порц., сигареты: 23 (ничего удивительного), калории: 1647.

11.00. Боже. Нельзя допустить, чтобы они приехали ко мне одновременно. Что за комедия положений! А вдруг мои родители специально придумали всю эту ерунду с обедом – просто решили меня разыграть? Насмотрелись дурацких сериалов по телевизору… Вдруг мама притащится с живым трепыхающимся лососем и объявит, что бросает папу ради него? А папа в цирковом трико обнаружится висящим за окном вниз головой. Он пробьет стекло, ворвется в комнату и станет дубасить маму по голове воздушным шариком. Или неожиданно вывалится из кладовки с пластиковым ножом в спине. От безумия меня сейчас спасет только «Кровавая Мэри». День уже, можно сказать, к вечеру клонится.

12.05. Позвонила мама. «Ладно, пусть приезжает он, – сказала она. – Пусть опять будет как он хочет, черт его за ногу». (Моя мама никогда не ругается. Она способна воскликнуть лишь «силы небесные» или, максимум, «фу-ты ну-ты».) «Ну и хрен с ним, прекрасно время проведу и так. Вылижу весь дом, будто эта, как ее, Золушка, мать ее». (Господи, может ли быть такое: неужели она пьяна? Мама позволяет себе только рюмочку шерри в воскресенье вечером. Тяжелое опьянение она пережила лишь раз в жизни: в 1952 году на совершеннолетие Мейвис Эндерби она выпила пинту сидра и у нее закружилась голова. С тех пор она не забывает об этом ужасном случае и другим не устает напоминать. «Нет ничего хуже пьяной женщины, доченька».)

– Мама, послушай. Давайте встретимся за обедом все втроем и поговорим. – Когда я произнесла эту фразу, мне представилось, будто я героиня семейного сериала, в финальных кадрах которого мы с мамой и папой дружно держимся за руки, за спиной у меня яркий рюкзачок и я весело подмигиваю в камеру.

– Погоди, – прервала мама мои фантазии, – ты еще узнаешь, какие они, мужчины.

– Да я уже… – начала было я.

– Я ухожу, – продолжала она. – Ухожу. И пусть мной овладеет первый встречный.

В два часа у моих дверей стоял папа с аккуратно сложенным номером «Санди телеграф» в руках. Он сел на диван, и тут же лицо его исказилось и по щекам потекли слезы.

– Она стала такой после поездки в Албуфейру с Юной Олконбери и Одри Коулз, – рыдал он, кулаком утирая слезы. – Начала говорить, что за работу по дому ей полагается зарплата, что всю жизнь промаялась, на нас батрачила. (На нас? Так я и думала. Это я во всем виновата. Если бы я была хорошей дочерью, мама никогда не разлюбила бы папу.)

– Она хочет, чтобы я какое-то время пожил отдельно, и еще она… она… – он затрясся в безмолвных рыданиях.

– Что она? Что, папочка?

– Говорит, будто я считаю, что клитор – это вид бабочки из коллекции Найджела Коулза.