Знахарь

Глава 6

С того дня и прижился Косиба на мельнице Прокопа Мукомола. И хотя он никогда не смеялся, да и улыбался крайне редко, было ему здесь так хорошо, как никогда и нигде раньше. Работы он не боялся, рук и спины своей не жалел, болтать не любил, так что старый Прокоп ни в чем не мог его упрекнуть. Наоборот, мельник был очень доволен новым работником. А если и не показывал этого, то только потому, что не было у него такой привычки.

Антоний Косиба исполнял любую работу, какую только ему поручали. Работал при задвижках, на ссыпке, у весов и у жерновов. Если где-то что-то ломалось, он тут же старался починить, а поскольку от природы был смекалист, то и стал добрым помощником. Не раз так бывало, что скоба треснула или зубчатое колесо с оси соскочило, а он уже знал, как следует поправить, и умел это сделать, поэтому без кузнеца и без колесника обходились.

– Умелый ты человек, – говаривал Виталис. – Видать, успел побродить по свету.

А в другой раз заметил:

– Ты ведь не такой уж и старый. Будешь Прокопу служить по-умному, так глядишь, еще и жену себе заработаешь, женишься на Ольге-вдовице.

– Болтаешь, сам не знаешь что, – пожал плечами Антоний. – Ни у них, ни у меня таких мыслей и близко нет. Какого лиха мне это надобно?

Постукивало мельничное колесо, шумел бурный поток воды, потрескивали жернова. Белая мучная пыль стояла в воздухе, насыщая его хлебным вкусом. С рассвета до заката работы хватало. Даже с избытком. Зато в воскресенье можно было отдохнуть и размять кости. Но и тогда Антоний не старался сблизиться ни с веселой Зоней, ни с Наталкиной матерью Ольгой, хотя обеим он нравился и относились они к нему весьма доброжелательно. Чаще всего он проводил свое свободное время с Наталкой.

Один день был похож на другой, и ему самому казалось, что так оно уже и будет всегда, как вдруг произошел случай, который не только все изменил, но и стал великим событием для семьи Прокопа Мукомола.

А случилось вот что: в субботу, как раз перед остановкой колеса, треснула дубовая ступица. Ее следовало как можно скорее скрепить железным обручем. Прокоп чуть не бегом принес инструменты, а потом почти три часа потел, прежде чем ему удалось закончить починку. Поскольку инструменты свои старик ценил более всего и хранил их всегда у своей кровати, то и велел отнести ящик в комнату. Антоний вскинул ящик на плечо и пошел. До сих пор он ни разу в комнаты не заглядывал, потому что любопытен не был, а надобности никакой не имел.

Чисто там было необыкновенно. Белые накрахмаленные занавесочки на окнах и горшочки с геранью. На высоких кроватях чуть не до самого потолка громоздились пирамиды мягких подушек, пол был выкрашен в красный цвет.

Антоний отступил, чтобы еще старательнее вытереть ноги, и вошел. Во второй комнате он увидел Василька. Тот лежал в кровати и плакал. Заметив Антония, он начал было успокаиваться, но вдруг позвал:

– Слушай, я больше не выдержу. Лучше помереть, чем так жить. Я покончу с собой. Так уж мне на роду написано.

– Не болтай глупости, – спокойно отозвался Косиба. – У людей разные несчастья случаются, а они все-таки продолжают жить…

– Жить? Зачем?.. Чего ради я должен валяться тут, как колода, и гнить?..

– Зачем же гнить?..

– А какой с меня прок? Ни себе ни людям. Так и будет всю жизнь. Лежу я тут и все время об одном думаю. И додумался: нет у меня другого выхода.

– Брось ты эти дурные мысли, – буркнул Антоний, скрывая волнение. – Ты еще слишком молод.

– И что мне с этой молодости! Какая у меня молодость, если не могу на ноги встать, сам ходить не могу. Был бы старым, тогда уж ладно… А все кара Божья за грех отца! Почему я должен за него страдать? Мне-то за что? Разве это я у дядьки его долю отобрал?.. Не я! Не я! Это все отец. Почему ж мне калекой быть в наказание?..

Антоний опустил глаза. Он не мог смотреть на этого симпатичного парнишку, почти еще подростка, который в отчаянии оплакивал свою жизнь.

– А ты о чем-нибудь другом подумай, – не слишком убедительно посоветовал Косиба.

– Да о чем же мне думать, о чем? Я ведь как только посмотрю на свои ноги и думаю: уж лучше бы мне и не родиться вовсе… Вот, глянь!

Он сдернул одеяло и открыл ноги.

Исхудавшие, неестественно тонкие ноги были покрыты наростами и розовыми полосками шрамов, которые еще не успели побелеть и зарубцеваться.

Василь еще что-то говорил, но Косиба уже не слышал его, не различал слов. Он смотрел точно зачарованный. И чувствовал, как с ним самим происходит что-то странное. Появилось ощущение, будто он уже когда-то все это видел и зрелище это привычное и правильное. Непреодолимая сила заставила его наклониться над лежащим калекой. Он протянул руки и стал ощупывать голени и колени. Его толстые пальцы с ороговевшей кожей с безошибочным мастерством пальпировали дряблые мышцы больного и отыскивали под ними искривления неправильно сросшихся костей.

Дышал Антоний тяжело, словно делал большое усилие. Боролся с собственными мыслями, захлестнувшими его. Ну да, конечно, теперь он это понимал с необычайной ясностью. Просто вот тут кости срослись неправильно. Так быть не должно. И тут то же самое. Как же еще!

Он выпрямился и отер рукавом пот со лба. Глаза его горели, а побледнел он так, что Василь спросил:

– Что с тобой?

– Подожди, Василек, – отозвался вдруг Антоний осипшим голосом, – как давно ты упал и сломал ноги?

– Пятый месяц… Но…

– Пятый? Но кости-то тебе складывали?

– Складывали. Доктор из местечка, из Радолишек.

– И что?

– Говорил, что я выздоровею. Наложил мне на ноги дощечки и забинтовал. Я два месяца лежал, а когда он снял повязку…

– Что тогда?

– Тогда он сказал, что уже ничего не поможет. Такой, дескать, перелом, что ничего поделать нельзя.

– Нельзя?

– Ага! Отец хотел меня в самое Вильно везти, в больницу. Но доктор сказал, что это бесполезно, потому как тут и сам Господь Бог не поможет.

Антоний рассмеялся.

– Неправда.

– Как это – неправда? – дрожащим голосом спросил Василь.

– А так, неправда это. Вот! А ну, пошевели пальцами!.. Видишь… Неправда! Вот если б ты не смог пошевелить, тогда и в самом деле конец. А ступнями?

– Не могу, – скривился Василь, – больно.

– Больно?.. Так и должно болеть. Значит, все хорошо.

Сдвинув на переносице брови, Антоний, похоже, что-то обдумывал. Наконец сказал уверенно, без тени сомнений:

– Тебе надо снова сломать ноги и правильно сложить кости. Как они должны быть. И тогда ты выздоровеешь. Если б ты пальцами двигать не мог, то все было бы кончено, а так – можно.