Марли и я: жизнь с самой ужасной собакой в мире

Глава 4. Мистер Виляй

Следующие три дня я посвятил общению со щенком. Я валялся на полу, позволяя ему прыгать по мне. Мы боролись. Я нашел старое полотенце и поиграл с Марли в перетягивание «каната», поражаясь тому, как окрепла собака. Пес следовал за мной по пятам, грызя на ходу все, до чего мог дотянуться. Ему хватило одного дня, чтобы найти себе любимую игрушку – туалетную бумагу. Он исчезал в ванной комнате и через пять секунд выскакивал оттуда с рулоном в зубах, и, пока он носился по всему дому, мягкая лента разматывалась. Благодаря Марли наше жилище теперь выглядело так, будто его украсили к Хеллоуину.

Каждые полчаса, если не чаще, мне приходилось выпускать его на задний дворик, чтобы щенок справил малую нужду. Когда он делал свои дела на улице, я прижимал его к себе и хвалил, но, если подобное случалось в доме, строго отчитывал его. А когда он опорожнял кишечник в садике, я восхищался Марли так, словно он вытянул выигрышный лотерейный билет.

Вернувшись из Диснейленда, Дженни с такой же энергией принялась ухаживать за Марли. Это было замечательное зрелище. Дни шли чередой, и я все чаще стал замечать в своей молодой жене новые проявления нежности, заботы и спокойной строгости. Она все время возилась с ним: обнимала, гладила, играла, волновалась за него.

Она тщательно расчесывала шерстку, выискивая клещей и блох. По ночам она вставала каждые два часа, чтобы вывести пса во двор, благодаря чему всего за несколько недель щенок приучился делать свои дела на улице, а не в доме.

Как правило, жена его и кормила.

Следуя инструкциям на упаковке, мы давали Марли по три большие миски корма в день, которые он жадно, по-волчьи, проглатывал в считаные секунды. Естественно, потом съеденное выходило наружу, и вскоре наш задний двор уже напоминал минное поле. Мы выходили туда, внимательно глядя под ноги.

На аппетит Марли жаловаться не приходилось, но объем испражнений значительно превышал количество пищи, причем внешне кучки почти не отличались от того корма, который поглощала его пасть. Интересно, он хоть переваривал эту гадость?

Очевидно, да. Марли стремительно рос. Подобно лианам, которые могут разрастись по потолку комнаты за несколько часов, он расширялся во все стороны, с каждым днем становясь чуть длиннее, шире, выше и немного тяжелее. Когда я привез его домой, он весил меньше 10 килограммов, а через пару недель весы показывали почти 23 килограмма! Его милая щенячья головка, которую раньше я с легкостью охватывал одной ладонью, превратилась в подобие кузнечной наковальни. Лапы стали огромными, на боках уже просматривался рельеф мышц, а широкая грудь напоминала ковш экскаватора. Как и писали авторы книг, поначалу крохотный хвостик тоже рос, превращаясь в толстый и мощный, как у выдры, хвост.

Что это был за хвост! Ни один предмет в нашем доме, располагавшийся ниже колен, не мог избежать неистово бьющего из стороны в сторону орудия Марли. Он опустошал журнальные столики, сбрасывая на пол периодику, сбивал с полок рамки с фотографиями, запускал в воздух пивные бутылки и бокалы. Он даже умудрился разбить дверное стекло. Со временем все предметы, до которых он не успел дотянуться хвостом, перекочевали на безопасную высоту, подальше от маятника-колотушки. Наши друзья, у которых были малыши, приходя к нам, восхищались: «Ваш дом просто создан для маленьких детей!»

На самом деле Марли вилял даже не хвостом. Скорее, он вибрировал всем телом, начиная от передней части туловища в направлении задней. Своеобразная собачья версия детской игрушки – пружинки слинки: мы готовы поклясться, что в нем нет скелета – только одна крупная эластичная мышца. Дженни стала называть его мистером Виляем.

Особенно энергично он извивался, когда держал что-нибудь в зубах. В любой ситуации реакция была одинаковой: схватить лежащие поблизости туфлю, подушку, карандаш – все что угодно – и пуститься наутек. Словно его внутренний голос приказывал: «Вперед! Возьми это! Обслюнявь! Беги!»

Некоторые небольшие вещи, которые он хватал, целиком помещались в его пасти. Это доставляло ему несказанное удовольствие: он думал, что таким образом может скрыть свое преступление. Но Марли не умел блефовать, как покерный шулер. Припрятывая очередную добычу, он не умел скрывать своей радости. Конечно, он всегда был непоседливым псом, но в подобной ситуации у него начинались маниакальные приступы гиперактивности, будто невидимый шутник заводил его. Его тело начинало вибрировать, голова болталась из стороны в сторону, а вся задняя часть туловища конвульсивно содрогалась. Мы назвали это состояние «мамба Марли».

– Ладно, что там у тебя на этот раз? – спрашивал я. Стоило мне приблизиться, он тотчас пытался сбежать от меня, наматывая круги по комнате. Сияя нескрываемой радостью, Марли вилял задом и мотал головой, словно лошадь. Если в конце концов я загонял пса в угол и с трудом разжимал его челюсти, то никогда не оставался без добычи. В пасти всегда находилось нечто такое, что он вытаскивал из мусорного ведра, или подбирал с пола, или хватал прямо с обеденного стола, тем более его рост уже вполне позволял ему подобные проделки. Бумажные полотенца и салфетки, кулинарные рецепты, пробки и крышки от бутылок, скрепки, шахматные фигурки – в общем, целый склад запасов. Однажды, когда в очередной раз заставил Марли раскрыть челюсти, я обнаружил прилипший к его небу мой зарплатный чек.

* * *

Прошло всего несколько недель, а мы уже забыли, какой была жизнь до встречи с новым соседом. Наше совместное существование превратилось в рутину. Каждый день я начинал с того, что выгуливал Марли на свежем воздухе до побережья и обратно, и только после прогулки выпивал первую чашку кофе. Позавтракав, прежде чем пойти в душ, я обходил внутренний садик с совком в руках, закапывая найденные на земле мины в песок на краю участка. Дженни обычно уходила на работу к девяти, а я – часом позже. Уходя, я запирал Марли в бетонном «бункере», оставив миску с водой и кучу игрушек, и просил его «быть хорошим мальчиком». В половине первого Дженни возвращалась домой, чтобы пообедать, а заодно покормить Марли и вымотать его игрой в мячик на заднем дворе. Первое время она прибегала домой потом еще раз, часа в три – вывести Марли на улицу. После ужина все вместе мы отправлялись на прогулку в парк и шли вдоль канала, где лениво покачивались в лучах заходящего солнца яхты из Палм-Бич.

Прогулка – возможно, это слово не совсем здесь уместно. Марли носился, как набравший скорость локомотив. Он рвался на полную мощь, натягивая поводок до предела и едва не задыхаясь. Мы тянули его назад – он увлекал нас вперед. Мы подтаскивали его к себе, а он сопротивлялся и при этом отчаянно кашлял, как заядлый курильщик, которого душит тесный ворот рубашки. Он сворачивал то вправо, то влево, кидаясь на каждый почтовый ящик и куст; принюхивался, пыхтел и беспрерывно помечал территорию; в итоге большая часть выделений попадала на пса, а не на нужный объект. Он кружил позади нас, опутывая нам щиколотки поводком перед очередным броском, и едва не сбивал нас с ног. Когда к нам приближались другие прохожие с собаками, Марли радостно бежал навстречу и вставал на задние лапы, если ему не хватало длины поводка: настолько ему не терпелось обзавестись другом. «Сразу видно, какой он жизнелюб», – как-то сказал нам один владелец собаки, и, пожалуй, эта оценка лучше всего отражает суть нашего пса.