Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Книга вторая
На просьбу царицы Дидо, царь Эней, сказав про боль, которую ему причиняют воспоминания о гибели Трои и сожжении Илиона, начинает рассказывать о последнем эпизоде Троянской Войны.
Вожди данайцев, терпевшие неудачу за неудачей при осаде Илиона, решаются на хитрость. Построив по совету хитроумного царя Улисса огромного деревянного коня, якобы в дар богине Минерве, они прячут в него отряд самых опытных данайских вождей с оружием. Оставив коня на берегу, все остальные данайцы спускают на воду корабли и отплывают к острову Тенедос, находящемуся недалеко от Троады. Троянцы, видя опустевший берег, считают, что данайцы отплывают навсегда в Микены.
Ворота Илиона распахнуты, троянцы собираются возле деревянного коня, удивляясь его размерам, считают его даром богам, и Тимет первым предлагает затащить коня внутрь крепости. Капис и другие категорически против этого, предлагают скорее уничтожить данайские козни. Прибегает жрец Лаокоонт, говорит, – за досками скрыты данайские воины, бросает в коня копьё, но троянцы не слушают Лаокоонта.
Дарданские пастухи приводят пленника из данайцев, сдавшегося им добровольно. Пленник откровенно испуган, ждёт казни, но троянцы желают расспросить его о коне. Отбросив страх, он рассказывает, что зовут его Синон, он родственник Паламеда. С царём Итаки Улиссом у Синона был конфликт из-за жертвоприношения данайцев перед походом на Трою, когда царь Атрид Агамемнон принёс в жертву свою дочь, против чего выступил Синон. Улисс затаил злобу на Синона и дождался удобного случая. Когда данайцы решали о возврате домой, вестник Эврипил, подговорённый Улиссом, заявил, что для успеха необходимо принести кого-то в жертву. Гадатель Калхант, долго сопротивляясь назвать кого-то для жертвы, под нажимом Улисса указывает на Синона. Синона готовят принести в жертву, но он ночью сбегает и прячется, когда данайцы отплывают, он сдаётся троянцам, умоляя их о пощаде.
Благодушный царь Приам милует пленника и спрашивает его о Троянском Коне. Синон сообщает, что это дар богине Минерве Палладе за осквернение и кражу Улиссом и Диомедом Тидидом её изваяния, – Палладия из храма. Когда Палладий вносят в стан данайцев, статуя богини сверкает глазами и подпрыгивает три раза, после чего дела у данайцев идут из рук вон плохо. Гадатель Калхант советует всем ахейцам отплыть по домам, так как Пергам разрушить не удастся, там просить пророчество богов, а в искупление богине Палладе сделать в дар этого деревянного коня, настолько большого, чтобы троянцы не смогли ввести его внутрь крепости. За оскорбление коня Калхант предвещает ужасные кары, если же коня введут в город, то Азия пойдёт войной на Пелопию и добудет победу.
Троянцы верят слову Синона и попадают в западню. Тут в море появляются две огромные змеи, вылезают на берег, набрасываются на жреца Лаокоонта и двух его сыновей. Лаокоонт не в силах победить их, троянцы не вмешиваются; после удушения Лаокоонта и его сыновей, змеи уползают к храму Тритонии и прячутся в нём. Троянцы понимают, – жреца постигла кара за оскорбление дара богине. Все дружно бросаются тащить коня в город, одни набрасывают верёвки, другие проламывают городскую стену. Дочь царя Приама, пророчица Кассандра предвещает погибель Илиона от этого коня, но троянцы её не слушают, почитая безумной. К вечеру конь уже на площади города, усталые троянцы расходятся по домам.
Корабли данайцев и мирмидонцев ночью, под прикрытием темноты возвращаются к Илиону. В это время Синон внутри города открывает потаённую дверцу в чреве коня, выпускает из него вождей и воинов данайцев во главе с Улиссом, которые немедленно нападают на спящий город.
В это время Энею во сне является опечаленный Гектор, в том виде, когда Ахиллес волок его вокруг города, привязав к колеснице. Гектор приказывает Энею бежать из погибающего Илиона, спасать Троянских Пенатов и искать место для основания нового города и государства. Илион мог бы спасти только он, Гектор, без него город обречён. Проснувшись в доме отца Анхиза, Эней слышит вопли скорби, видит город, охваченный огнём пожаров; горят дома Укалегона, Деифоба и другие. Эней хватает меч и спешит в битву; ему встречается жрец Феба, Панф Офриад, несущий Пенаты и малого сына Энея, Аскания.
Панф сообщает Энею, что город фактически в руках данайцев, которых Синон выпускает из Троянского Коня, и те открывают ворота вернувшемуся на кораблях войску ахейцев. Эней спешит в бой, собирая по пути оставшихся молодых воинов, Рифея, Эпита, Гипаниска, Димаска, Кореба, сына Мигдона, жениха Кассандры и других, и вдохновляет их достойно умереть за родной город. Они встречают первых данайцев, среди них Андрогея, убивают их; затем Кореб предлагает всем одеть данайские доспехи и убивать ничего не подозревающих данайцев. Они видят, как из храма Минервы волокут Кассандру, Кореб бросается на помощь с друзьями, убивая данайцев. Но хитрость оборачивается поражением, на отряд Энея нападают теперь и троянцы.
Сбегаются данайцы, оба Атрида и оба Аякса с войском долопов, пользуясь численным превосходством, громят поверженный город, убивая спутников Энея, который мечется по всему Илиону, видя, как город гибнет. Данайцы уже штурмуют дворец царя Приама, возглавляет нападение сын Ахиллеса, безжалостный Пирр. На глазах у Приама и Гекубы Пирр убивает их сына, Полита; Приам хватает копьё, хотя Гекуба хочет его остановить, слабой рукой мечет в Пирра, но не попадает, а Пирр убивает царя Приама мечом.
Эней вспоминает жену Креусу и сына Юла, видит, что вокруг него никто не уцелел; в храме Весты он видит виновницу войны, дочь Тиндарея Елену, рвётся убить её, но ему является мать, богиня Венера, приказывает Энею бежать, забрав семью и Пенаты, говоря, что в войне не виновен ни Парис, ни Елена, война, – дело богов. Эней видит, как бог Нептун сносит стены Илиона, которые когда-то сам построил с богом Фебом, а богиня Паллада ведёт ахейцев в бой. Эней бросается домой; отец Анхиз сначала отказывается бежать, ссылаясь на немочь, но Эней готов нести отца сам. Эней снова рвётся в бой с Пирром, но жена Креуса умоляет его подумать о семье и сыне Юле.
Над головой Юла является огненное знамение, которое пытаются залить водой. Эней просит знамения у Юпитера и получает его с громом и падающей звездой. Анхиз согласен бежать из Илиона, Эней вручает ему Пенаты, так как сам не может нести их окровавленными руками, берёт отца на плечо и устремляется в бегство с женой и сыном. Отец кричит, что враги догоняют их, они убегают, но в спешке они теряют Креусу, Эней отправляется её искать, указав спутникам путь. Повсюду победившие данайцы разграбляют город, Эней видит Улисса с Фениксом у награбленной добычи. Тут перед Энеем появляется призрак Креусы, которая просит Энея не искать её, так как она уже недоступна, наказывает Энею отыскать землю Гесперии, чтоб обрести там родину и новую семью. Эней возвращается к Анхизу с Юлом, видит огромную толпу троянцев у храма богини Цереры, собирающуюся вокруг него; они уходят из ворот Илиона, в надежде обрести где-нибудь пристанище.
Смолкли все, со вниманием к гостю лицом обратившись.
Приподнявшись на ложе, отец Эней всех оглядел:
«Несказанную боль испытать вновь велишь мне, царица!
Я воочию видел Троянской державы удел, —
5 Слёз достойного царства, – коварство данайцев крушило;
Битв трагических был я участник; и всяк, кто смотрел,
Будь он даже долоп, мирмидонец, иль воин Улисса,
Слез не мог бы сдержать! Покидает росистая ночь
Небо; звёзды ко Сну призывают, склоняясь так низко;
10 Но, чтоб жажду о наших невзгодах узнать, превозмочь,
Краткий слышать рассказ о страданиях Трои нескладных,
Хоть страшится душа и бежит горькой памяти прочь,
Я начну. Все разбиты в войне были роком неладным
У данайцев вожди. Стали, – столь пролетело уж лет, —
15 Наподобье горы коня строить. Искусством Паллады
Дивным движимы, – всё обшивает пилёная ель, —
Лживо бродит Молва, – по обету, и ради возврата.
Сами ж прячут в нём воинов, жребием избранных; щель
После глухо забили там; в полой утробе громады
20 Тайно замкнут отряд из отборных бойцов, снаряжён.
Остров есть Тенедос, – возле Трои лежит. Вечно ладным
Был, богатым и славным, в Приамово царство включён.
Есть там бухта одна, – кораблей же приют ненадёжный.
Враг, отплывши туда, на пустынном прибрежье спасён;
25 Мы же верим, – в Микены ушли, по солёной дорожке!
Тотчас долгую скорбь позабыла троянцев страна.
Настежь створы ворот, – сладко выйти за стены всем можно, —
Видеть брошенный стан от дорийцев, вокруг тишина…
Здесь, – долопов отряд, Ахиллес кровожадный стояли;
30 Здесь был вражеский флот, там два войска сражались, – война!
Удивил непорочной Минерве дар, в поле поставлен
Всей громадой своей; и уже предлагает Тимет, —
С мыслью злой, или Трои Судьба так решила устало, —
В стены града коня ввести, в крепость поставить, совет.
35 Капис, те, кто судил осмотрительней и прозорливей, —
В море свергнуть скорей подозрительный дар; или, нет, —
Там костёр развести, чтоб данайские козни спалились,
Иль отверстье пробить, и в утробе разведать тайник.
Расколов черни мненья, столкнулись стремления, злили…
40 Нетерпеньем горя, тут с холма крепостного возник
Лаокоонт, сбежав пред толпой многолюдной сограждан,
Громко издали крикнул: «Несчастные! Верите в них
Вы безумно, – отплыли враги? Что, уже без обмана
Нам данайцев дары? Вы Улисса не знаете, что ль?
45 Ведь ахейцы внутри за досками укрылись, кровь жаждут;
Возвели враги либо громаду ту, чтоб исподволь
Угрожать стенам, дом наблюдать, да и в город пробраться.
Вы, троянцы, не верьте коню, – в нём обмана вся соль!
Чем бы ни был, страшусь и дары приносящих данайцев».
50 Молвил так он, и с силой тяжёлое бросил копьё
В бок огромный коня, в чрево, древом одетое тайно.
Задрожав, пика впилась; в утробе коня от неё
Отдался удар гулом, так полости глухо гудели.
Коль не воля богов, – ею разум был наш ослеплён,
55 Убедил бы взломать он тайник аргивянским железом, —
И стояла б твердыня Приама, и Троя – гроза.
Видим мы, – пастухи там дарданские с криком поспели,
И к царю незнакомца ведут, ему руки связав,
Хоть и вышел он к ним, и по собственной воле им сдался.
60 Так подстроил он всё, чтобы Трою ахейцам отдать;
Был готов он к обоим исходам, и крепко держался, —
Иль в обмане успеть, иль на верную гибель пойти.
Видеть пленного юношам Трои не терпится жалким, —
Подбегают к нему, состязаясь в насмешках в пути…
65 О данайских услышь кознях ныне, – и все преступленья
Ты постигнешь, узнав об одном, что пришлось нам пройти!
На виду у толпы безоружный встал пленник, в смущенье,
Взглядом медленным видит фригийцев ряды и кричит:
«О! Какая земля теперь, море какое, спасенье
70 Могут дать и приют? Что же, жалкому, мне предстоит?
Больше места мне нет средь данайцев, – но, вот и дарданцы,
В гневе страшном моей жаждут крови, и казнь мне грозит!»
Стон его всех смягчил и умерил враждебную ярость;
Мы просили сказать: «Из каких происходит кровей,
75 Что принёс нам? Пусть скажет, – на что он надеялся, сдавшись?»
Он, отбросив свой страх, о себе нам поведал смелей:
«Царь! Всю правду тебе я открою, что б ни было дальше,
Отрицать не могу, – Арголида ведь родина мне,
Это правда. Изгнала Фортуна Синона, несчастным
80 Сделав, – лживым его и бесчестным не сделать и ей!
Верно, – имя из чьих-нибудь уст Паламеда слыхал ты,
Сына Бела, – ведь был он Молвою прославлен своей.
Обвинив его ложно наветом напрасным в измене,
Оттого, что войну порицал он, пеласги скорей
85 Дали Смерти его, – но теперь и скорбят по умершем.
Был он родственник нам; и с ним мой небогатый отец
С года первого войн и меня отправлял на сраженья.
Пока твёрдо стоял он у власти, советный мудрец,
Был силён Паламед, – и у нас хоть немного, но были
90 Слава, почести… Зависть Улисса, коварство сердец
Сжила со свету мужа, – о чём говорю я, всё было.
Жизнь с тех пор я во мраке и в горе, и скорби влачил,
Гнев питая в душе, что безвинную Смерть не забыла.
Не смолчал я, грозя отомстить, случай чуть улучив.
95 Если в Аргос родной суждено мне вернуться с победой, —
Той бездумною речью я ненависть злобную взмыл, —
В том причина всех бед. С той поры и Улисс, то и дело
Стал меня устрашать обвиненьями, сеять средь войск
Слухи тёмные, – ждал он оружье, свои зная беды,
100 Укротиться не мог он, покуда Калхант даст предлог…
Для чего тщетно я вспоминаю о прежних печалях?
Что я медлю? Пред вами ахейцы равны, видит бог, —
Обо мне вы довольно услышали! Казнь начинайте!
Жаждет то Итакиец, заплатят Атриды сполна!»
105 Мы ж хотим обо всем разузнать, расспросить всё в деталях,
Пеласгийских не зная уловок, злодейств. Пленник нам
Продолжал свою речь, трепеща от притворного страха:
«Меж тем чаще данайцы, так их истомила война,
Стали бегством мечтать, и о том, чтобы Трою оставить, —
110 Хоть бы сделали так! Но свирепые бури, назад
Не давали отплыть им, и Австр устрашал уходящих, —
Много дней бушевала в широком Эфире гроза.
После уж, как сплотили коня мы из брёвен кленовых,
И, не зная, как быть, Эврипила послали сказав, —
115 Феба вызнать оракул, – печальный ответ он приносит:
«Кровью ветры смирить, ту невинную деву заклав,
Вам, данайцы, пришлось, когда плыли вы к берегу Трои, —
Кровью также к возврату вам, в жертву бессмертным, избрав
И аргосца, принесть душу», – лишь мы ответ услыхали, —
120 Сердце замерло, трепет холодный прошёл, всех пробрав, —
Кто Судьбой обречён, и кого Аполлон избирает?
Итакиец Калханта, в глазах у смятенной толпы,
На средину тогда потащил, громогласно желая, —
Выдать волю богов. Хитреца злодеянье и пыл
125 Предрекали не раз мне, провидя грядущее втайне.
Десять дней прорицатель скрывался, – как жертву забыл
Называть, и на Смерть никого не обречь бы случайно, —
Но молчанье прервать Итакиец заставил, вот зверь!
Уговором меж них он меня на закланье назначил.
130 Тут никто не роптал уж, – ведь то, что боятся все, – Смерть
Одного лишь теперь, бедолагу, на горе постигла.
Роковой день приблизился. Взяв для обряда теперь
Соль с мукой пополам, вкруг висков мне повязки скрутили.
Вырывался я ночью, от Смерти оковы порвал,
135 И в густых тростниках, у болотного озера скрылся,
Ждал, – ушли чтоб, подняв паруса, – наконец, всяк поднял!
Мне вернуться на древнюю родину больше нет права;
Но двоих сыновей и отца престарелого, – ждал, —
Может, требуя с них за моё бегство страшной расплаты,
140 Покарают ахейцы вину мою Смертью родных…
Молим вышних богов, тех, которым лишь ведома правда,
Клятвой верности, – коль остаётся ещё среди них
Непорочной она, – о, молю, – ты над бедами сжалься
Благосклонно, и сжалься над тем, кто безвинно погиб!»
145 Жизнь даруем ему, хитреца же слезам сострадая.
Приказал Приам первым от пут ему руки, цепей
Свободить, и к нему обратился, в словах привечая:
«Кто б ты ни был, забудь же покинутых греков; теперь
Нашим будешь. Но мне отвечай на вопрос мой правдиво, —
150 Тот чудовищный конь для чего возведен? И, поверь, —
Что стремились создать тут, – орудье войны, или диво?»
Так сказал. Пленник тот пеласгийских уловок искус
Начал, к небу воздев он свободные руки, счастливый:
«Всех огней божества нерушимые, вами клянусь;
155 Вами, – меч и алтарь нечестивый, которых избег я,
И повязки богов, что носил я в закланье, божусь!
Нет греха, – разорвать мне священные узы от греков,
Нет греха, – ненавидеть мужей, без утайки открыть,
Что скрывают они. Я не связан отчизны обетом!
160 Лишь обетом хранённая Троя своим сохранит
Верность, щедро тебе отплачу коль, и правду открою!
Но, данайцев ведь вера в победу, надежда манит
Лишь с Палладой всегда. И когда нечестивый, не скрою,
Сын Тидея, и с ним измыслитель злодейства, Улисс
165 В храм священный вошли, роковой взяв Палладий с собою
Там исторгли, твердыни убив сторожей, и взялись
За священный тот образ, посмели коснуться одежды,
И девичьи повязки богини той кровью залив, —
Тут на убыль пошла, покидая данайцев, надежда;
170 Силы сломлены их, и богиня, враждебною став,
Гнев Тритония свой им явила в знаменьях чудесных, —
Только в лагерь был образ внесён, – засверкало в очах
Пламя яркое, пот проступает солёный на теле;
Как была, – со щитом и копьём большим, дева, на страх, —
175 Страшно молвить, – на месте подпрыгнула трижды на деле.
Возвещает Калхас, что данайцы должны все уйти,
Морем скрыться, – Пергам не разрушат аргосские стрелы,
Если снова в Аргосе не спросят примет, возвратив
Благосклонность богов, что везли на судах они прежде.
180 Устремились по ветру в родные Микены, спешив,
С тем чтоб милость богов им вернуть, и явиться с надеждой,
Перейдя море вновь. Так Калхас знаки те объяснил.
Тот Палладий воздвигли они по его наущенью,
Чтобы тягостный грех искупить оскорбленья святынь.
185 Преогромным коня сделать, дубом одеть, и до неба
Ту громаду поднять повелел им Калхас, чтоб за тын,
Чрез ворота пройти не мог, в город за стены, наверно,
Ваш народ охранять святой силой исконною тут.
Но, коль ваша рука оскорбит приношенье Минерве, —
190 Гибель страшную тут же пусть прежде нас боги пошлют, —
Всем врагам угрожает, – фригийцам, Приамову царству;
Если ж в город его те своими руками введут, —
Грозной Азия бранью пойдёт на Пелопию сразу,
Нашим детям достанется наш предречённый удел», —
195 Клятвой лживой всех нас убеждает Синон косоглазый.
Верим мы лицемерным слезам, – в западню захотел
Тот, кого ни Тидид, Ахиллес из Лариссы; как рыбы,
Корабли вражьи, десять войны лет, сердца не задел.
Тут знамение новое всех ужаснуло, кто б ни был, —
200 Появилось очам, и сердца всех смутило потом, —
Лаокоонт, – Нептуна жрецом был по жребию избран,
Приносил быка в жертву торжественно пред алтарём.
Вдруг по глади морской, изгибая кольчатое тело,
Две огромных змеи; и рассказывать страшно о том;
205 С Тенедоса плывут к нам, стремятся и к берегу смело;
Тела верхняя часть поднялась над зыбями; кровав,
Из воды торчит гребень, а хвост волочится за телом,
Извиваясь волнистым движением, влагу взрывав,
Сквозь солёный простор; на брег выползли змеи отчасти,
210 Кровью гадов наполнен, огнём загоревшийся глаз,
И дрожащий язык лижет страшно свистящие пасти.
Без кровинки в лице разбежались мы. Змеи ползут
К Лаокоонту, двум сыновьям его прямо, и, ластясь,
Давят в страшных объятьях, все тонкие члены плетут,
215 Плоть терзают, язвят, разрывают зубами, смелея;
К ним отец мчит на помощь, копьем потрясая, и тут
Гады вяжут его преогромными кольцами злее,
Дважды тела вокруг, дважды горла вокруг обошли,
Над его головой возвышаясь чешуйчатой шеей.
220 Он бессилен руками живые порвать те узлы;
Яд и чёрная кровь все повязки жреца заливает;
Вопль, ввергающий в дрожь, извергает несчастный, хулы, —
Так ревёт, и неверный топор из загривка желает
Вырвать раненый бык, убегая от Смерти своей.
225 Два дракона к высокому храму меж тем ускользают,
И ползут напрямик до твердыни Тритонии, к ней,
Чтоб под круглым щитом у богини укрыться заране.
Потрясённые души троянцев объял ужас змей, —
Говорят все: «Не зря заплатил за своё злодеянье
230 Лаокоонт, который посмел нечестивым копьём
Прикоснуться коня, заповедный тот дуб оскверняя».
Закричали, что в город священный тот образ возьмём, —
Затащить нужно, бога молить о прощенье отрадном.
Брешь пробили в стене, и широкий открыли проём.
235 Все за дело взялись, – вот катки подкатили громаде
Снизу; шею вокруг обвивает пеньковый канат, —
Тянут. Конь роковой тяжело подвигается к граду,
Злым оружьем чреват. Вкруг невинные девы галдят,
Гимны дети поют и ликуют, коснувшись зверины.
240 Приближается конь…, Вот, вступает с угрозой во град…
Илион, о, обитель богов, и дарданцев отчина!
Стены славу в бою обрели! Но, запнув за порог,
Трижды встал он, и трижды звенело оружье в пучине;
Мы ж стоим на своём, – в ослеплении разум взял бог;
245 Ставим, горем себе, ту громаду в священной ограде.
Предрекая Судьбу, предвещает Кассандра итог, —
Ей троянцы не верят велением бога и раньше.
Чем для нас храм богов мог в тот день, для несчастных, помочь
Был, – как в праздник, листвою зеленою мы их украсим.
250 Солнце тут совершило свой путь; опускается ночь,
Небосвод закрывая густым мраком, землю и море,
Мирмидонцев сокрыв. Шли троянцы по городу прочь,
Смолкли все, Сон обнимет усталые члены им вскоре.
Тою порою, построясь фалангой, аргивян суда,
255 Тихо от Тенедоса, под светом Луны безукорной
К брегу снова знакомому шли. И взметнулось когда
Пламя там, на корме, – и Синон, сам хранимый не хуже
Божьей волей, сосновый затвор открывает тогда
Скрытым в чреве данайцам. И конь выпускает наружу
260 В нём закрытых, – на свет из дубовой пещеры идут
И Фессандр, и Сфенел вождь, с Улиссом свирепым к тому же;
И спустились Фоас, Акамас, по канату скользнув;
Неоптолем Пелид, Махаон-врачеватель; взъярённый
Менелай, с ним Эпеос, строитель засады и плут.
265 Враз на город напав, что вином был и Сном одолённый,
Стражей сняли; встречают они в отворённых вратах
Всех соратников, слив нападающих обе колонны.
Час приходит, когда на усталых людей наступал
Первый Сон, приближаясь, богов же подарок умелый.
270 В этот час опечаленный Гектор во Сне мне предстал, —
Лил обильные слёзы, как в день, когда влёк его тело
Ворог за колесницей, от крови и пыли был чёрн;
Вспухли страшно стопы от ремней, через раны продетых, —
Горе! Жалок на вид, на того не похож был здесь он,
275 Гектор, что из сраженья в доспехах Ахилла явился,
Иль в корабль данайский забросил фригийский огонь!
Грязь в браде у него, и от крови все волосы слиплись;
В ранах грудь, – ибо множество ран получил он у стен
Отчих. Виделось мне, что заплакал я сам, и с молитвой
280 Так печальной к нему обратился, окликнув затем:
«Свет Дардании! Ты, о, надежда троянцев в печали!
Что так медлил прийти? От каких берегов нёс ты тень?
Гектор милый, зачем, когда столько погибнув, скончалось
Близких, столько трудов претерпели и люди, и град,
285 Истомлённые, видим тебя мы? И что омрачает
Светлый лик твой, скажи! Зачем раны свои показал?»
Время он не терял, чтоб на праздные эти приветы
Дать ответ мне, но, тяжко вздохнувши, со стоном сказал:
«Сын богини, беги, из огня ты спасайся скорее!
290 Овладел враг стеною, и Троя с вершины падёт!
Дал довольно Приаму и родине ты! Лишь моею
Мог Пергам быть рукою спасён, – но она не придёт!
Троя вручит тебе и Пенатов своих, и святыни;
Ты возьми их, как спутников судеб, им стены найдёшь,
295 Ведь, объехав моря, ты воздвигнешь им город великий».
Молвив так, сам выносит он Весту; рукою достал,
Пламень вечный, повязки ее из священных реликвий.
Вопли скорби меж тем раздаются, и город пылал.
Хоть стоял в стороне, за густыми деревьями скрытый
300 Дом Анхиза-отца, но ясней и ясней долетал
Шум сраженья к нему, и оружья ужасные скрипы.
Вмиг воспрянув от сна, я взошёл на верхушку своей
Кровли, там и стоял, и внимал своим слухом открытым.
Если буйным огнем, раздуваемым Австром, полей
305 Вдруг займутся посевы; иль смоет поток, устремляясь,
Пашни, – дело быков, и посевы погубит на ней,
Валит лес и влечёт за собою, – пастух, изумляясь,
На вершине скалы став, далёкому шуму вонмёт.
Только стала ясна мне вся истина; козни данайцев
310 Все открылись теперь. Побеждённый Вулкана огнём,
Деифоба дом рухнул; горит и жилище соседа
Укалегона; воды Сигеи огонь тушат в нём.
Клики труб, крики воинов там раздаются, победны.
Я хватаюсь за меч, вне себя, хотя прок невелик.
315 Мы найти жаждем ратников, чтобы отрядом передним
Крепость взять. Разум ярость и гнев опрокинули вмиг, —
Нам казалось, – достойней всего пасть с оружьем, ей богу!
Появляется Панф, от ахейских избавившись пик,
Панф Офриад, жрецом в храме Феба служил он высоком;
320 Малый внук на руках, побежденных святыни богов,
В бег с собой он влечёт, к моему поспешая порогу.
«Где страшней беда, Панф? Где найти нам твердыню и кров?» —
Лишь промолвил я так, – он со стоном ответил мне жалко:
«День последний пришёл, наступает безжалостный срок
325 Дарданидам! В огне Илион, горит Троя, чья слава
У троянцев была, – но жестокий Юпитер и тут
Сдал Аргосу; в данайских руках город весь и держава!
Выпускает проклятых конь в крепости, много падут;
Победитель Синон, возликуя, наполнит пожаром
330 Изнутри град. Враги к отворённым воротам идут, —
Столько ж прибыло к нам из Микен превеликих недаром;
Копья выставив, заняв и улиц теснины, стоят
Строем все с обнажённым мечом, и, сверкая клинками, —
Каждый рад убивать. У ворот стражи первые в ряд
335 В бой вслепую вступают, противятся натиску тщетно».
Офриада речам тем, и воле богов покорясь,
Мчусь я в бой и в огонь, призывает Эринния к мщенью
Мрачно нас, и до неба подъятые вопли вдвойне.
Встретив молча при свете Луны сам Рифей, и ушедший
340 В ночь Эпит, Гипаниск и Димант подходили ко мне,
Чтоб со мной воедино сражаться; и к ним примыкает
Сын Мигдона, Кореб, – лишь на днях появился юнец
В Трою к нам, полюбив безрассудной любовью Кассандру.
Шёл на помощь к фригийцам он, также к Приаму, как зять;
345 Исступлённой невесты своей он совет не желает
Принимать. В бой идёт, чтобы сердцем любовь защищать.
Видя, что все собрались затем, чтоб сражаться с противным,
Обратился к ним так я: «О, юноши, тщетно пылать
Будут храбростью ваши сердца! Кто идёт, бой восприняв,
350 Кто решился на всё, – вам заране известен исход!
Все отсюда ушли, алтари же, и храмы покинув,
Боги, волею чьей и держава стоит, и народ.
Что ж! Погибнем в бою, но горящему граду поможем!
Побеждённым спасенье одно – от спасенья уход!»
355 Злостью я их зажёг. Точно хищные волки, сторожко
В чёрном мраке, когда голод жадной утробы их прочь
Всех вслепую ведёт, а щенки, с пересохшею глоткой,
Ждут по логовам их, – мы средь копий навстречу, помочь
Верной гибели, бродим по улицам града отважно.
360 Мрачной тенью своею укроет нас чёрная ночь.
О кровавой резне кто той ночи, престрашной, расскажет?
Хватит смертному слёз, чтобы наши страдания смыть?
Древний рушится град, долги годы царивший преважно.
Возле улиц, в домах, у дверей тех святилищ немых, —
365 Груды тел неподвижных лежат, простираясь во прахе.
Пеню тут не одни лишь оплатят троянцы, все мы;
И в сердца побеждённых порой возвращается храбрость;
Победитель данаец тогда падёт наземь, сражён.
Всюду Ужас и Скорби, и Смерть многоликая в Страхе.
370 Первый нам повстречался данаец, толпой окружён, —
Андрогей. За соратников нас он в неведенье принял,
Сразу с речью такой обратился приветливо, ждёт:
«Торопитесь, друзья! Сколько можно так медлить, уныло
Стоя? Грабят без вас и разносят горящий Пергам!
375 Вы же только теперь с кораблей чернобоких прибыли!»
Молвил, – понял он вдруг, не услышав ответов в словах,
Что сам в гуще врагов оказался нежданно, запутан.
Сразу с криком назад изумлённый данаец бежал, —
Так, случайно ступивши, в колючем терновнике путник
380 Потревожит змею вдруг, – и с трепетом прочь убежал,
Видя, – гад поднимаясь, свирепую шею раздует.
Отступил Андрогей, когда нас, устрашённый, узнал.
Строем сомкнутым мы, их тесня, со сторон нападаем,
Невзирая на то, что отряд наш воистину мал.
385 Видим, – в первом сраженье Фортуна сопутствует даром.
Духом вспрянул Кореб, ободрённый успехом вконец,
Молвит: «Други, нам путь указала Фортуна недаром,
Где она благосклонна была, – мы пойдём, наконец
Тем путём. Обменяем щиты, и к доспехам снаружи
390 Мы данайские знаки приладим. Хитрец и храбрец
В битве грозной равны! Ведь сам недруг даёт нам оружье».
Молвив так, надевал Андрогея косматый он шлем,
Пышный щит тут хватает и меч от аргивян, получше.
Следом то же Рифей и Димас, и, на радость нам всем,
395 Всё оружие юноши взяли, добытое с бою.
Без богов изволенья, мы рыщем вслепую совсем, —
Нападаем тут, там, и, с данайцев смешавшись толпою,
Многих в мрачную Орка обитель послали, дерзя.
Разбегается враг, – те на берег спешат, чтоб собою
400 У судов схорониться; в постыдном смятеньи, скользя,
Лезут вновь на коня, – чтоб в знакомом им чреве укрыться.
Против воли богов ни на что полагаться нельзя!
Зрим, – из храма влекут, из священных Минервы укрытий,
Деву, дочку Приама, Кассандру, и волос накрыл
405 Плечи ей; но пылающий взор возвела к небу скрыто, —
Только взор, ибо руки давили оковы сверх сил.
Зрелищ этих Кореб не мог вынести, и, разъярившись,
В самой гуще врагов к верной гибели бег устремил.
За ним следом напали и мы, строем сомкнутым слившись.
410 Тут посыпались вдруг с крыш высоких святилищ родных
Копья наших на нас, – начиналась плачевная битва, —
Из-за греческих шлемов гривастых, доспехов чужих.
Враг сбежался на крик, – за добычу, отбитую в гневе,
Отовсюду данайцы, – и оба Атрида лихих,
415 Злой Аякс, и долопов с ним грозное войско; свирепый
Иногда так срывается вихрь, ветров встречных крыло
Бьётся, – Нот и Зефир, и сам Эвр, когда радостно пенит
Он коней у Зари; стонет лес, и свирепо волной,
И трезубцем Нерей возмущает пучины основы.
420 Даже те, что во тьме непроглядной тогда удалось
Разогнать нам хитро и рассеять по городу, – снова
Появляются здесь; и подложные копья, и щит
Тотчас те узнавали, наш выговор странный запомнив.
Враг давил нас числом. Пенелея рукою убит,
425 Падал первым Кореб к алтарю копьеносной богини.
Пал Рифей, – средь троянцев всегда справедливейшим слыл,
Правде следуя божьей, но иначе боги судили.
Гипаниск и Димант пали, копья приняв у сердец.
Панф! Тебя не спасли, как повергли тебя и убили,
430 Благочестье твоё, ни жреца Аполлона венец!
Илиона и прах, и огонь, где друзья погибали,
Мне свидетели; я не стремился в тот час, наконец,
Пик данайских бежать, и от Участи грозной, и стали.
Гибель я заслужил, – но иное назначил рок мне.
435 Рвался с Пелием я и с Ифитом. Ифит был подавлен,
Возраст… Пелий от ран, нанесённых Улиссом, слабел.
Крики, шум непрестанный уводят нас к дому Приама.
Битва шла многолюдная здесь, словно вовсе нигде
Нету больше войны, и бойцов город уж не стесняет.
440 Лют, свирепствует Марс, а данайцы в руинах стоят, —
Тщатся входы занять, прикрываются сверху щитами,
Ставят лестницы к стенам, у самых дверей норовят;
Лезут выше они, щиты супротив стрел выставляя
Левой, правой уже ухватившись за кровли, грозят.
445 Башни рушат на них, черепицу кидают дарданцы, —
Видя час свой последний, и чуя уж Смерть за спиной,
Тем оружьем они от врагов защитить уповают.
Дедов древних красу, – золочёные балки с собой
Катят сверху одни, а другие мечи обнажили,
450 Встали в дверь изнутри, – охраняет их сомкнутый строй.
Духом вспрянув, скорее все к царским чертогам спешили,
Чтоб пополнить ряды, побеждённым тем помощь подать.
Дверь была потайная и ход, что все в спешке забыли, —
Сзади вёл во дворец он, в покои Приама, видать.
455 Здесь ходила не раз, пока наша держава не пала,
Андромаха одна; чтоб родителей мужа позвать,
Несчастливая мать к деду носит и Астианакса.
Быстро выбежал я на высокую крышу, где, в рост
Все троянцы безвредные копья в напавших метали.
460 С краю башня была, подымалась до утренних звёзд
Кровлей стройной она, и с неё вся видна была Троя,
Ряд привычный данайских судов, и ахейский обоз.
Башню вкруг обступив, мы, железом основы расстроив,
Где высокий настил расшатался в ослабленных швах,
465 Вниз толкаем её, – неожиданно, с грохотом грозным
Рухнет всё, засыпают обломки весь строй у врага.
Но подходят данайцы ещё и ещё, озверившись;
Камни, копья летят, словно град громовержца упав.
Возле самых сеней, на преддверии царском ярится
470 Пирр, и ярко доспехи блестят, – засверкавшая сталь.
Так выходит на свет, напитавшись травой ядовитой,
Змейка; зимний мороз под землёй её долго держал;
Сбросив старую кожу и новою ныне, блестящей,
Спину скользкую та извивает, и, грудь приподняв
475 К Солнцу снова, трепещет язык тот раздвоенный в пасти.
Рядом с ним великан Перифас; Ахиллеса видал,
Мужа Автомедонта, из Скироса войско. Напавши,
Мечут факелы, нас обступив все, на крышу, и вдаль.
Он, схвативши топор двулезвийный, выходит, и просто
480 Рубит створы и двери срывает, обитые в сталь,
С косяка прочь. Насквозь прорубает дубовую доску;
Как раскрытая пасть, в ней зияет дыра широко, —
Чрево дома раскрыто, чертоги открылись всем лоском,
И царей наших древних палаты, Приама покой;
485 Люд с оружием виден, – стоят уж за первою дверью.
Полон дом тем смятеньем, и горестный стон льёт рекой, —
По чертогам дворца только женские вопли истерик,
Крик взлетает до звёзд. И, объятые трепетом, скрыв
Жёны, матери, всё по обширным покоям, и двери
490 Обнимают они, поцелуями часто покрыв.
Натиск Пирра подобен отцу, – и запоры, и стражи, —
Все бессильны пред ним. И тарана ударом разбив
Дверь, срывает с шипов и бросает под ноги напавшим.
Силой путь пролагает себе; и данайцы, свалив
495 Первых стражей, текли по дворцу, словно волны, бесстрашно.
С меньшей силой вспенённый поток, все плотины пробив,
Натиск волн размывает в пути укреплённые дамбы,
Яро мчит по лугам и по нивам, волну устремив,
Унося скот со стойлами. Неоптолема с врагами
500 Видел сам; на высоком пороге Атридов двоих.
Зрел меж ста дочерей и невесток Гекубу, Приама, —
Кровью залит алтарь, где огонь освящён старцем был.
Брачных спален полста, – на потомков надежда; с приходом
Двери, варварским гордые златом, разрушат враги, —
505 Что огонь пощадил, – достаётся данайцам в доходы.
Спросишь, может, о том, – а каков был Приама удел?
Видя, – занят врагом погибающий город, что входы
Вскрыты царских палат, что данаец дворцом завладел;
И отвыкший от битв старец, слабой рукою доверил
510 Тело дряхлое латам, и меч бесполезный надел, —
Прямо в гущу врагов устремляется в поисках Смерти.
В самом сердце дворца, там, под сводом небесным, стеной
Был огромный алтарь, только лавр густолистые ветви
Простирает над ним, осеняя Пенатов собой.
515 Без надежды с Гекубою дочери сели там клубом,
Жались вместе они, как голубки под чёрной грозой,
Обнимая богов вечных статуи. Тут же Гекуба
Мужа видит в доспехах, приличных лишь юным годам, —
Молвит: «Бедный Приам, что за умысел, страшный и грубый,
520 Взять тебя заставляет оружие это? Куда?
Не в таком подкрепленье, увы, в ратоборцах надёжных
Мы нуждаемся! Если б пришёл и мой Гектор сюда…
Отойди же скорей! Защитит этот жертвенник божий,
Или вместе умрём!» И, промолвив, призывно манит
525 Старца внутрь и сажает в укрытьи священном, сторожком.
В этот миг, ускользнув от резни, что там Пирр учинит,
Сын Приамов Полит появился. Средь вражеских копий,
Ранен, вдоль колоннад по пустынным палатам летит;
Следом гонится Пирр, разъярённый пролитою кровью, —
530 И, вот-вот он ухватит его, или пикой найдёт.
Все ж Полит убежал, – он упал, истекающий кровью,
Наземь; дух на глазах у родителей тихо уйдёт.
Тут Приам, хоть над ним уже верная Смерть шла дорогой,
Гнев не смог удержать, и воскликнул он слабо: «Вперёд
535 За злодейство тебе, и за дерзость преступную боги, —
Коль карает преступных ещё справедливость, ну, что ж, —
Всем, что ты заслужил, воздадут, и заплатят же строгой
Платой зверю, что мне ты сыновнюю гибель даёшь
Видеть, – взоры отца запятнал лицезрением Смерти.
540 Не таков Ахиллес; что тебе он родитель, ты лжёшь, —
Прав молящего он устыдился, и чести был верен, —
Бездыханное Гектора тело Приаму-врагу
К погребенью отдал, и пути невредимо доверил».
Молвив так, без размаха копьё рукой слабою ткнув,
545 Старец тихо метнул, но копьё отскочило безвредно
От верхушки щита, стали прочной послышался гул.
Отвечал Пирр: «Ступай же, и вестником будь, и поведай
То Пелиду-отцу. Как в печальных деяньях горю,
Рассказать не забудь и о выродке Неоптолеме,
550 Так умри же!» И вот он, промолвив, влечёт к алтарю
Старца, – в крови убитого сына скользит неприятно;
Взяв за волосы левой рукою царя он, смотрю, —
Правой меч достаёт, и вонзает в бок по рукоятку.
Так скончался Приам, и судил перед Смертью сам рок
555 Трои славной пожар и крушенье Пергама зреть ясно;
Хоть при жизни властитель земель и народов, как бог,
Азиатских он был. И лежит на прибрежье троянском,
Голова с плеч снята, безымянного тела кусок.
Обомлел я, – впервые объял меня ужас угарный, —
560 Образ милый родителя мне представлялся в тот миг,
Ведь я видел, как царь наш, ровесник ему, от удара
Испустил дух навек. Предо мной вид Креусы возник,
Дом разграбленный мой, малолетнего Юла погибель.
Оглянулся, смотрю, – отзовётся ли войско на крик?
565 Ослабевши, спустились на землю все, бой уж покинув,
Спрыгнув, или огнём истомлённые, взяты в испуг.
Я один; на пороге святилища Весты, взгляд кинув,
Тиндарея дочь вижу, что скрылась в убежище, вдруг
На спасенье надеясь. При зареве ярком пожара
570 Видно было мне всё, когда брёл, озираясь, вокруг.
Устрашилась, – её за сожженный Пергам покарают
И покинутый муж, и троянцев, данайцев сыны;
Прячась у алтаря та, незримая, в храм убежала,
Что Эринний вела на погибель троянской страны.
575 Взмыло пламя в душе, побуждает и гнев перед Смертью, —
За отчизну воздать, наказать преступленья, вины:
«Знать, вернётся она невредимо в родные Микены,
И царицею Спарты пройдёт там триумфом богов,
Ей самою рождённой? Дочь встретит, родителей смертных,
580 В дом фригийский войдёт посреди илионских рабов,
Но железо убило Приама, огнём взята щедрым
Троя, берег пропитан весь кровью дарданских сынов?
Не бывать же тому! И хоть славу мою пусть умерит
Бабе месть, – недостойна такая победа копью, —
585 По заслугам её покарав, истребив эту скверну,
Я стяжаю хвалу; сладко будет наполнить свою
Душу мщенья огнём, да и прах моих близких насытить».
Ослеплённые гневом, кипели так мысли в бою,
Вдруг, – очам ясно так никогда не являлась доныне
590 Мать благая, блистая сиянием чистым в ночи,
Встала передо мною во всём всевеличьи богини,
Точно так же, как видит её небожителей чин.
Руку мне удержала она, и промолвила смело:
«Что за страшная боль подстрекает тебя, прогневив?
595 Что безумствуешь, сын? Иль до нас уже нет тебе дела?
Не посмотришь сперва, – где Анхиз, удручённый в летах,
Брошен всеми, и живы ль супруга Креуса, и где он,
Наш Асканий? Ведь греков отряды на них налетят!
Коль моя б не была им забота надежной защитой,
600 Их убил бы огонь, или вражеский меч, заблистав.
Не Ласенской краса Тиндариды, тебе ненавистной,
Не Парис, обвинённый во всём, – лишь богов злая страсть
Опрокинула мощь и величие Трои двуличной.
Сын, взгляни, – я рассею туман, что скрывает сейчас
605 Взор всех смертных очей, и незримою, влажной завесой,
Застилает вокруг всё. Молю, – материнский приказ, —
Не страшись, и советам моим безотказно последуй.
Где повержены в прах стены, башен громады, где в дым
Глыбы сброшены с глыб, прах клубится; ликуя победно,
610 Стены сносит Нептун, сотрясая трезубцем своим,
Город весь он крушит и срывает его с оснований.
Тут и Юно, заняв врата Скейские первой, громит,
Ярым пылом полна, и мечом опоясана, манит
Войско от кораблей; колесницы, блистая, летят.
615 Занимает твердыни Тритония, дева Паллада,
Головою Горгоны пугая, эгидой блестя,
Сам Отец укрепляет данайцев дух, мощные силы
Придаёт, и богов гонит против дарданцев, шутя.
Бегством, сын мой, спасайся, сраженья покинь! Я же, с милым
620 Буду вечно, и к отчим дверям приведу без врагов».
Молвив, скрылась она в непроглядный мрак ночи унылой;
Я ж воочию Трое враждебных увидел богов
Грозных лики во тьме; легионом бессмертным построясь,
Град пред взором моим творят жертвой огня языков.
625 Вижу, – в прах с высоты сокрушилась Нептунова Троя,
Как с вершины горы, беспощадным железом ссечён
Ясень старый, когда, чередуя удары по трое
Топоров, земледельцы повергнуть стремятся на лон;
Он стоит до поры и трепещущей кроной качает,
630 Наконец, побеждённый глубокими ранами, стон
Испуская, падёт, от родного хребта отрываясь.
Вниз богиней ведом средь врагов и пожаров, беглец,
В путь стремлюсь, – и огонь, и оружье меня пропускают.
Но, лишь только достиг я порога гнезда, как птенец, —
635 Дома старого дедов, – к кому я всех больше стремился,
В горы чтоб унести кого, прежде желал я, – отец
Говорит, – после гибели Трои он жить не родился,
Чтоб изгнанье сносить: «Не затронула старость у вас
Крови; силы крепки, и сердца повыносливей были, —
640 Вы бегите, спасайтесь! Когда, на один только час,
Если б век мой продлить небожителям было раденье,
То жилище они б сохранили. Довольно сейчас
Город взятый узреть, пережить и отчизны паденье!
Положите меня здесь, проститесь со мной; бог сулит, —
645 От своей руки Смерть я приму, иль враг в нападеньи
Для добычи убьёт. Мне лишиться гробницы не стыд!
Слишком уж, ненавистный богам, я зажился, болезный,
Жду поры, как Родитель богов и людей повелит, —
В меня молнией дунуть, огнём прикоснуться небесным».
650 Так упорствовал он, непреклонно одно лишь твердил;
Я взмолился в слезах, и со мной Креуса, Асканий, —
Весь наш дом, умоляя отца, чтобы всех не губил
За собой, и к гнетущему року не вёл нас, горюя.
Все мольбы он отверг, и на том, что замыслил, почил.
655 Снова в битву стремлюсь я, и Смерти хочу, негодуя;
Был ли выход иной у меня, и решенье видал?
«Мог подумать ты впрямь, что, покинув тебя, убегу я?
Как с родительских уст нечестивое слово слыхал?
Коль угодно богам до конца истребить этот город,
660 Прежде славный, к погибели Трои и ты пожелал
Смерть прибавить свою, и потомков своих, то для скорби
Дверь открыта, – ведь Пирр залит кровью Приама вконец,
Пред отца взором сына, отца же в святилище гробит.
Мать благая! Сквозь пламя, сквозь копья зачем, наконец,
665 Ты меня провела, – чтоб врагов в этом доме я видел,
Чтоб в глазах у меня и Асканий, Креуса, отец,
Пали мёртвыми здесь, обагрёнными кровью постыдно!
О, несите мечи! Побеждённых последний мотив,
Нас зовёт! Отпустите к данайцам, позвольте мне, видно,
670 Снова в битву вступить, чтоб не умерли мы, не отмстив!»
Надеваю доспехи и снова беру щит для боя
В руку левую, крепкий, стальной, в новый бой поспешив.
На пороге сдержала жена, припадая с мольбою
До коленей моих, притянувши и Юла с отцом:
675 «Коль на гибель идёшь, то и нас поведи за собою!
И, оружье подняв, возлагаешь надежд на него, —
Раньше дом защити! На кого Юла ты покидаешь,
Папу старца, меня ты супругой назвал пред лицом?»
Причитала она так, весь дом оглашая стенаньем.
680 Изумлённым очам тут нежданное чудо пришло, —
Юл стоял в этот миг перед нами, скорбящими рано;
Вдруг привиделось нам, что венцом осенивши чело,
Ровный свет разлился, и огонь, прикасаясь, окутал
Все кудряшки у мальчика, ярче всего у висков.
685 Трепет взял нас и страх, – поспешили горящие кудри
Погасить, и священное пламя мы тушим водой.
Очи взводит родитель Анхиз на созвездья, ликуя,
К небесам простёр руки, слова молвит громче всего:
«Коль к мольбам, всемогущий Юпитер, склоняешься, делом
690 Обратись к нам, а мы благочестьем заслужим того;
Дай знаменье, Отец, подтверди нам святые приметы!»
Только вымолвил он, – гром внезапно раздался, ворча;
Слева, с неба скользнувши, над нами звезда пролетела,
Мрак огнём разорвав, и сиянье в ночи излучав.
695 Зрели мы, как она, выше кровель домов пролетая,
Вспыхнув, скрылась на Иде высокой, на склоне в лесах,
В небе путь прочертив, бороздой огня длинной растаяв,
Блеск вокруг воссияв, запах серного дыма разлив.
Чудом тем убеждён мой родитель, глаза устремляя
700 Ввысь, взмолился к богам и святое светило почтил:
«Здесь не медлю я, нет, но пойду, куда вы поведёте,
Боги дедов! Спасите лишь род мой, мне внука; о, Ил!
Вам знаменье дано, – в вашей власти божественной Троя.
Уступаю, мой сын, – я тебе лишь обузой большой».
705 Так он молвил. Меж тем доносился все громче и громче
Рёв огня из-за стен, приближался пожаров к нам зной.
«Милый папа, коль так, – мне на плечи садись, и на руки!
Сам тебя понесу, и не будет труд тяжек такой.
Что случится в пути, – или встретит опасность, подлюка,
710 Иль спасенье одно. Пусть же рядом со мною идёт
Мальчик Юл, и по нашим следам, в отдаленье – супруга.
Вы ж наказы мои со вниманием слушайте, вот, —
За стеной городской есть там, с храмом Цереры, пригорок,
Что покинут; священным большой кипарис у ворот
715 Слыл у дедов, лишь тем сохранён был на долгие годы.
В то убежище с вами мы нынче пройдём стороной.
Ты, родитель, святыни и отчих Пенатов сегодня
Понеси. Мне касаться грешно их, – недавно лишь бой
Я покинул, и мне прежде должно текучею струйкой
720 Омываться, – грехи смыть священною чистой водой.
Молвив так, себе плечи, склонённую спину, оружье,
Сверх одежды моей жёлтой львиною шкурой скрывал,
Поднял ношу мою; и, цепляясь за правую руку,
Мальчик Юл за отцом еле шагом своим поспешал;
725 Шла жена позади. Потемней выбираем дорогу;
Я недавно ни стрел, налетавших в меня, не дрожал,
Ни бессчётных врагов, греков, путь преграждавших; в итоге
Вдруг любой ветерок, лёгкий шум меня может вспугнуть, —
Опасаюсь за ношу, за спутника страшно в дороге.
730 Вот ворота видны; я уж думал, – окончен мой путь, —
Показалось мне вдруг, что до слуха доносится частый
Звук шагов. И родитель, вперившийся взором во тьму,
Крикнул: «Сын мой, беги, – уже близко я их замечаю!
Вот щиты их горят, сталь оружья блестит на клинках».
735 Тут враждебное мне божество, – я не знаю, печально
Ум похитило мой, помутив его страхом, – пока
Без дороги бежал, выбираясь из улиц горящих,
Зло Судьба отобрала супругу Креусу, украв;
То ль замешкалась где, заблудилась ли, села ль, уставши, —
740 Я не знаю досель, – но её не увидели там.
Я ж назад оглянулся, пропавшую вспомнив, не раньше,
Чем к старинному храму Цереры, к священным холмам
Мы добрались. Пришли сюда все, – лишь одной не хватало;
Мужа, сына и слуг обманула она, и всем нам,
745 О, кому из богов и людей в этот миг не пенял я,
Обезумев? Что чаял в горящей твердыне сыскать?
Анхизида Аскания, папу, троянских Пенатов
Поручаю друзьям их, в изгибе долины скрывать,
Сам же в город стремлюсь, облачившись доспехами пышно.
750 Но решаю я твёрдо превратности боя узнать,
Средь смертельных опасностей Троей пробраться неслышно,
Где пять лет я провёл, и откуда бегу…; по следам
Поспешил я к стене и к воротам, откуда я вышел,
Тем путем возвращаюсь назад; и во тьме, вот беда, —
755 Жутко всюду душе, и сама тишина устрашает.
К дому, – может быть, здесь, может быть, воротилась сюда?
Подхожу, но в чертог мой уже проникают данайцы.
Пламя жадное взвилось вверх; кровли занялся венец,
Ветр вздувает огонь, и до неба пожар достигает.
760 Дальше шёл, – предо мною твердыня, Приамов дворец;
Храм Юноны с пустой колоннадой, – отборные, злые
Двое стражей стоят, – Феникс старый, Улисс же, подлец,
За добычей следя. Отовсюду несли золотые
Вещи Трои, престолы богов, из святилищ рукой
765 Взяты дерзкой врагом, золотые там чаши литые,
Груды платьев. И тут же, дрожа, вереницей большой
Жёны, матери, дети стоят, кому будут по вкусу.
Даже голос подать я решился порою ночной,
Криком улицы громким наполнил, и скорбно Креусу
770 Снова, снова к себе призываю со стоном, – никак.
Так искал без конца, вне себя я по городу рыскал;
Вдруг предстал пред очами Креусы печальный призрак, —
Тень повыше была, чем при жизни тот облик бывает.
Тотчас я обомлел, голос в горле пресёкся, но так
775 Мне сказала она, облегчая заботы словами:
«Пользы много ли в том, чтоб безумную Скорбь накормить,
Мой супруг? Не без воли богов всё свершилось тут с нами,
Не судьба тебе спутницей больше Креусу водить;
Нас властитель бессмертный Олимпа не дал друг для друга!
780 Ты, отверженный, будешь широкую гладь бороздить,
Позже в землю придёшь Гесперийскую, где тихоструйный
Тибр лидийский течёт, средь возделанных пашен стеснён.
Ты счастливый удел свой, и царство себе, и супругу
Рода царского сыщешь; не плачь по Креусе, сражён!
785 Не придется дворцы мирмидонян мне, или долопов
Видеть гордые; быть же рабыней их греческих жён,
Мне, как внучке Дардана, невестке Венеры, неловко.
Удержала меня здесь богов превеликая Мать.
Попрощайся, храни любовь общую к сыну до гроба!»
790 Слезы лил, и о многом сказать захотел; но, сказав,
Призрак бросил меня и растаял, как в воздухе дымом.
Трижды тщился её удержать я, в объятьях сжимав,
Но из сомкнутых рук трижды слабая тень мимо, мимо,
Как дыханье легка, сновиденьям подобна одним.
795 Ночь к исходу пришла, когда снова увидел любимых;
Удивлённый, нашёл я толпу преогромную в них
Наших спутников, – молча стекались тут матери, жёны,
Молодёжь собралась, – поколенье изгнанников злых!
Шли они отовсюду, и сил, и решимости полны,
800 Со мной в землю любую отплыть, куда я захочу.
Той порой Люцифер над вершинами Иды пополнил,
Выводя за собой день. Данайской я страже стучу
В створ ворот. Наши силы надежда уже не наполнит.
Взял отца я на плечи, наверх поднимаясь, молчу».
