Загогулина

Глава 8. ЛЕВ И САМСОН

Итак, мой выбор пал на Льва. Со Львом меня связывает сцена.

Мы играем в «Женитьбе Бальзаминова». Он – Бальзаминова, я – вдову Белотелову. Я его по ходу действия спрашиваю:

– А вы когда меня полюбили?

АБальзаминов – Цуцульковский – отвечает:

– В четверг после обеда на прошлой неделе!..

Лев занимает особое, «генеральское» положение в нашей труппе.

Бальзаминов – его первая комическая роль. До этого, начиная с четвертого класса, он гремел как трагик.

– Фактура! – с уважением говорит о Льве главный режиссер драмкружка.

А у Льва и правда – «фактура»!

Голос в нос, нос – греческий, и мне кажется, греческий же – выдающийся вперед подбородок.

Я начала думать о нем с утра, сразу, как только проснулась.

– Лев! – сказала я сама себе. – Цуцульковский!!!

Жизнь показалась мне чудесной.

Поэтому после репетиции я пригласила его на ВДНХ. Весна была уже, апрель! С крыш падали сосульки и разбивались, как стакан!

Мы шли в толпе – самое мое любимое! Вдвоем – я и Лев!

– Взвесимся? Я плачу! – предложил Лев у главного входа на выставку.

С пальто и ботинками во Льве оказалось сорок два кило! Во мне было сорок девять триста.

Потом Лев стал жать на силомер и выжал восемь килограммов.

– А ну жимани! – велел мне Лев.

Я «жиманула» на пятнадцать.

Вид у Льва стал обиженный, как у рыбы барабули.

Я говорю:

– Брось! Мы же в разных весовых категориях!

Мне хотелось его рассмешить, и я стала рассказывать, как рассказывала моя мама, что у них один диктор по радио сказал: «Московское время тринадцать часов пятнадцать рублей!»

Но Лев до того насупился! К тому же он промочил ноги.

Лужи были глубокие, мутные, коричнево-зеленые – не хуже пруда с плавучими пузырями. В пруду отражался старик. Он сидел под мостом, и самого его мы не видели. Его отражение ело из пакета хлеб и кормило уток.

А вообще играла музыка! И над полем, где в прошлом году на осенней собачьей выставке Чипе получил приз (керамический набор из шести кружек для пива), повесили разноцветные флажки…

Из отдела свиноводства пахло сушеными морскими звездами.

Я говорю:

– Зайдем?

– Меня не привлекает рассматривание свиней, – сухо сказал Лев, – но если тебе так хочется…

Неожиданно свиньи Льву понравились. Он скуп на похвалы, зато не удержался и громко хрюкнул вздремнувшему хряку Рокоту. Таким же макаром Лев пошел хрюкать хряку Циклопу, хряку Скакуну, а потом по очереди – розовой, «соль с перцем» и белой свиноматкам, которых всех одинаково звали Черная Птичка.

Лев Цуцульковский, в обычной жизни человек хладнокровный и невозмутимый, восторгался всеми подряд свиньями – и до того довосторгался, что – раз! – и юркнул в какую-то дверь.

А за ним я. Мало ли что может случиться!

За дверью все было, как в бане.

Водостоки, шланги, резиновые ковры, зеленая мочалка! Потом – веник с высохшими листьями на прутьях и полные корзины тряпок!..

Я представила себе моющегося Циклопа – с мылом, с мочалкой. Как его поливают из шланга и похлопывают березовыми вениками!

И тут распахнулась еще одна дверь на «выгульный двор». И мы со Львом над крышей сарая, вдали, увидели огромную золотую женщину вроде бы с дрелью.

В «выгульный двор» въехал грузовик. Свиновод в синем сатиновом халате подал к кузову настоящий деревянный трап на колесах!

Трап был горкой, без ступенек.

А по нему – под марш Дунаевского, гремевший изо всех динамиков – с абсолютно чемпионским видом спускался евин по имени Самсон.

У трапа встречать Самсона сбежались все работники отдела свиноводства. Они почтительно расступались. И он по резиновой дорожке стал очень прытко продвигаться к тому месту, где наблюдали за его прибытием я и Лев Цуцульковский.

– Идем отсюда, – говорю я.

Но Лев не шевелится.

А Самсон – уже вот он! Тигровой масти! Три подбородка! Щетина на голове торчком! А хвост – с кистью – воинственный, как у ящера Комодо.

– Лев! – говорю. – Цуцульковский!!!

Смотрю: он сделал такое лицо… Прямо каменное! Даже глазами не моргает.

Тогда я вышла из-за Льва и загородила его от Самсона. Я бы не знаю от кого бы его загородила! Ведь Лев был моим избранником.

– Укусит! – прошипел сзади Лев. – Свиньи кусаются, как дьяволы!

Все точно. Самсон ощерил желтые клыки и, по-моему, приготовился к броску.

– А ну пошел!!! – заорала я, как в жизни бы не заорала, если бы за моей спиной не стоял окаменелый Лев Цуцульковский, Лев, о котором я думаю с утра, сразу, как только просыпаюсь!

Самсон опешил. Он вытянул чушку трубочкой, попятился и… жалобно загудел через нос.

Теперь на меня двинулся свиновод – тот, первый, в сатиновом халате.

– Девочка! – строго сказал свиновод. – Посторонись!

И Самсона мимо нас со Львом за ухо и за хвост ввели в свободный вольер.

…Вот мне нравится, когда в Москве апрель!.. Летели на повороте искры от трамвая – то Большой Медведицей, то Малой!

Лев сказал мне на прощанье:

– Знаешь, Шишкина, что больше всего ценил в женщине Карл Маркс?

Я не знала.

– Слабость, – сказал Лев. – Пока.