3
Они вылетали с восходом солнца.
Небольшой строй летчиков – на продуваемой океанскими ветрами взлетной полосе острова. Гортанные слова напутствия, которые прокричал, глядя на шестерых пилотов-смертников, свирепого вида полковник-самурай…
Камикадзе по очереди подходили к столику, кланялись полковнику, кланялись лежавшему на столике ритуальному самурайскому мечу и императорскому флагу Страны восходящего солнца на невысоком флагштоке…
Гитлер просматривал этот специально для него доставленный из Японии документальный фильм уже в четвертый раз. И в четвертый раз во время ритуальной сцены клятвы императору он приподнимался и, вцепившись руками в спинку переднего стула, оцепенело всматривался в лица добровольцев смерти.
Мужественные, с окаменевшей суровостью, лица. Мужественные улыбки. Решимость во взглядах… Они идут на гибель. Они сознательно идут на нее.
«Эти пилоты добровольно избрали путь посвящения своей жизни императору. Они не рассчитывают на спасение. Если бы кто-то из них каким-то чудом спасся, то воспринял бы свое спасение как божественную тень позора, падающую не только на него, но и на весь его род. И наверняка покончил бы жизнь самоубийством. Сейчас сознание камикадзе подчинено только одной мысли: завершить полет так, чтобы гибелью своей принести гибель как можно большему числу врагов и тем самым посвятить свою жизнь императору…» – читал за кадром диктор. И Гитлер ощущал почти физическую потребность шагнуть из зала туда, на экран, присоединиться к строю камикадзе, сесть в обреченный самолет и «священным ветром богов» вознестись в утреннее небо.
– Где сейчас Отто Скорцени? – неожиданно спросил Гитлер стоявшего рядом с ним, чуть позади, Кальтенбруннера.
– В Италии, мой фюрер.
– Визит вежливости Муссолини?
– Дуче давно мечтает о нем. Однако сейчас не время наносить визиты. Скорцени занимается созданием флотилии катеров-снарядов, которыми будут управлять морские камикадзе, люди-торпеды.
– Ах да. Значит, он уже там? Морские камикадзе… Это мой приказ, обергруппенфюрер. Мы должны показать всему миру, что дух германских воинов ничуть не ниже духа японских самураев. Применяя эти неизвестные ранее методы войны на море, мы заставим английских и американских адмиралов с содроганием ждать каждой атаки наших моряков-смертников.
– И они будут содрогаться.
– Давно он в Италии?
– Отправился сразу же после того, как вы пригласили его сюда для просмотра этого фильма.
Гитлер многозначительно прокашлялся и, сложив руки на животе, вновь уставился на экран. Находившиеся вместе с ним в подземном кинозале «Бергхофа» Кейтель, Йодль и Кальтенбруннер продолжали стоять, считая невозможным для себя сидеть в той ситуации, когда фюрер внемлет происходящему на экране стоя.
Пилоты по одному подходили к офицеру и принимали из его рук стопочку рисовой водки. Выпивая это священное пойло, они отдавали честь, кланялись, что-то кричали и мчались к своим машинам.
Самолеты выруливали навстречу ветру и после недолгого разбега стартовали, нацеливаясь на огромный огненный шар солнца, поднимавшегося из океана, чтобы окрашивать в кроваво-розовый цвет прикрепленные к кабинкам штурмовиков императорские флажки.
– Не забудьте, Кальтенбруннер, что мы должны будем создать такой же фильм о своих морских камикадзе, – проговорил Гитлер, тяжело опускаясь на свое место. – И обязательно сделать так, чтобы он «случайно» попал в руки японской разведки или же сотрудников японского посольства.
– Что одно и то же, – согласился начальник полиции безопасности и службы безопасности.
Машины камикадзе заходили со стороны солнца и устремлялись на американский корабль. Совершенно лишенные чувства самосохранения, их пилоты становились довольно легкой добычей корабельных зенитчиков, но некоторые машины все же достигали своей погибельной цели, обрушиваясь на палубы горящими обломками фюзеляжей или же снарядами врезаясь в корабельные надстройки.
– Нам известно, что, в свою очередь, японцы уже проявили огромный интерес к фильму о похищении Муссолини, – нарушил общее молчание Кальтенбруннер. – А заодно и к самому Скорцени.
– И к нему тоже? – насторожился Гитлер. – В чем это проявляется?
– Пока что они стараются не упускать его из виду, словно опасаются, что однажды он получит задание доставить в Берлин императора Хирохито.
К удивлению Кальтенбруннера, фюрер никак не отреагировал на это предположение. Он занят был своими мыслями, далекими от страхов самураев.
– Придет время, и я лично подарю фильм о Скорцени сэру Черчиллю, – неожиданно улыбнулся фюрер, по привычке прикрывая свою улыбку наискось приложенной ко рту ладонью. – Он до конца дней будет признателен мне за такой подарок.
– Думаю, что мы сможем подарить ему не только эту ленту, – добавил Кальтенбруннер, имея в виду перефотографированную его службой корреспонденцию Муссолини. Однако фюрер не стал выяснять, на что именно намекает шеф СД, и этим спас его от излишних объяснений. К тому же обергруппенфюрер еще и не уверен был, что Гитлер одобрит их старания: ведь письма касались не только Черчилля, но и Муссолини.
Фильм кончился. В небольшом просмотровом зале зажегся свет, и генералы поднялись, ожидая, что фюрер каким-то образом прокомментирует увиденное, как это он обычно делал после предыдущих просмотров. Но Гитлер с какой-то романтической тоской посмотрел на экран, нахлобучил на уши свою бронированную фуражку и, гордо запрокинув голову, словно это он только что раздавал своим смертникам стопочки с рисовой водкой, направился к выходу.
«А ведь запечатленное в этом фильме самурайское геройство камикадзе воздействует на фюрера как психологический наркотик, – подумалось Кальтенбруннеру. – Уж не воспринимает ли он и себя таким же пилотом-камикадзе, самолет которого давно оторвался от взлетной полосы истории и неукротимо несется на огненный шар солнца?»
– Послушайте, Кейтель, кажется, в прошлый раз вы говорили о том, что можно было бы подумать и об управляемых пилотами-смертниками ракетах «Фау-2», – молвил Гитлер, как только они вышли из душноватого помещения резиденции и вновь оказались на открытой террасе.
– Так точно, мой фюрер. Хотя… – начальник штаба Верховного главнокомандования взглянул на Кальтенбруннера и тотчас же поспешил уточнить, – эту мысль высказал не я, а штурмбаннфюрер Скорцени.
– Так вот, отдайте соответствующим службам приказ начать отбор добровольцев. При этом важно, чтобы официальное число солдат, изъявивших желание пожертвовать жизнью во имя рейха, значительно превышало нужное нам число камикадзе.
– Цифра, которую получит из штаба ведомство Геббельса, покажется впечатляющей. Тем более, что она будет совершенно реальной.
Гитлер хотел сказать еще что-то, однако мощный нарастающий гул, доносящийся из-за вершины горы, заставил его умолкнуть и, перегнувшись через барьер, оглянуться на едва выступающий из-за здания склон соседней горы. Это из-за ее гранитного ребра один за другим медленно выползали звенья английских «москито», направлявшихся в сторону Баварии.
Заработали установленные неподалеку от резиденции зенитки, но клинья боевых машин лишь немного рассредоточились и продолжали свой путь на северо-восток.
«Эти все еще надеются вернуться на свои базы, – иронично посмотрел им вслед Гитлер. – И в этом их слабость. Солдат – только тогда настоящий солдат, когда он окончательно лишился иллюзии спасения своего тела. А спасение души видит в том, чтобы пожертвовать бренным телом во имя Родины. Нет, не Родины, – уточнил он. – Императора. Короля. Фюрера… Толпа привыкла поклоняться личности. Сильной личности. Вот почему не рейху должны поклоняться мои солдаты, а фюреру».