Лунная радуга (сборник)

Маска

Во время профилактического медосмотра я попытался завязать беседу с Рэндом Палмером.

– Выглядите вы молодцом, – сказал я. – Все ваши физиологические и психодинамические характеристики в норме. Пожалуй, до конца рейда тревожить вас я больше не буду… Удар был сильный?

– Где? – спросил он.

– Что значит «где»? На Титании, разумеется. Или удары были где-то еще?..

– Нет, – поспешно сказал он.

– Не скрывайте. От меня ничего не надо скрывать. Нет смысла. Ведь все равно вам придется пройти спецкарантинный досмотр в зоне СК-один на Луне, а там… Ну, что мне вам объяснять, вы же не новичок.

– Я понимаю, – сказал Рэнд. – Там тебя все равно вывернут наизнанку, и будет хуже… Нет, в самом деле нет! Только Титания. Что говорить, стукнуло меня изрядно. Выкинуло из кресла вместе с привязными ремнями и оглушило о боковую стенку кабины. Пришел я в себя, а тут и Бугримов подоспел.

– Ощущали последствия?

– Нет. Не до того было… Степченко из-под кормы вытаскивали.

– А позже? Головокружений не было? В глазах не темнело?

– Темнело. Когда узнал, что все из-за меня, еще как потемнело!.. Только это не по медицинской части.

– Да, конечно. Успокойтесь. Вы совершенно не виноваты. Ведь не могли же вы предусмотреть фонтан.

– Верно. Предусмотреть не мог… – Рэнд поднялся. – Мне можно уйти?

– Да, – сказал я не совсем уверенно. Я так и не придумал, в какой бы деликатной форме задать десантнику интересующий меня вопрос…

Уже у двери он, адресуясь, видимо, больше к себе самому, обронил:

– В этом рейде я много чего не мог предусмотреть…

– Чужака, например, – вставил я, Полагаю, с достаточным равнодушием в голосе.

Он замер. Медленно повернулся. Я увидел его лицо и пожалел о сказанном. Упоминание о чужаке для десантника было, по-моему, равносильно удару, который его оглушил на Титании.

– Верно… – пробормотал он, приходя в себя. Помолчал, что-то соображая. – Только вот что… Это не по медицинской части.

– Знаю, – сказал я. – Успокойтесь. Я слишком тщательно обследовал вас, чтобы думать иначе.

– Спасибо. – Рэнд заметно приободрился. – А чужак… Его не было.

– Зачем же вы морочили голову своему командиру?

Рэнд посмотрел на меня.

– Ему заморочишь!.. – проговорил с интонацией, которую я не понял. – Он сам кому угодно… В общем, не было чужака. Обознался я.

– Нелогично.

– Почему нелогично?

– Обознаться можно, лишь принимая чужого за своего. Или одного своего за другого, но опять-таки за своего же.

Рэнд переступил с ноги на ногу. Было видно, что затронутая тема его тяготит. Он мог в любую секунду уйти – я ведь насильно его не удерживал. Однако не уходил. Я давно заметил, что мужчины плохо переносят обвинение в нелогичности. Женщину трудно бывает смутить ссылками на нелогичность. В лучшем случае она пропустит это мимо ушей, в худшем – ответит насмешкой. Мужчина – другое дело, нелогичность очень его стесняет.

– Как хотите, – смущенно проговорил Рэнд, – но я ничего не выдумываю. Все правда.

Я промолчал. Я верил ему, но ничего пока не понимал. Рэнд мялся, переступая с ноги на ногу. По-видимому, хотел задать какой-то вопрос и не решался.

– Хотите о чем-то спросить?

– Да. Скажите… разговор о чужаке вам передал Нортон?

– Нет, – сказал я. – Не Нортон.

– Благодарю вас, – пробормотал Рэнд.

– Не за что. Похоже, вы наводите справки о состоянии моральных качеств своего командира?

– Ничего подобного, – ответил он, пожимая плечами. – Я неплохо знаю своего командира и не имею к нему ни малейших претензий. И потом… мне, вообще говоря, нет до него никакого дела. О Нортоне я спросил по другому поводу.

– Ну разумеется, – сказал я с иронией. – По поводу рыбных запасов Балтийского моря.

– Я понимаю, – сказал он, – со стороны все это выглядит довольно глупо…

– Прежде всего, очень путано, а потому не очень красиво.

– Тут как ни поверни – красиво не будет. – Рэнд протяжно вздохнул. – Ведь это касается не только меня лично. Не могу же я… Ну, в общем, у нас так не принято, вы уж меня простите. Одно могу сказать откровенно: это сначала я думал, что чужак был.

– А теперь?

– Теперь думаю: чужака не было.

«Что за черт!» – подумал я. В эту минуту я ощутил себя в положении растяпы-шахматиста, который, разбирая шахматный этюд, вдруг обнаружил, что все четыре слона стоят на одной линии белого поля.

Десантник вежливо попрощался и вышел. Я его не удерживал. В голове у меня царил хаос.

Итак, что мне известно?

Мне известно, что отправная точка истории о чужаке – Рэнд Палмер. Скромен, тверд, правдив, к мистификации не склонен. Лгать своему ближайшему другу Бугримову не стал бы. Тем более не стал бы вводить в заблуждение своего командира. Уж наверное, понимал: посвящать Нортона в подробности такого рода происшествия – значит рисковать собственной репутацией. Но, посоветовавшись с другом, все же решился. Вывод: Рэнд действительно встретился в коридоре с незнакомым ему человеком. Ошибиться, не узнать «своего» десантник не мог. Это исключено. Коридоры жилого яруса великолепно освещены даже в ночное время. Вдобавок Рэнд столкнулся с незнакомцем, что называется, нос к носу. Кроме всего, у Рэнда (как, впрочем, у космодесантников вообще) профессионально развита наблюдательность. По свидетельству того же Бугримова, «у Рэнда глаз верный» – такая оценка в их среде кое-чего стоит. Да, на этом участке анализа логика торжествует, логические концы превосходно увязаны. Дальше… А дальше все летит вверх тормашками.

Против Рэнда… вернее, против его сногсшибательной истории о чужаке выступают два серьезных свидетеля: схема дислокации в командной рубке и обыкновенный здравый смысл. И я, безусловно, принял бы сторону этих очень серьезных свидетелей, если бы… Если бы я не верил десантнику Рэнду. Если бы на предыдущем участке анализа был хоть один логический ухаб. И наконец, если бы на борту корабля не было никаких других историй… Но ведь Рэнд и сам теперь отрицает бытность чужака!..

Что ж, видимо, следует поразмыслить над логикой схемы «чужак был – чужака не было». Как понимать? Сначала был, потом не было? Не годится. Куда он мог улетучиться с корабля?.. Значит, надо принять во внимание одновременность… Но как это можно: быть и не быть одновременно?! Оптическая иллюзия? Обман зрительного восприятия в состоянии галлюцинаторного эффекта?.. Увы, как медикологу мне было отлично известно, что состоянию психики десантника можно только завидовать. С другой стороны, оптические иллюзии не имеют обыкновения расталкивать встречных прохожих локтями. Ну что тут можно придумать еще?.. Если пофантазировать, можно, пожалуй, придумать нахального робота, в достаточной степени хорошо замаскированного под человека. По образу и подобию. И все было бы превосходно, все сразу бы стало на свои места. Внешне – чужак, по сути же нет его – чучело. Был и не было. И Рэнд прав, и я прав, схема дислокации права, логика не в обиде. Жаль, что в пределах Солнечной системы человекоподобных роботов, увы, пока не производят – единственный негативный момент моего остроумного допущения.

А что, если… Стоп! Но ведь это мысль!..

Не надо несуществующих роботов, не надо никаких оптических иллюзий, все просто: Рэнд принял за «чужого» хорошо замаскированного «своего»!.. Вот тебе логика схемы «был – не было». Сначала Рэнд обманулся – «был». Потом догадался – «не было»!..

Но открытие, как водится, потянуло за собой цепочку новых вопросов… Допустим, кому-то из десантников действительно явилась странная идея временно изменить свою внешность. Искусный грим или искусно сделанная маска. В принципе это возможно, хотя и не так просто, как кажется на первый взгляд. Чтобы обмануть цепкий глаз Рэнда, грим или маска должны были выглядеть слишком естественными. Слишком… Это, пожалуй, и не каждому специалисту-гримеру под силу… Впрочем, откуда я знаю: может, в отряде наших десантников есть бывшие крупные специалисты по гриму. Возьмем на заметку. Вопрос другой: чего ради затеян маскарад? Ради шутки? Ничего себе шутка: пролетел мимо Рэнда как угорелый, нырнул в атриум, словно в воду канул. И все – никаких последствий, никакой огласки. А шутка – не шутка, если она без огласки. Шутник сродни актеру: ему нужна публика, нужны аплодисменты – нужна публичная оценка его мастерству. Н-да, здесь, как говорится, шутки в сторону.

Но (кроме шуток) маскарад еще затевают ради инкогнито. И чем строже надо инкогнито соблюсти, тем искуснее должен быть маскарад… Кстати, в тот «маскарадный» вечер Бак получил в кухонном отсеке затрещину именно потому, что предпринял попытку узнать «диверсанта». Круг замыкается, а?.. Что же это у нас на «Лунной радуге» происходит?..

– Можно войти? – прервал мои размышления знакомый голос.

– Да, конечно. Входите.

Я обернулся и увидел приятно улыбающуюся физиономию Бака. Ему я был рад. Давненько мы не встречались. Вернее, встречались, но все как-то на ходу, мимолетно, едва успевая обменяться друг с другом приветственными жестами. Масса неотложных дел не оставляла времени для частных бесед. Сегодня утром я издали видел Бака в кафе и мог бы поклясться, что он был явно не в своей тарелке. Сейчас я бы этого не сказал.

– Присаживайтесь, Феликс. Рад желанному гостю.

– Мимо вот проходил… Решил зайти. – Он бросил взгляд на открытые панели диагностической аппаратуры, добавил: – Если вы, конечно, не очень заняты.

Механик выглядел изрядно похудевшим, но свежим, спортивно подтянутым как никогда. Очевидно, работа в профиле основной специальности пошла ему на пользу – он словно бы помолодел. От него исходил холодноватый, тонкий запах хорошего одеколона. Это было так необычно, что я невольно принюхался. Одеколон «Антарктида»? Похоже. Бак редко пользовался парфюмерией и, если это случалось, предпочитал ароматы тяжелые, приторные…

– Нет, не очень, – спохватившись, ответил я. – Как настроение? Как идут дела?

– Пока все в норме, – ответил Бак. Заботливо осведомился: – А как у вас там… в госпитале?

– Спасибо, тоже неплохо.

– Если нужно чем-либо помочь, я готов, можете на меня рассчитывать.

– И ты, Брут! – в шутливом ужасе воскликнул я. Добровольные помощники соколами кружили над медицинским сектором, предлагая любые услуги, и мне надо было тратить много энергии, чтобы госпиталь не превратился в привокзальную площадь, а госпитализированные десантники – в главную достопримечательность корабельного быта. – Вероятно, у вас появилось больше свободного времени?

– Да как сказать… По сравнению с тем, что было в системе Урана…

– Да, понимаю, никакого сравнения… Нет, Феликс, помощь не требуется. Но все равно спасибо. Если потребуется, буду иметь вас в виду… Кстати, как там наши экраны? Много во время десантных работ перебили?

– Много. – Бак улыбнулся. – Десятка два наберется. Сумасшедшая была обстановка… До сих пор еще кое-где вместо экранов дыры зияют. В техотсеках, трюмах, ангарах, на катерах. Руки пока не доходят. Ведь прежде всего я обязан свое вакуум-оборудование в порядок привести. Ну и с экранами тоже приходится… Вот только что экран дисплея наверху сменил.

– На верхнем ярусе? – насторожился я.

– Да. Но это… не то. – Бак опять улыбнулся. – Это в салоне совещаний, где комиссия работает. Не знаю, что там между учеными было, но дисплей пришлось ремонтировать. Думаю, крепко они там о чем-то поспорили… Их теперь не узнать. Раньше вели себя тихо, солидно, спортзал посещали… А вот получили гору всяких материалов по лунам Урана – и будто их кто подменил. Внутренний распорядок ни во что не ставят, спят и едят как попало и когда попало, бороды отпустили. Некоторые из салона сутками не выходят. Сегодня забрел к ним экран менять, а в салоне шум стоит – боязно в дверь войти. Вошел – на меня никто внимания не обращает. Кричат, смеются, друг друга с чем-то поздравляют, по спинам хлопают. И меня хлопали, пока я ремонтом занимался. Как дети, честное слово. А вчера один… длинный такой математик, ну, фамилия у него еще двойная – Чулымов-Енисейский… в кафе за ужином ковш киселя на себя и меня опрокинул. Случайно, конечно, – торопился уж больно. «Куда торопитесь?» – спрашиваю. Извиняется он. «Ждут меня наверху, – отвечает. – Без меня, – говорит, – работа у них там не клеится». Вижу, очень ему неудобно за свою неловкость. Ну, я, конечно, все это в шутку обернул. «Работа, – говорю, – не волк, в лес не убежит, отдыхать вам надо». Он растерянно так посмотрел на меня, отвечает: «Верно, в лес не убежит, поэтому ее, окаянную, делать надо…» А сам небритый, бледный какой-то, глаза красные, а под глазами круги… В общем, пора, я думаю, вам в это дело вмешаться. Дай им волю – загонят они себя этаким-то аллюром!..

– Непременно вмешаюсь. К сожалению, Феликс, все это так… Давайте-ка сменим тему, – предложил я. – Как там наш «диверсант»? Неужели притих?

– Не знаю, – вяло ответил механик. – Может, притих. Разбитых экранов много, и мне пока трудно ориентироваться. Экраном меньше, экраном больше – в теперешней обстановке не очень-то уследишь…

Мне подумалось, что капитан, по-видимому, прав. Этот бритоголовый увалень, будучи превосходным специалистом по вакуум-оборудованию корабля, как инженер-хозяйственник, напротив, оставлял желать лучшего. По крайней мере в делах хозяйственного учета.

– Ладно, – сказал я, – допустим… По поводу чужака никаких новостей?

Бак неуверенно пожал плечами:

– Если говорить конкретно – нет. Однако мне кажется, чужак потревожил не только десантников.

– Да? А почему это вам кажется?

– Понимаете ли… Недавно мне выпало быть свидетелем одного занятного происшествия. – Бак оживился. – Происшествие, в общем-то, ерундовое, но с криминальным намеком… Принял я душ перед сном, где-то за полчаса до полуночи. Время позднее, тихо вокруг, в душевой я один. Переоделся в гардеробной, к выходу подошел и уж было дверь отодвинул, да вспомнил, что белье в утилизатор не сбросил. В коридор по инерции все-таки выглянул. Вижу, там, в самом конце коридора, человек из атриума вынырнул и быстренько так оттуда в моем направлении засеменил. «Куда это, – думаю, – он торопится?» Только подумал, а тут еще двое из атриума вынырнули. Человек оглянулся на них и шагу прибавил. Кухонный отсек миновал, отсек холодильников тоже… Те двое его окликают: «Эй, парень, погоди!» А тот от них чуть ли не бегом. Двое не отстают. Озадачило это меня. Я осторожно выставил глаз из дверного проема, наблюдаю. Судя по костюмам, все трое – парни из корабельной команды. Но кто такие, конкретно издали определить не могу. К тому же первый, торопыга этот, лицо рукой прикрывает. Вот так… – Бак показал как: прикрыл растопыренной пятерней нижнюю половину лица.

– Потом вижу: рука у него нормальной окраски, белая, а лицо и волосы голубовато-серые. Прямо оторопь меня взяла… Тех двоих я узнал наконец – ребята из группы энергетиков. А «серого» узнать не могу, хоть тресни!.. Энергетики «серого» нагоняют – недалеко уж от меня это было – и бесцеремонно так, грубо за руки его хватают. Тот разозлился, шипит на них: «Какого черта вам от меня надо?! Вы что, – говорит, – балбесы, не видите, как меня краской заляпало?! Не дадут человеку спокойно пройти в душевую!» Ну, энергетики узнали его, стушевались. «Прости, – говорят, – друг Жора, не за того тебя приняли». Укоряют его: «Чего же ты, сякой-эдакий, не отзываешься, когда тебя окликают!..» Жора глазами похлопал, да как рассмеется. «Ой, – говорит, – не могу! А ведь вы, парни, меня именно за „того“ и приняли, не отпирайтесь! Ловлю, значит, затеяли? Ой, не могу!..» Энергетикам, конечно, обидно. «Заткнись, – отвечают ему. – В таком виде будешь ночью по коридорам шататься – нарвешься, это уж точно. Кто верит, кто нет, но, если слух прошел, ребята начеку, сам знаешь. Фонарь ненароком подвесят – иди потом доказывай, что ты не верблюд!..» Смеяться Жора сразу перестал: «Да, – говорит, – что верно, то верно. Вы, – говорит, – ребята, почаще в зоопарк забегайте на верблюдов смотреть – может, будет нам, двигателистам, безопаснее по коридорам ходить».

– Георгий Шульгин? – полюбопытствовал я. – Из группы двигателистов? Наш корабельный художник?

– Он самый, – подтвердил механик. – Ну так вот, заходит Жора в душевую, раздевается, одежду бросает в утилизатор. Посмотрел я на его заляпанное краской обличье и говорю: «Нервный тебе, видать, сегодня натурщик попался…» Он зырк на меня, но молчит. Я опять ему шпильку: «Художником быть нынче небезопасно, а?..» И тут с ним припадок веселого настроения приключился. Ростом невелик, а хохотать умеет будь здоров! Стоит передо мной голый, с испачканной физиономией и заливается во все горло, слезы вытирает. «Да, – говорит, – чувствовал я, что в искусстве ты разбираешься, но чтобы до такой степени превосходно!..» Головой в изнеможении покачивает. Разговорились. Оказалось, натурщики здесь ни при чем. Жора большое полотно для картины готовил, допоздна в изостудии задержался – фон какой-то накладывал. Распылитель красок чего-то испортился, и фон ему, Жоре, вместо картины прямо на физиономию лег… Он, бедняга, выглянул в дверь – вроде бы нет никого в коридоре. Лицо кое-как руками прикрыл – стеснительно все же перед людьми, если встретишь, – и бегом в душевую. Остальное я видел. Ну, конечно, спрашиваю его: «А что это на тебя энергетики навалились?» – «Да так, – говорит, – делать им нечего. Одну гипотезу им любопытно проверить…» – «Какую, – спрашиваю, – гипотезу?» – «Это их, – отвечает, – дело какую…» Ну я ему прямо: «А тебе это разве не любопытно, не трогает?» Он смеется: «Отчего же не трогает? Ты что, ослеп, радость моя бритоголовая, не видел, что ли, как они мне пытались руки за спину завернуть?» Подмигнул мне заляпанным глазом и пошел мыться… Такие вот дела, – подытожил Бак. – Выходит, все знают, но помалкивают.

«Н-да, – подумал я. – Десантники знают, администрация знает, энергетики, двигателисты… Знает практически весь экипаж – от художника до начальника рейда и капитана. Одни шепчутся за углами, другие – таких большинство – недоумевают молча. И ожидают, наверное: не скажет ли чего-нибудь дельного по этому поводу администрация… А что ей сказать? Для этого надо как минимум разобраться в существе вопроса. Попробуй тут разберись, если источники информации ненадежны, а сама информация настолько же необычна, насколько бездоказательна. А откуда черпать доказательства, если весь экипаж делает вид, будто ничего особенного не происходит?.. Да, круг логически замкнут. В конечном счете администрация права. Ведь в общем и целом полет протекает нормально. Так, глядишь, молча все до финиша и долетим, а там видно будет…»

– Видно будет, – повторил я вслух. – Ладно, Феликс, я вот что хотел бы спросить. Этот Жора… Вы не могли бы представить себе его в роли известного нам «диверсанта», с которым вам довелось выяснять отношения в кухонном отсеке?

Механик быстро взглянул на меня. Однако с ответом не торопился. Полез в карман, вынул свой чудовищно яркий носовой платок, промокнул бритое темя. В кабинете распространился явственный аромат «Антарктиды».

– Жора?.. – Бак отрицательно покачал головой. – Нет, это был не он. Куда ему! Ростом не вышел. Да и все остальное… В роли того «диверсанта» я мог бы представить теперь… – Механик странно потемнел лицом, добавил: – Ну, в общем, другого.

– Командира десантников Нортона, – подсказал я.

Лицо механика медленно изменилось.

– Да, – пробормотал он, уколов меня взглядом. – Теперь я мог бы поручиться головой, что это был Нортон.

– Откуда у вас такая уверенность?

– Видите ли… – Механик задумался. – Тогда в кухонном отсеке было очень темно, однако… Ну, как бы это сказать?..

– Вы хотите сказать, что ваша моторная память запечатлела в себе целый ансамбль ощущений, которыми сопровождалась борьба с неизвестным?

– Да.

– С той поры вы пытались как бы примерить весь этот ансамбль к окружающим вас людям. Не ко всем, разумеется, а именно к тем, чья кандидатура казалась вам наиболее подходящей.

– Верно…

– После примерки круг вероятных кандидатур на роль «данного вам в ощущениях» рослого, быстрого, сильного, гибкого и хладнокровного диверсанта значительно сузился. В конце концов остались считаные единицы – меньше, чем пальцев на одной руке. Сколько? Готов спорить, двое.

– Двое… – как эхо подтвердил механик. Вид у него был ошарашенный.

– Однако Нортона среди этих двоих не было, – продолжал я (меня буквально несло на крыльях прозрения). – Мысль о Нортоне у вас возникла недавно.

Мне показалось, в глазах у механика мелькнула тень суеверного страха.

– Не было… – бормотал он словно в гипнотическом трансе. – Недавно…

– Да, заподозрить командира десантников – такое не сразу и в голову может прийти… Нужен был достаточно весомый повод. И повод случился. Я имею в виду слух об отставке Нортона. Размышляя о странном решении командира десантников, вы – уже скорее по инерции – попытались примерить памятный вам ансамбль ощущений к этому человеку. И вдруг обнаружили, что Нортон, пожалуй, точнее всех остальных вписывается в контуры происшествия в кухонном отсеке… Подозрение вас потрясло. Первой вашей мыслью было: явиться ко мне за советом. Вы не сделали этого – вас одолевали вполне понятные сомнения. Но сегодня вам повезло: вы уловили еще одну особенность Нортона, которой был отмечен и ускользнувший от вас «диверсант». Не так ли?

– Верно, черт побери!..

На лице Бака отразилась панически напряженная мозговая работа. Я предложил механику высказаться, но он не слушал меня. Он хотел разгадать секрет моего ясновидения и спросил для проверки:

– Скажите, какую особенность Нортона я уловил?

– Запах, – ответил я. – Запах одеколона «Антарктида».

– Но ведь я никому… – пролепетал он. Краска бросилась ему в лицо. – Ни единым намеком!..

– Успокойтесь, – сказал я с досадой. – Никто, разумеется, ничего мне об этом не говорил. И я, понятно, не факир-ясновидец. Все значительно проще: исходную информацию вы дали мне сами.

– Насчет моторной памяти и ощущений борьбы – это я понимаю, – упорствовал Бак. – Те двое… Да… Вы, должно быть, заметили, как я обхаживал их, и догадались. Ведь, кроме всего прочего, вы еще и психолог.

– Вот именно.

– По поводу Нортона… Да, здесь тоже логично. А вот насчет запаха!.. Да я ведь только сегодня и уловил!

– Утром, – добавил я. – Около трех часов назад. Когда столкнулись с Нортоном у входа в кафе.

– И это вы знаете!..

– Почему бы и нет, если я сидел в кафе недалеко от двери и все прекрасно видел. По выражению вашего лица я догадался, что встреча с Нортоном чем-то вас поразила. На мой приветственный кивок вы не ответили, слепо и бестолково прошлись между столами и ушли не позавтракав. Тогда я, конечно, не знал, что вы торопились в отсек гигиены. Вы торопились вспомнить по свежим следам запахи кое-каких парфюмерных изделий. Результаты ваших экспериментов с душистыми аэрозолями я ощутил. И понял, хотя и не сразу, чем это пахнет… Надо ли говорить, насколько хорошо мне известны парфюмерные вкусы ваши и Нортона?

– Теперь не надо, – сдался наконец Бак.

– Не обижайтесь. На психолога не стоит обижаться за то, что он психолог. Открытие сделали вы, я о нем догадался, и только.

– Это открытие нам ничего не дает, – заметил механик.

Я посмотрел на него.

– Ведь дело-то теперь не наше, – пояснил он, опустив глаза. – Я понял так, что по медицинской части у вас к Нортону претензий нет. Психика у него в порядке, и свои поступки он сознает. В общем… вы как хотите, но что до меня, то скажу откровенно: связываться с Нортоном я больше не желаю. Неприлично как-то, знаете ли, затевать драки с членом командного совета корабля. Пусть ломает экраны, если ему это нравится. – Бак махнул рукой и поднялся. – В конце концов, лишний десяток экранов можно сменить, а мне мои зубы дороже.

Уходя, Бак осторожно полюбопытствовал, намерен ли я как-то использовать новые обстоятельства, и, когда я ответил, что нет, не намерен, вздохнул с облегчением. Ужасно ему не хотелось расстраивать нашего капитана…

Итак, раскрыв инкогнито «диверсанта», мы словно связали себя по рукам и ногам. Своеобразие личных качеств «экранного злоумышленника», уровень его служебного положения на корабле лишили нас, дилетантов, практически всяких надежд добраться до истины – тут хоть лопни от любопытства, как выразился бы старина Бак. Зачем понадобилось Нортону ломать экраны? Имел ли Нортон отношение к загадочной истории о чужаке? Если да, то какое? Ни на один из этих вопросов я до сих пор не знаю ответа. Я, разумеется, совершенно отчетливо понимаю, что тайное битье экранов не есть экстравагантный каприз или, если хотите, некий ритуал абсурда, однако более правдоподобной версии просто-напросто не имею. Вот, пожалуй, и все, что по этому поводу я могу сообщить…

* * *

Раут-холл погрузился в глубокую тишину.

– Конец текста звукозаписи, – произнес Купер, и слушатели, стряхивая с себя оцепенение, зашевелились в креслах.

– Что скажете? – спросил Роган, ни к кому персонально, впрочем, не обращаясь.

Фрэнк отметил в голосе консультанта плохо скрытые нотки сарказма и торжества, подумал: «Профессор, кажется, того… тщеславен».

– Необыкновенно любопытный текст, – сказал Никольский. – Я хотел бы иметь его фонокопию.

– Считайте, что фонокопия у вас в руках, – ответил Гэлбрайт. – Ну что ж, профессор, – сказал он Рогану, – должен вас поздравить. Кое в чем медицина утерла нос нашим парням из отделов наблюдения Внеземельного сектора. А этот Альберт…

– Альбертас Грижас, – поправил Роган.

– Да, Альбертас Грижас… Отчего мне кажется знакомым это имя?.. Он что, по-прежнему в составе экипажа «Лунной радуги»?

– Нет, шеф, – ответил Купер. – Я успел связаться с информаторием УОКСа. Альбертас Грижас временно исполняет обязанности медиколога на суперконтейнероносце «Байкал».

– Причины?

– Самые приятные для Грижаса, Гэлбрайт, – вмешался Роган. – Равно как и для его друзей. Участвовать в последнем рейде «Лунной радуги» к Плутону Грижас не мог, поскольку… во-первых, защита докторской диссертации в Москве. Весьма успешная, кстати. Во-вторых, необходимость его присутствия в Вильнюсе в ответственный момент существенного пополнения семейства Грижасов. Инга Грижас готовилась стать матерью очередной четверки близнецов.

– Так вот откуда мне знакомо это имя! – оживился Гэлбрайт. – «Вильнюсский феномен», «Дважды по четыре – сенсация!»

– В самом деле, – смущенно произнес Никольский. – «Прибалтийские витязи-близнецы», «Демографический микровзрыв в Европе». Я как-то упустил из виду…

– Естественно, – заметил Роган. – Факты рождения близнецов не входят в сферу забот Управления космической безопасности.

– Пока, – подал реплику Фрэнк.

– Что «пока»? – нервно отреагировал на реплику шеф.

– Пока не входят, – пояснил Фрэнк.

– Не понял. Должно быть, очень тонкая шутка.

– Еще неизвестно, чем может обернуться эта «шутка» для наших потомков.

Гэлбрайт удивленно поднял брови.

«Что это со мной сегодня происходит?..» – уже с тревогой подумал Фрэнк, ощущая сгустившуюся вокруг атмосферу назревающего скандала.

– Молодой человек в некотором смысле прав, – прервал молчание Роган. – По данным статистики, в семьях работников Внеземелья, или – я не люблю этого слова – косменов, близнецы рождаются в двадцать раз чаще, чем в семьях оседлых землян. Особенно это касается «наследственных» работников Внеземелья, то есть косменов второго и третьего поколений. Объяснить упомянутый результат простым совпадением невозможно. Теперь даже скептики понимают, что мы имеем дело с генетической аномалией внеземельного, так сказать, происхождения. Как аномалия проявит себя в дальнейшем, нам неясно. Будет ли это во вред человечеству… Вопрос изучается.

– Честно говоря, – сказал Никольский, – я не в состоянии вообразить, какую проблему для человечества могут таить в себе факты пусть даже резко возросшей рождаемости близнецов.

– Весьма серьезную проблему антропогенетического свойства, – опередил Рогана Фрэнк. – Если будет доказано, что количество близнецов на Земле возрастает по экспоненте, наши потомки могут оказаться перед угрозой антропогенетического тупи… – Какие-то булькающие звуки заставили Фрэнка умолкнуть на полуслове. Он посмотрел на Рогана. Роган смеялся.

– Простите старика, – сказал наконец консультант. – Невежливо, я понимаю, но… согласитесь, трудно удержаться, когда такого рода специфический вопрос рождает озабоченность в умах абсолютных в этой области неспециалистов. Сами антропогенетики только-только начинают разводить руками, а кое-кому уже не терпится ударить в набатные колокола!..

– Время такое, профессор, – вежливо напомнил Фрэнк.

– Какое?

– Ну такое… быстротекущее. Пока специалисты разводят руками, специфические вопросы времени заставляют Управление космической безопасности самым недвусмысленным образом действовать кулаками. Правда, не слишком много от этого проку, но ведь надо же что-то делать.

Роган уставился на Фрэнка немигающим взглядом. Задумчиво произнес:

– То ли я постарел и ничего не понимаю в умонастроениях современной молодежи, то ли… Может, действительно время?.. Впрочем… – Старик помедлил.

«Ну-ну, – мысленно подбодрил его Фрэнк, – любопытно узнать, что думали динозавры, встречая первых млекопитающих».

– …Впрочем, я думаю, – проговорил профессор в нос, – сие происходит по причине резкой гипертрофии самосознания нового поколения. Загадочный всплеск…

– Почему «загадочный»? – возразил Никольский. – У нас на Востоке это считают в порядке вещей. И называют, кстати, не «гипертрофией самосознания», а «развитым чувством общественной значимости».

– Развитым!.. – многозначительно повторил Роган. – И в этом все дело. Развитие без экстенсивных всплесков. Ваша социальная среда постепенно накапливала общественно-психологический потенциал необходимой для нашего времени ориентации. Постепенно, заметьте! Поэтому вам, неспециалисту в области социологии, трудно понять кое-какие «детские болезни» западного социума. Герой нашего разговора… – старик посмотрел на притихшего Фрэнка, как смотрят на неодушевленный предмет, – болеет какой-то очень мучительной, но, полагаю, не очень опасной «детской болезнью». А может быть, и несколькими сразу. На досуге хочу поразмыслить и попытаться поставить точный диагноз. Сдается мне, одна из причин подобного рода недомоганий – не совсем обоснованный выбор профессии…

– Я вижу, вы решили убедить моего шефа в моей профессиональной непригодности, – заметил Фрэнк.

– Нет, здесь имеется в виду другое: запросы вашего гипертрофированного самосознания опережают наш век. Я хочу сказать, что профессия, которая полнее соответствовала бы вашим потенциям, просто еще не успела возникнуть. Вот если бы наряду с Управлением космической безопасности был создан Институт космических тревог и опасений, я не задумываясь рекомендовал бы вас на должность руководителя кафедры отчаяния.

– А кстати, – сказал Никольский, – у этой еще не существующей профессии уже потихоньку режутся зубки, хотим мы этого или нет. Полинг безусловно прав в одном: дела по вопросам стратегии у нас обстоят неважно. И по-видимому, очень скоро оргподразделение стратегического уклона у нас будет создано. Что-нибудь вроде отдела методологии, скажем, или отдела гипотетических опасений…

– Лучше сразу – отдел погребального шествия, – со вкусом ввернул консультант. – А в штате – десяток молоденьких плакальщиц по проблемам грядущего.

– Согласен! – прорычал Гэлбрайт, хлопнув по кромке стола обеими ладонями сразу. – Согласен с доводами всех спорящих сторон! Обещаю вырвать у нашего руководства штатную должность оракула и торжественно обязуюсь выдать Полингу самую лестную характеристику! Благодарю всех участников поучительнейшей дискуссии, но умоляю – умоляю! – оставить в покое проблемы грядущего и вернуться к насущным делам настоящего. Ближе к теме. Напоминаю: тема нашей работы в силу некоторых обстоятельств имеет большее отношение к системе Урана, чем к системе ориентации кадров.