Шорохи

Глава 2

Геометрические образы.

Они сводили Энтони с ума.

На закате, когда Хилари Томас, стараясь снять напряжение, колесила вверх и вниз по каньону, Энтони Клеменца и его напарник, лейтенант Фрэнк Говард, допрашивали одного из совладельцев бара в Санта-Монике. За огромными окнами заходящее солнце рисовало постоянно меняющиеся картины – пурпурными, оранжевыми и серебряными мазками на фоне темнеющего моря.

Бар «Парадиз» служил местом встреч одиноких сердец – сексуально озабоченных одиночек обоего пола. В наше время такие заведения тем более нужны, что традиционные места знакомств – церковные обряды, посиделки у соседей, пикники, клубы по интересам – давно снесены настоящими и фигуральными бульдозерами и на их месте выросли небоскребы административных зданий, башни из стекла и бетона, пиццерии и пятиэтажные гаражи. В «Парадизе» парень неопределенного возраста легко мог подцепить неопределенного возраста девушку, и ее жажда соединялась с его собственной. Здесь робкая секретарша из Чатсуэрта могла свести знакомство с некоммуникабельным программистом из Бербанка; и здесь насильник без труда находил свою жертву.

На взгляд Энтони Клеменца, посетители «Парадиза» делились на три живописные группы. В первую входили красивые, уверенные в себе мужчины и женщины, очень прямо сидевшие на высоких табуретах за стойкой и цедившие коктейли, не забывая принимать эффектные позы. Менее красивые, но наделенные точно такими же желаниями, держались с большей непринужденностью и как будто всем своим видом говорили: «Нам здесь хорошо, весело и нет никакого дела до этих воображал с прямыми спинами». Эта группа являла взору более плавные, более закругленные линии тел, находящихся в покое, искупая естественностью мелкие физические несовершенства.

И, наконец, третья группа состояла из безликих, ни красивых, ни безобразных особей, суетящихся по углам, шныряющих от столика к столику, обмениваясь скучающими взглядами и улыбками и пробавляясь низкопробными сплетнями, уверенных в том, что их никто и никогда не полюбит.

По мнению Тони Клеменца, общий колорит был довольно-таки мрачным. Темные полосы неудовлетворенного желания. Клетчатое поле одиночества. Тихое отчаяние в разноцветную елочку.

Но их с Фрэнком Говардом привело сюда не желание полюбоваться пейзажем и жанровыми сценами, а ниточка, ведущая к Бобби Вальдесу по прозвищу Ангелочек.

В апреле Бобби Вальдес вышел из тюрьмы, отсидев семь с хвостиком лет вместо положенных пятнадцати за изнасилование и непредумышленное убийство. И, похоже, его досрочное освобождение было грубейшей ошибкой.

Восемь лет назад Бобби изнасиловал от трех до шестнадцати жительниц Лос-Анджелеса. Полиция располагала доказательствами по трем случаям и подозревала в остальных. Однажды вечером Бобби напал на женщину на автомобильной стоянке; угрожая пистолетом, вынудил сесть в свою машину, отвез в безлюдное место среди Голливудских холмов, сорвал с нее одежду и несколько раз овладел ею, затем вышвырнул из машины и уехал. Голая женщина не удержалась на ногах, покатилась в кювет и там напоролась на старый поваленный забор с острыми деревянными кольями и колючей проволокой. Проволока изранила все ее тело, а заостренный кол пропорол ее насквозь, вонзившись в живот и выйдя из спины. Как ни невероятно, но, вынужденно отдаваясь Бобби, женщина нащупала у него в кармане одну из визитных карточек и, сообразив, что это такое, крепко зажала в кулаке. Далее полиции стало известно, что она всегда носила трусики из комплекта, подаренного ей кавалером: в районе промежности было вышито: «Собственность Гарри».

Такие трусики, грязные и разодранные в клочья, были обнаружены в коллекции Бобби во время обыска в его квартире. Обе эти улики и позволили арестовать его. К несчастью для населения Калифорнии, обстоятельства сложились так, что Бобби легко отделался. При задержании были допущены отклонения от формальной процедуры, это дало возможность развернуть жаркую дискуссию о конституционных гарантиях. Как раз в это время окружной прокурор по фамилии Кауперхаузен сам был заподозрен в коррупции. Сообразив, что нарушения, допущенные при аресте Бобби Вальдеса, могут спасти его собственный зад от любителей покопаться в дерьме, окружной прокурор поддержал предложение защитника признать Бобби виновным в совершении только трех изнасилований и одного непредумышленного убийства. Большинство детективов из отдела по расследованию убийств, такие как Тони, недоумевали, почему прокурор не предпринимает мер для сбора улик еще по нескольким изнасилованиям, а также убийству второй степени, похищению, разбою и содомии. Это казалось совсем не трудным делом. Однако судьба в лице судей благоволила к Бобби.

И вот он снова на свободе. «Ненадолго», – подумал Тони.

В мае, всего через месяц после освобождения, Ангелочек Бобби Вальдес в положенное время не явился отмечаться в полицейский участок. Он съехал с квартиры и не сообщил свой новый адрес. Попросту сбежал.

В июне Бобби принялся за старое – точно с такой же легкостью, как человек после нескольких лет воздержания снова начинает курить. Запретный плод в таких случаях становится еще слаще. В этом месяце Бобби изнасиловал двух женщин и еще двух – в июле. В августе число потерпевших возросло до трех, а первые десять дней сентября дали еще две жертвы. За семь лет в тюрьме Бобби соскучился по женщине.

Полицейские не сомневались, что все девять преступлений – а может быть, и еще несколько, оставшихся неизвестными, – дело рук одного и того же человека – Бобби Вальдеса. Прежде всего, во всех девяти случаях преступник одинаково приступал к делу. После того как одинокая женщина выходила из своей машины на безлюдной стоянке, он выныривал из темноты и, приставив к ее боку, спине или животу пистолет, говорил: «Я крутой парень. Едем со мной. Тебе ничего не будет. Откажешься – выпущу кишки. Если не будешь сопротивляться, тебе не о чем беспокоиться. Я и в самом деле крутой парень!» Каждый раз он произносил одно и то же. Жертвы запомнили эти слова, потому что уж очень они не вязались с юношеским, почти детским, обликом «крутого парня». Точно так же Бобби действовал восемь лет назад, в самом начале своей карьеры насильника.

Все жертвы одинаково описывали напавшего на них человека. Стройный. Ростом пять футов десять дюймов. Вес примерно сто сорок фунтов. Смуглый. Ямочка на подбородке. Каштановые волосы и карие глаза. Нежный девичий голосок. За этот голос и юное миловидное лицо приятели прозвали его Ангелочком. Бобби исполнилось тридцать лет, но он все еще выглядел на шестнадцать. Пострадавшие утверждали, что он показался им чуть ли не подростком, однако вел себя как жестокий, опасный, больной мужчина.

Бармен «Парадиза» поручил свою работу помощнику и внимательно ознакомился с тремя фотографиями Бобби Вальдеса, предложенными ему Фрэнком Говардом. Бармена звали Отто. Это был видный бородатый мужчина с красивым темным загаром. На нем были темные брюки и голубая рубашка с расстегнутыми верхними пуговицами; оттуда выглядывали жесткие курчавые волосы и золотая цепочка, на которой болтался зуб акулы. Отто перевел взгляд с фотографий на Фрэнка и нахмурился.

– Вот не знал, что Санта-Моника попадает под юрисдикцию лос-анджелесской полиции.

– Нас пригласил шеф полиции Санта-Моники, – объяснил Тони.

– Гм.

– Мы сотрудничаем в расследовании особо тяжких преступлений, – нетерпеливо произнес Фрэнк. – Ну что, вы когда-нибудь видели этого парня?

– Ага, заходил пару раз.

– Когда?

– Э… с месяц назад. Может, и раньше.

– Не в последнее время?

В это время на эстраду после двадцатиминутного перерыва вышел джаз и заиграл одну из песенок Билли Джоэла. Отто повысил голос, чтобы перекричать музыку.

– Говорю вам, я не видел его больше месяца. Я почему запомнил – он показался мне совсем сопляком, из тех, кому не положено отпускать спиртное. Пришлось спросить удостоверение личности. Он аж взбеленился. Начал тут выступать.

– Чего он хотел?

– Требовал управляющего.

– И все? – спросил Тони.

– Обзывался нехорошими словами, – угрюмо произнес Отто. – Меня никогда так не обзывали.

Тони приложил руку к уху наподобие раковины, чтобы лучше слышать бармена. Он ничего не имел против мелодий Билли Джоэла, но не в исполнении музыкантов, явно считавших, что энтузиазм и громкость способны компенсировать плохую игру.

– Значит, он вас оскорбил, – констатировал Фрэнк. – Дальше?

– Дальше ему пришлось извиниться.

– Так просто? Сначала он требует управляющего, обзывает вас, а потом этак запросто приносит свои извинения?

– Ага.

– Это с какой же стати?

– А с такой, что я попросил его об этом.

Фрэнк придвинулся к бармену поближе: музыка сделалась прямо-таки оглушительной.

– Извинился только потому, что вы его об этом попросили?

– Ну… сначала он полез на рожон.

– Вы подрались?

– Не-а, – лениво ответил Отто. – Если какой-нибудь сукин сын начинает выступать в моем баре, мне необязательно марать о него руки, чтобы заставить заткнуться.

– Должно быть, вы их гипнотизируете, – буркнул Фрэнк.

Джаз влупил на полную катушку. Казалось, от такого количества децибел глаза вылезут из орбит. Солист предпринимал жалкие попытки подражать Билли Джоэлу.

Рядом с Тони сидела, прислушиваясь к разговору, ослепительная зеленоглазая блондинка. Она вдруг открыла рот.

– Валяй, Отто. Покажи свой фокус.

– Вы что, умеете творить чудеса? – спросил Тони. – Например, делать так, чтобы нарушитель испарился в воздухе?

– Он их пугает, – объяснила блондинка. – Это высший класс. Покажи им, Отто.

Тот пожал плечами и, пошарив под прилавком, достал высокую стеклянную пивную кружку. Несколько секунд он выжидал, давая полицейским возможность рассмотреть ее – словно они никогда не видели ничего подобного. Потом поднес кружку к губам и, откусив кусок стекла, выплюнул в урну. Оркестр как раз сделал небольшую паузу, и было слышно, как хрустит стекло.

– Ничего себе! – воскликнул Фрэнк.

Блондинка захихикала. Отто повторил свой трюк. Наконец он отгрыз весь верх и швырнул кружку в урну.

– Я всегда так делаю, если кому-нибудь хочется побузить. И говорю, что, если он не успокоится, я откушу ему нос.

Фрэнк был потрясен.

– Неужели вам приходилось это делать?

– Что – откусывать нос? Не-а. Обычно хватает одного обещания.

– И часто здесь бывают драки? – осведомился Фрэнк.

– Не-а. Это приличное место. Не больше одной в неделю.

Джаз снова врубил на полную мощность.

– Как вы это делаете? – крикнул Тони.

– Кусаю стекло? Ну, есть тут один секрет. Но вообще-то нетрудно научиться.

– И вам никогда не случалось порезаться?

– Бывает, хотя и редко. Только не язык. Чтобы узнать, умеет ли человек это делать, попросите показать язык. Мой – в полном порядке.

– Но вы сказали, что у вас были несчастные случаи…

– Ясное дело. Губы. Хотя и не так уж часто.

– От этого трюк еще эффектнее, – вмешалась блондинка. – Видели бы вы Отто в тот момент, когда у него по бороде течет кровь, а на губах кровавая пена! – Ее зеленые глаза зажглись таким восторгом, что Тони стало не по себе. – Вы и представить себе не можете, как быстро они делаются паиньками!..

– М-да, – только и смог вымолвить Тони.

Фрэнк опомнился первым.

– Ну ладно. Вернемся к Бобби Вальдесу. – Он постучал костяшками пальцев по фотографиям на прилавке.

– Я же сказал, он уже месяц носу не кажет.

– В тот вечер, после стычки, он спросил чего-нибудь выпить?

– Да. Парочку стаканов.

– Вы сказали, что видели его удостоверение личности…

– Ага.

– Что это было – водительские права?

– Ага. Ему оказалось тридцать лет. Ни за что бы не подумал.

– Вы не заметили, на чье имя были выданы права?

Отто потеребил акулий зуб на цепочке.

– На чье имя? Ну, вы же знаете.

– Я просто подумал, – объяснил Фрэнк, – может, он показал вам фальшивые документы?

– Там было его фото.

– Это еще не значит, что они настоящие.

– Калифорнийские права не так-то легко подделать, – авторитетно заявил Отто. – Только попробуйте – они мигом начинают расползаться. Особая обработка. – Совладелец бара вдруг оживился. – Он что, шпион?

– Задавать вопросы – наше дело, – отрезал Фрэнк. – А ваше – отвечать.

Бармен моментально замкнулся в себе; глаза сделались пустыми.

Почувствовав, что они вот-вот потеряют свидетеля, Тони предостерегающим жестом положил руку Фрэнку на плечо:

– Хочешь, чтобы он начал хрупать стекло?

– Хотела бы я на это посмотреть! – снова захихикала блондинка.

– Может, попробуешь сам? – предложил Фрэнк.

– С удовольствием.

– Что ж, валяй.

Тони улыбнулся бармену.

– Послушайте, вы любопытны, мы – тоже. Никому не будет хуже, если мы удовлетворим вашу любознательность, а вы – нашу. Идет?

Отто начал оттаивать.

– Так что натворил этот Бобби Вальдес?

– Нарушил режим.

– Учинил разбойное нападение, – добавил Фрэнк.

– Изнасиловал девятерых женщин, – продолжил Тони.

– Эй, – удивился бармен. – Вы, парни, кажется, сказали, что вы из отдела по расследованию убийств?

Музыканты только что отыграли «Все по-прежнему» и устроили себе небольшую передышку, делая вид, что настраивают инструменты.

– Когда Бобби Вальдесу попадается не слишком покладистая бабенка, – объяснил Тони, – он угрожает ей пистолетом. Пять дней назад он напал на десятую жертву. Она сопротивлялась, и он так сильно ударил ее по голове, что она скончалась в больнице.

– Чего я не понимаю, – вставила блондинка, – так это зачем брать силой то, что многие и сами охотно дадут? – И она подмигнула Тони, но тот не прореагировал.

– Перед смертью, – подхватил Фрэнк, – потерпевшая дала точное описание преступника, Бобби Вальдеса. А теперь мы готовы послушать вас.

Как оказалось, Отто смотрел не только шпионские фильмы, но и детективы.

– Ага, – протянул он. – Выходит, он обвиняется в убийстве с отягчающими обстоятельствами?

– Точно, – подтвердил Тони.

– А как вы вышли на меня?

– В семи случаях из десяти он нападал на одиноких женщин на автостоянках возле таких заведений, как ваше.

– И вовсе не таких, – запротестовал Отто. – Наша стоянка отлично освещается.

– Оно так. Но мы объехали все бары для одиноких в городе, и один посетитель сказал, будто бы встречал его здесь. Хотя он и не уверен на все сто процентов.

– Я же сказал, что он заглядывал, – проворчал Отто. – Месяц тому назад.

Теперь, когда он смягчился, Фрэнк снова перехватил инициативу.

– Значит, он начал скандалить, вы проделали трюк со стеклом, и он предъявил удостоверение личности?

– Ага.

– На чье имя?

Отто насупил брови от напряжения.

– Точно не припомню.

– Роберт Вальдес?

– Не думаю.

– Постарайтесь вспомнить.

– Вроде бы он чикано.

– Вальдес тоже мексиканская фамилия.

– Та была еще более чикано. Кажется, она оканчивалась на «кес». Что-то вроде Веласкес, но не Веласкес.

– А имя?

– Это я запомнил. Хуан.

– Хуан?!

– Ага. Настоящий чикано.

– Вы не обратили внимания на домашний адрес?

– Не интересовался.

– Он что-нибудь рассказывал о себе?

– Нет. Выпил и ушел.

– И больше не возвращался?

– Вот именно. Во всяком случае, в мою смену.

– У вас хорошая память.

– Только на бузотеров и красоток.

– Нам бы хотелось показать эти снимки вашим посетителям, – сказал Фрэнк.

– Валяйте.

Сидевшая рядом с Тони блондинка оживилась.

– Можно мне посмотреть? Вдруг я его видела. И даже разговаривала.

Наклонясь над снимком, она задела Тони коленом.

– Меня зовут Джуди. А тебя?

– Тони Клеменца.

– Я так и думала, что ты итальянец. Глаза темные и грустные.

– Они меня выдают.

– И вьющиеся волосы.

– И на рубашке пятна от соуса к спагетти, – продолжил Тони.

Девушка с интересом посмотрела на него.

– Да нет там никаких пятен, – усмехнулся Тони. – Я пошутил.

– А…

– Вы знаете Бобби Вальдеса?

Она взглянула на фотографию.

– Нет. Наверное, он приходил, когда меня не было. А ничего парнишечка. Смазливенький. Все равно что лечь с младшим братом.

Тони забрал у нее фотографию.

– Какой у тебя костюм! – похвалила блондинка.

– Спасибо.

Тони угадывал в ней не просто эмансипированную женщину, какие ему скорее нравились: в Джуди было что-то темное, звериное. Это тип женщин, обожающих хлыст и наручники. Или еще почище. Рядом с ней он чувствовал себя лакомым кусочком. Что-то вроде бутерброда с икрой на серебряном блюде.

– В таких местах, как это, – продолжала Джуди, – редко встретишь прилично сшитый костюм. Одни спортивные майки, да джинсы, да кожаные пиджаки.

Тони откашлялся.

– Ну ладно. Спасибо за попытку помочь.

Женщина гнула свое:

– Обожаю элегантных мужчин.

Их взгляды встретились, и он прочел в ее глазах нескрываемую похоть. У Тони возникло чувство, что, пойди он с ней, дверь ее квартиры захлопнется за ним, словно челюсти акулы. Она так и набросится на него и сожрет с потрохами. Все соки высосет.

– Пора идти работать, – сказал он, вставая с высокого табурета перед стойкой. – Увидимся.

– Надеюсь.

Они с Фрэнком еще примерно пятнадцать минут показывали посетителям бара фотографии Бобби Вальдеса. Тем временем джаз переключился на репертуар «Роллинг Стоунз» и Элтона Джона. У Тони заскрипели зубы от раздражения. Они только зря потратили время. Никто не вспомнил убийцу с лицом невинного ребенка.

Напоследок Тони задержался возле стойки, где Отто смешивал земляничный коктейль «Маргарита».

– Можете сказать мне одну вещь? – прокричал он.

– Все, что угодно!

– Разве люди приходят сюда не для того, чтобы познакомиться?

– Естественно, для этого.

– Тогда какого черта в барах обычно стоит такой грохот?

– Вам не нравится джаз?

– Нравится. Но не такой громкий.

– А…

– Разве под такую музыку можно разговаривать?

– Разговаривать? – удивился Отто. – Но, приятель, они приходят сюда не затем, чтобы разговаривать. Познакомиться, присмотреться друг к другу, выбрать, с кем лечь в постель…

– А поговорить?

– Да вы посмотрите на них! О чем они стали бы разговаривать? Да если бы не оглушительная музыка, они бы только и делали, что психовали.

– Выходит, они признают только язык тела?

Отто пожал плечами.

– Наверное, мне следовало бы жить в другую эпоху, – пробормотал Тони и вышел из бара.

Становилось прохладно. Над морем поднимался негустой туман – так, легкая дымка, начавшая понемногу наступать на берег.

Фрэнк уже сидел за рулем их полицейского, но без опознавательного знака седана. Тони хлопнулся на пассажирское сиденье и пристегнул ремень. Сегодня им предстояло наведаться еще по одному адресу. Кто-то в баре «Сенчури» сказал, что встречал Бобби Вальдеса на перекрестке бульвара Заходящего Солнца с Голливудским шоссе. Через несколько минут Фрэнк произнес:

– Ты мог бы поиметь ее.

– Кого?

– Блондинку. Джуди.

– Фрэнк, я же на работе.

– Договорились бы на другое время. Она явно положила на тебя глаз.

– Не мой тип.

– Аппетитная бабенка.

– Из породы убийц.

– Как это?

– Она бы слопала меня целиком.

Фрэнк немного подумал и сказал:

– Дерьмо собачье. Если бы она делала авансы мне, я бы не отказался.

– Ты знаешь, где ее искать.

– Возможно, я и загляну туда, когда все сделаем.

– Валяй. А я потом навещу тебя в больнице.

– Да что с тобой? Я так не заметил в ней ничего особенного. С такими никаких проблем.

– Может, поэтому я на нее и не клюнул.

– Не понял.

Тони провел рукой по лицу, словно стирая усталость.

– Хищная шлюха.

– С каких это пор ты заделался пуританином?

– Я не пуританин. Хотя… Может быть, и да. В какой-то мере. Видит бог, у меня было навалом «интимных встреч». Но я не могу представить себя в таком месте, как «Парадиз». Охочим до свежего женского мяса. Флиртующим с Джуди. Я бы не смог притворяться. Представь себе, как я лепечу в промежутках между песенками: «Привет, я – Тони. А тебя как зовут? Какой твой знак Зодиака? Ты увлекаешься астрологией? Веришь в воздействие космических лучей? Как по-твоему, это судьба, что мы встретились? Может, попробуем вместе исправить карму? Хочешь трахнуться?»

– Из всей твоей речи, – сказал Фрэнк, – я понял только насчет «трахнуться».

– Я тоже. В том-то все и дело. В таком месте, как «Парадиз», разговоры – сплошной камуфляж. Главное – поскорее добраться до постели. Тебе нет дела до ее чувств, переживаний, способностей, страхов, надежд, потребностей и заветных желаний. Ты ложишься в постель с совершенно незнакомым человеком. Хуже того, занимаешься любовью с подделкой под женщину, картинкой из журнала для мужчин, символом женщины. О любви нет и речи. Это ничем не отличается от щекотки или промывания желудка. Если секс таков, не лучше ли остаться дома и заняться мастурбацией?

Фрэнк притормозил на красный свет и пробурчал:

– Все-таки рука так не прочистит, как женщина.

– Фрэнк, не будь вульгарным.

– Я просто практичен.

– Я вот что хочу сказать. Если не знать партнера, игра не стоит свеч. Я должен чувствовать партнершу, знать, чего она хочет и о чем думает. Секс имеет смысл, только если партнерша для меня что-то значит, если она – личность, а не просто гладкое, стройное тело со всеми положенными выпуклостями. Личность – со своим характером, сложностями, даже недостатками, со всеми оставленными жизнью отметинами…

– Я не верю своим ушам, – отозвался Фрэнк, снова по сигналу светофора трогаясь с места. – Опять этот детский лепет, будто бы секс без любви ни к черту не годится?

– Я не говорю о так называемой вечной любви, – объяснил Тони, – или нерушимой верности до гробовой доски. Можно любить какое-то время, даже не очень сильно. Можно питать друг к другу добрые чувства, даже когда между вами уже нет физической любви. Все мои прежние любовницы оставались моими друзьями, потому что мы не смотрели друг на друга как на зарубки на боевом оружии – по количеству убитых врагов. У нас было и остается много общего. Понимаешь, прежде чем оголить одно место и начать кувыркаться с женщиной в постели, я должен убедиться, что могу доверять ей. В ней должно быть что-то особенное, близкое мне: чтобы мне захотелось открыть ей душу, сделать ее частью моей жизни.

– Чушь собачья! – презрительно отозвался Фрэнк.

– Но я так чувствую.

– Хочешь совет?

– Валяй.

– Лучший из тех, какие ты когда-либо получал.

– Я весь внимание.

– Если ты думаешь, что на свете действительно существует то, что называют любовью, что она так же реальна, как страх или ненависть, значит, ты обрекаешь себя на великие страдания и огромную ложь. Любовь выдумали писатели, чтобы люди покупали их книги.

– Ты шутишь?

– Какие, к черту, шутки?! – Фрэнк на мгновение оторвался от дороги, чтобы с жалостью посмотреть на Тони. – Сколько тебе – тридцать три?

– Почти тридцать пять.

Фрэнк обогнал медленно идущий грузовик, груженный металлическим ломом.

– Значит, я на десять лет старше. Так вот, прислушайся к мнению старшего по возрасту. Рано или поздно тебе покажется, что ты по-настоящему влюблен, но едва ты нагнешься поцеловать землю, по которой она ступает, она всадит в тебя нож и выпустит кишки. Если ты дашь понять, что у тебя есть сердце, она сделает все, чтобы разбить его. Привязанность? Разумеется. И – похоть. Похоть – вот что это такое. Но не любовь. Забудь это слово и наслаждайся жизнью. Возьми от нее все, что она может дать. Пользуйся, пока молодой. Трахай баб. Трахай и сразу давай деру, только так они не смогут причинить тебе зло. Если ты станешь требовать любви, только выставишь себя на посмешище. В конце концов они смешают тебя с грязью.

– Это слишком циничная точка зрения.

Фрэнк пожал плечами. Полгода назад он прошел через мучительную процедуру развода и до сих пор не оправился.

– Фрэнк, – сказал Тони, – ведь ты же не циник. Ты сам не веришь тому, что наговорил.

Фрэнк молчал.

– Ты очень ранимый, – не унимался Тони.

Его напарник пожал плечами.

Минуту-другую Тони пытался оживить угасший разговор, но Фрэнк уже высказал все, что имел сказать по этому поводу, и погрузился в привычное, немного загадочное молчание. Странно было уже и то, что он закатил такую длинную речь. Самую длинную, какую Тони когда-либо слышал из его уст.

Они работали вместе чуть более трех месяцев. И Тони все еще не был уверен, что это сотрудничество даст хорошие плоды. Они были слишком разные. Тони любил пофилософствовать. Фрэнк, как правило, только бурчал в ответ. У Тони была уйма других интересов, помимо работы: кино, книги, вкусная еда, театр, музыка, живопись, бег, лыжи… А Фрэнку, судя по всему, ни до чего не было дела. Тони верил, что существует уйма способов заставить свидетеля говорить – при помощи доброты, мягкого обращения, юмора, сочувствия, внимания, обаяния, настойчивости, хитрости – ну и, конечно, угроз и косвенного давления. Фрэнк предпочитал обходиться настойчивостью, хитростью, угрозами и не брезговал даже применением грубой силы. В их отделе это считалось допустимым. Других подходов он не признавал. В результате не менее двух раз в неделю Тони приходилось его одергивать, особенно если выдавался неудачный день. Сам Тони всегда сохранял самообладание.

Внешне они тоже разительно отличались друг от друга. Фрэнк – плотный, ростом пять футов и девять дюймов, голубоглазый блондин, а Тони – высокий, стройный, темноволосый и темноглазый. Фрэнк – пессимист и брюзга; Тони – оптимист. Подчас казалось, этим двоим ни за что не сработаться.

Однако кое в чем они были и похожи. Прежде всего, ни один не относился к своей службе в полиции как к работе «от звонка до звонка». Они чуть ли не постоянно перерабатывали и никогда не жаловались. Когда расследование подходило к концу и события следовали одно за другим с калейдоскопической быстротой, они прихватывали и выходные. Никто не просил их об этом и тем более не приказывал. Это был их собственный выбор.

Тони отдавал всего себя работе из честолюбия. Он не собирался до конца своих дней оставаться простым лейтенантом-сыщиком. Дослужиться хотя бы до капитана или чего-нибудь получше, может быть, дойти до самого верха, занять место шефа, получать солидную зарплату, а потом – солидную пенсию. Он вырос в большой итальянской семье, где бережливость была возведена в ранг религии, не менее важной, чем католичество. Карло, его отец, был портным-иммигрантом. Старик всю жизнь упорно трудился, чтобы дать детям пищу, кров и одежду, но не раз оказывался на грани банкротства и нищеты. В семье Клеменца часто болели, и счета от врачей и фармацевтов съедали большую часть семейного бюджета. Еще когда Тони был ребенком, он выслушал от отца немало коротких, но энергичных лекций о том, как важно добиться материальной независимости, для чего необходимо хорошо и много работать, разбираться в финансовых вопросах, твердо стоять на ногах, обладать честолюбием и иметь постоянную работу. Отцу Тони впору было работать в ЦРУ, в отделе промывания мозгов. Уроки и принципы Карло Клеменца так прочно вошли в сознание сына, что даже сейчас, будучи тридцати пяти лет от роду, имея постоянную работу и кругленькую сумму на счете в банке, Тони чувствовал себя не в своей тарелке, если не был на работе два-три дня кряду. Когда он брал положенный отпуск, это становилось настоящей пыткой. Он перерабатывал, потому что был сыном Карло Клеменца, а сын Карло Клеменца не мог думать и чувствовать иначе.

У Фрэнка Говарда были свои резоны. Он был не честолюбивее других, и его не особенно волновали деньги. Фрэнк буквально жил работой. Служба в отделе расследования убийств была единственной ролью, которую он знал и умел играть; только это давало ему ощущение своей значимости.

Тони оторвал взгляд от задних фар идущей впереди машины и перевел его на лицо напарника. Фрэнк ничего не почувствовал. Все его внимание было сосредоточено на вождении; он пристально вглядывался в вереницу огней, катившихся вдоль Уилширского бульвара. Его черты трудно было назвать классическими, но он был по-своему красив. Густые, широкие брови. Глубоко посаженные голубые глаза. Нос немного великоват и чуточку более заострен, чем нужно. Красиво очерченный рот – жаль только, что его чуть ли не постоянно кривила саркастическая усмешка. Ему нельзя было отказать в привлекательности и властности, а также внутренней независимости. Легко было представить, как Фрэнк возвращается домой, садится в кресло и погружается в транс – до восьми часов следующего утра.

Помимо того, что Тони с Фрэнком отдавали работе личное время, у них было и еще кое-что общее. Большинство детективов давно выбросили на свалку вышедшую из моды одежду и, одеваясь в штатское, напяливали на себя джинсы и свободные куртки. Тони с Фрэнком придерживались традиционного стиля: строгие костюмы и галстуки. Они считали себя профессионалами экстра-класса, выполняли работу, требующую не меньших интеллектуальных затрат, чем профессия адвоката, преподавателя или служащего социальной сферы; джинсы никак не соответствовали этому имиджу. Ни тот, ни другой не пил на дежурстве и не пытался спихнуть свою работу на другого.

«Может, мы и сработаемся, – подумал Тони. – Возможно, со временем мне удастся убедить Фрэнка в необходимости более мягкого подхода к свидетелям. Возможно, он научится получать удовольствие от хороших фильмов и вкусной пищи, если уж не от книг, театра и живописи. Наверное, я слишком многого от него хочу. Но бог ты мой, если бы он хоть чуточку поддерживал разговор, а не сидел как пень».

Тони знал, что до самого конца своей полицейской карьеры будет многого ждать от всякого, с кем ему доведется работать, потому что на протяжении пяти лет, вплоть до мая, он имел дело с образцовым напарником, Майклом Саватино. Оба они были итальянцами, у них были общие воспоминания, развлечения и тревоги. Более того, они пользовались одними и теми же методами в работе. Майкл читал запоем, был большим любителем кино и отлично готовил. Они проводили дни в увлекательных беседах.

В феврале Майкл с женой Паулой поехали на уик-энд в Лас-Вегас. Побывали на двух спектаклях. Дважды поужинали в лучшем ресторане города. Заглянули в казино и просадили шестьдесят баксов. А за час до отъезда Паула шутки ради опустила серебряный доллар в прорезь игрального автомата, повернула ручку и выиграла двести двадцать тысяч долларов.

Майкл никогда не смотрел на полицейскую службу как на дело своей жизни. Но он, так же как Тони, искал стабильности. Он окончил полицейскую академию и довольно быстро поднимался по служебной лестнице – от патрульного в форме до инспектора-детектива. Тем не менее в марте он подал заявление об уходе. Всю свою сознательную жизнь он мечтал о собственном ресторане. И вот пять недель назад он открыл в Санта-Монике типичный итальянский ресторан. Его мечта осуществилась.

«Какие шансы у моей мечты? – спрашивал себя Тони, рассматривая через стекло машины ночной город. – Суждено ли мне поехать в Лас-Вегас, выиграть двести тысяч баксов, уволиться из полиции и начать карьеру художника?»

Естественно, он не произнес этого вслух. Его не интересовало мнение Фрэнка по этому вопросу. Ответ и так был ясен. Какие у него шансы? Никаких. С таким же успехом можно было представлять себе, что ты вдруг окажешься потерявшимся в детстве сыном богатого арабского принца.

Как Майкл Саватино всю жизнь мечтал открыть ресторан, так Тони Клеменца спал и видел себя художником. У него был талант. Он рисовал карандашом и тушью, акварелью и маслом. У него была не только отличная техника, но и уникальная творческая фантазия. Случись ему родиться в семье хотя бы со средним достатком, он поступил бы в академию художеств, учился бы у лучших профессоров, развивал данные богом способности и мог бы стать знаменитым художником. Ну а поскольку всего этого не было, он штудировал сотни книг по живописи и проводил многие часы за этюдами и экспериментами с разным материалом. Его убивал свойственный самоучкам недостаток уверенности в себе. Хотя Тони принял участие в четырех выставках и дважды получал первые призы, он никогда всерьез не думал о том, чтобы оставить работу и посвятить себя творчеству. Это была всего лишь дивная греза, сладкая мечта. Сын Карло Клеменца никогда в жизни не пожертвует твердым заработком ради эфемерного счастья, полного неуверенности и тревог существования свободного художника. Разве что на него прольется золотой дождь в Лас-Вегасе.

Тони завидовал удаче Майкла Саватино. Конечно, они близкие друзья и он честно радовался за Майкла, но также и завидовал. Он был всего лишь человеком и в глубине души не мог не задавать себе подленький вопрос: «Почему это не случилось со мной?» Фрэнк неожиданно резко нажал на тормоза и заорал:

– Задница!

– Тихо, Фрэнк.

– Иногда я жалею, что больше не одет в полицейскую форму и не раздаю направо и налево повестки.

– Вот уж не о чем жалеть!

– Я все-таки прищемлю ему хвост!

– Не стоит, Фрэнк. Ведь может случиться, что когда заставишь этого типа остановиться и подойдешь к нему, то схлопочешь пулю или еще что-нибудь почище. Нет, я так рад, что патрульная служба позади. В отделе расследования убийств, по крайней мере, знаешь, с кем имеешь дело и чего можно ожидать.

Фрэнк не позволил втянуть себя в дальнейшую дискуссию. Он по-прежнему не сводил глаз с дороги и беззвучно сыпал проклятиями.

Тони вздохнул и снова принялся смотреть в окно, но уже не как полицейский, а как художник.

Каждый морской или сухопутный пейзаж, каждая улица, архитектурный ансамбль, каждый предмет и даже человек имел свой неповторимый геометрический образ. Вычленить, распознать его – вот что главное. Потом уже вы начинаете воспринимать то, что нанизано на него, как на каркас. Если у вас есть дар увидеть за внешней гармонией внутреннюю, вы поймете глубинный смысл предмета или явления и создадите настоящую картину. Если же вы берете кисти и краски и приближаетесь к холсту без такого анализа, у вас может получиться миленький набросок, но не произведение искусства.

Пока Фрэнк вел машину на восток, туда, где располагался еще один бар для одиночек, «Большой толчок», Тони пытался определить для себя геометрию ночного города. Вначале, при въезде в Лос-Анджелес со стороны Санта-Моники, преобладали четкие горизонтальные линии небольших коттеджей с видом на море и раскидистых, мохнатых пальм – воплощение покоя и относительного отдыха. В районе Вествуд пошли вертикали небоскребов, обозначенных в темноте светлыми пятнами окон. Перпендикуляр показался Тони символом времени – неудержимого стремления ввысь, к карьере, деньгам, власти. Из Вествуда они взяли курс на район Беверли-Хиллз; «город в городе», фабрика грез, где полицейские могли при необходимости разъезжать, но где они не имели ни малейшей власти. Мягкие, плавные, переходящие друг в друга линии. Величавые особняки, парки, сочная, буйная зелень, шикарные магазины и сверхдорогие автомобили. Чем дальше, тем отчетливее становилось ощущение роскоши.

Они свернули к северу, одолели довольно-таки крутой подъем и въехали на бульвар Заходящего Солнца, ведущий в центр района Беверли-Хиллз. Позади остался один из самых элегантных в городе ресторанов – «Скандия».

Сверкающие огни дискотек. Ночной клуб, специализирующийся на оккультизме. Еще один – вотчина знаменитого эстрадного гипнотизера. Театры комедии. Клубы рок-н-ролла. Гигантские афиши. И огни – море огней.

Фрэнк повернул на восток. Теперь огней становилось все меньше; появились первые признаки упадка. То там, то здесь возникали островки, похожие на злокачественные опухоли, разъедающие здоровое тело города: дешевые бары, клубы стриптиза, массажные кабинеты, книжные магазины, торгующие порнографией, жилые дома, срочно нуждающиеся в капитальном ремонте. Метастазы разрастались, захватывая все новые участки живой плоти. Внезапно в сиянии красных и голубых огней перед ними вырос бар «Большой толчок».

Интерьер бара ничем не отличался от того, какой они только что видели в «Парадизе», разве что здесь было больше разноцветных огней да посетители выглядели малость поагрессивнее. Но их роднило общее ощущение сексуального голода и одиночества.

Бармен ничем не смог быть им полезен, а единственная посетительница, высокая брюнетка с фиалковыми глазами, заверила детективов, что они смогут найти Бобби в «Янусе», дискотеке в районе Вествуд. Она как раз видела его там два последних вечера.

Снова оказавшись в машине, Фрэнк проворчал:

– Нас только и делают, что отфутболивают из одного места в другое.

– Так чаще всего и бывает.

– Время позднее.

– Да.

– Наведаемся в «Янус» или отложим до завтра?

– Давай лучше сейчас, – ответил Тони.

– О’кей.

Они развернулись и снова поехали по направлению к бульвару Заходящего Солнца, от разъедаемых раком районов к блеску и роскоши Беверли-Хиллз.

Как обычно, когда он подозревал Тони в готовности начать разговор, Фрэнк включил рацию и стал слушать вызовы. Кажется, за последние несколько часов в этой части города не случилось ничего из ряда вон выходящего. Семейная ссора. Подозрительный тип на автомобильной стоянке на улице Хилгард – необходимо проверить, что это за птица.

И вдруг эфир ожил. Поступил вызов от женщины, которая подверглась разбойному нападению. Покушение на изнасилование с применением оружия. Осталось невыясненным, скрылся ли налетчик или прячется где-то поблизости. Имела место стрельба, но опять-таки неясно, кто стрелял: преступник или жертва.

– Придется работать вслепую, – прокомментировал Тони.

– Это в трех кварталах отсюда, – подхватил Фрэнк.

– Через минуту можем быть на месте.

– Да уж раньше, чем патрульная машина.

– Хочешь принять в этом участие?

– Само собой.

– Тогда я доложу.

Тони взял микрофон, а его напарник резко нажал на газ. У Тони бешено, в такт двигателю, заколотилось сердце. Он ощутил охотничий азарт и одновременно холодок под ложечкой. Он вспомнил еще одного своего бывшего напарника, Паркера Хатчисона, у которого напрочь отсутствовало чувство юмора. Всякий раз, когда они отвечали на вызов, он произносил одну и ту же сакраментальную фразу: «Ну вот, сейчас нас убьют». И так каждую смену, из дежурства в дежурство, пока Тони не шуганул его. Но с тех пор в такие минуты, как эта, у него в ушах начинал звучать похоронный голос Хатчисона: «Сейчас нас убьют».

Тони вгляделся в смутные очертания домов, слабо освещенные уличными фонарями.

– Это должно быть здесь.

Они остановились перед двухэтажным коттеджем в староиспанском стиле, стоявшем чуточку поодаль от других особняков. Фрэнк поставил машину на небольшую полукруглую стоянку. Они вышли из седана. Тони сунул руку под пиджак и вытащил револьвер из кобуры.

* * *

Хилари перестала плакать, сидя за письменным столом. Теперь, когда ей стало немного легче, она решила подняться наверх и привести себя в порядок, чтобы не походить на огородное пугало: всклокоченные волосы, разорванное платье, разодранные колготки. Она не знала, как скоро прибудут репортеры, но нисколько не сомневалась в неизбежности встречи с ними. Она – известная писательница, автор двух сценариев, чьи фильмы удостоились призов Академии искусств. Больше всего на свете дорожа уединением, Хилари в то же время отдавала себе отчет, что сейчас у нее нет выбора. Придется сделать заявление и ответить на несколько вопросов.

Ей была ненавистна всякая мысль об огласке, а уж в подобной ситуации – и подавно. Люди станут выражать ей сочувствие, в то же время считая в душе, что она опростоволосилась – если не нарочно напросилась на приключение. Ей удалось отбить атаку Фрая, но в глазах любителей жареного это ровным счетом ничего не значит. Безжалостная американская публика станет задаваться вопросом: как случилось, что она впустила бандита в дом? Распространятся домыслы о том, что она все же позволила надругаться над собой, а потом стала наводить тень на плетень. Может быть, даже сама его пригласила. На нее со всех сторон будут устремлены любопытные взгляды.

Единственное, что от нее зависит, это хотя бы достойно выглядеть. Нельзя допустить, чтобы она появилась на фотографиях в том виде, в каком ее оставил Бруно Фрай.

Хилари умылась, причесалась, переоделась в синий шелковый халат и туго подпоясалась. Ей было невдомек, что тем самым она подрывает будущее доверие к своим словам и навлекает на себя подозрения.

Хилари казалось, что она достаточно овладела собой, но, когда она переодевалась, у нее снова дрожали руки.

Ноги стали ватными, и на миг ей пришлось прислониться к дверце шкафа.

В голове мелькали ужасные картины недавнего происшествия. Она увидела перед собой Бруно Фрая, надвигающегося на нее с ножом в руке и с омерзительной ухмылкой. Вдруг его черты стали расплываться и перед ее мысленным взором возникло лицо отца, Эрла Томаса. Это Эрл наступал на нее, вдрызг пьяный, злой, изрыгающий проклятия. Хилари потрясла головой, несколько раз судорожно втянула в себя воздух и прогнала ненавистные образы. Но она никак не могла унять дрожи.

Ей показалось, что она слышит шум в соседней комнате. Умом Хилари понимала, что этого не может быть, но ее не отпускал страх: вдруг Бруно Фрай снова пришел за ней?

Позвонив в полицию, Хилари почувствовала себя лучше. Помощь уже в пути! «Успокойся! – сказала она себе. – Сохраняй самообладание. Ты – Хилари Томас. Ты сильная. Ты никого и ничего не боишься. Все будет хорошо». Это заклинание она придумала в детстве и с тех пор часто прибегала к нему.

Она спустилась в прихожую и услышала шум автомобиля. Из машины вышли двое. Мигалки не было, но Хилари не сомневалась: это полицейские. Она отперла дверь.

Первым вошел плотно сбитый блондин с голубыми глазами. В правой руке он держал револьвер. У него оказался жесткий голос человека, не привыкшего шутить.

– Полиция. Ваше имя?

– Томас. Хилари Томас. Это я звонила.

– Это ваш дом?

– Да. Здесь был мужчина…

Второй детектив, выше и смуглее своего товарища, быстро перебил ее:

– Он еще здесь?

– Кто?

– Человек, напавший на вас, находится в доме?

– О нет. Он ушел. Ушел.

– Куда? – уточнил блондин.

– Не знаю. Просто вышел. Через эту дверь.

– Его ждала машина?

– Не знаю.

– Он вооружен?

– Нет. То есть да.

– Каким оружием?

– У него был нож. После того как нож сломался, он бросил его где-то здесь.

– В какую сторону он направился?

– Не знаю. Я была наверху. Я…

– Давно он ушел? – спросил высокий.

– Пятнадцать-двадцать минут назад.

Полицейские обменялись взглядами, значения которых Хилари не поняла. Однако почувствовала: что-то не так.

– Что заставило вас медлить с вызовом полиции? – потребовал белокурый.

Он показался ей настроенным враждебно. Хилари растерялась.

– Сначала я… потеряла контроль над собой. Мне потребовалось время, чтобы прийти в себя.

– Двадцать минут?

– Возможно, пятнадцать.

Оба детектива спрятали оружие.

– Опишите его, пожалуйста, – спросил высокий.

– Я могу сделать больше, – ответила Хилари. – Я знаю его имя.

– Имя?

– Да. Я знаю этого человека.

Мужчины переглянулись.

«Что я делаю не так?» – в отчаянии подумала Хилари.

* * *

Хилари Томас показалась Тони самой красивой из когда-либо встреченных женщин. Должно быть, в ней было несколько капель индейской крови. У нее были длинные густые черные волосы, блестящие, как вороново крыло. Чистые белки. Безупречный цвет лица. Пожалуй, лицо чуточку вытянуто, но это компенсировалось огромными глазищами, классической формой носа и полными губами. Это было лицо чувственной, но серьезной, интеллигентной женщины. В ее глазах он уловил застарелую боль – видимо, не связанную с этим происшествием. Должно быть, корни нравственной муки уходили в прошлое.

Хилари села на краешек дивана у себя в кабинете. Тони примостился в другом углу. Они остались вдвоем: Фрэнк на кухне названивал в управление. Наверху двое сержантов в форме – Уитлок и Фармер – выковыривали пули из штукатурки. Отпечатков пальцев не обнаружили – это соответствовало заявлению потерпевшей, что налетчик орудовал в перчатках.

– Что он там делает? – спросила Хилари.

– Кто?

– Лейтенант Говард.

– Звонит начальству. Просит кого-нибудь связаться с шерифом графства Напа, где живет Бруно Фрай.

– Зачем?

– Ну, прежде всего, может, шериф знает, на какой машине он отправился в Лос-Анджелес. Зная марку и номер автомобиля, легче задержать преступника.

Хилари немного подумала и задала следующий вопрос:

– А почему лейтенант Говард не воспользовался этим телефоном?

Тони смутился.

– Наверное, не хотел причинять вам лишнее беспокойство.

– Нет, он не хотел, чтобы я слышала, о чем он будет говорить. Знаете, у меня такое чувство, будто я не жертва преступления, а сама нахожусь под подозрением.

– Вы просто нервничаете. Это объяснимо.

– Не в том дело, – нетерпеливо возразила Хилари. – Вы как-то странно себя ведете. Особенно он. Как будто считает, что я лгу.

Тони поразился ее проницательности и беспокойно заерзал на диване.

– Я убежден, что он ничего такого не думает.

– Думает, – настаивала она. – Только не знаю почему. – Хилари посмотрела ему в глаза. – Будьте, пожалуйста, откровенны. Что я сказала или сделала не так?

Тони вздохнул.

– Вы очень наблюдательны.

– Это профессиональное качество. Я ведь писательница. А еще я очень настырна. Удовлетворите мое любопытство, и я сразу отстану.

– Ну, прежде всего тот факт, что вы знакомы с преступником.

– Вот как?

– Это делает ситуацию несколько двусмысленной, – проклиная себя, продолжал Тони.

– Объясните, пожалуйста.

– Ну… – Он прочистил горло. – Существует мнение, что, если пострадавшая как-то знакома с насильником, это может означать, что она как-то спровоцировала нападение.

– Дерьмо собачье!

Хилари встала, подошла к письменному столу и немного постояла к Тони спиной, отчаянно пытаясь взять себя в руки. Сказанное им привело ее в бешенство.

Наконец она повернулась к Тони – с пылающим лицом.

– Это просто бред. Дикость какая-то! Неужели всякий раз, когда женщину насилует знакомый, вы считаете, что она просила его об этом?

– Не всегда, – промямлил Тони.

Хилари уставилась на него.

– Перестаньте играть со мной в кошки-мышки. Значит, вы думаете, я во всем сама виновата? Соблазнила этого мерзавца?

– Нет, – возразил Тони. – Я просто довел до вашего сведения обычную реакцию полиции. Я не сказал, что разделяю это предубеждение. Но лейтенант Говард его разделяет, а вы ведь спрашивали о нем.

Хилари нахмурилась.

– Значит… вы мне верите?

– У меня есть основания для недоверия?

– Все было именно так, как я сказала!

– Вот и отлично.

Хилари не сводила с него глаз.

– Почему?

– Что «почему»? – удивился Тони.

– Почему вы мне верите, а ваш товарищ – нет?

– Я могу представить себе только две причины, по которым женщина выдвинет против мужчины ложное обвинение в изнасиловании. В данном случае они обе отсутствуют.

– Какие это причины?

– Ситуация номер один: он богат, а она нет. Она вымогает солидное содержание, обещая отказаться от обвинения.

– Но я богата. А вторая причина?

– Мужчина и женщина находятся в любовной связи. Он бросает ее ради другой женщины. Она чувствует себя оскорбленной, покинутой и жаждет мести.

– Откуда вы знаете, что в моем случае дело обстоит иначе?

– Я видел оба ваши фильма и, кажется, представляю ваш образ мыслей. Вы очень умная, интеллигентная женщина, мисс Томас. Не думаю, что вы могли опуститься до того, чтобы отправить человека за решетку за то, что он перестал отвечать на ваши чувства.

Хилари не спускала с него изучающего взгляда. Потом, очевидно убедившись, что он ей не враг, вернулась на диван. Халат льнул к ногам, и Тони изо всех сил старался не думать о ее потрясающей фигуре.

– Простите, что я набросилась на вас, – сказала Хилари.

– Вы не набрасывались. Я и сам не в восторге от полицейских предрассудков.

– Если дело дойдет до суда, адвокат Фрая постарается убедить присяжных, что я соблазнила этого сукиного сына!

– С такой возможностью нельзя не считаться.

– Ему поверят?

– Такое случается.

– Но он хотел не просто изнасиловать меня, но и убить!

– Это необходимо доказать.

– Сломанный нож в спальне…

– Нужно еще доказать, что он принадлежал злоумышленнику. На ноже нет отпечатков пальцев. И потом, это обычный кухонный нож. Его трудно привязать к Бруно Фраю.

– Он же псих, совсем потерял человеческий облик. Присяжные не смогут этого не заметить. Наверное, его даже не станут судить – сразу упекут в психушку.

– Если он и сумасшедший, то ловко умеет контролировать свое состояние, – заметил Тони. – Ведь до сегодняшнего дня все считали его в высшей степени достойным членом общества. Когда он показывал вам винодельню близ Санта-Елены, вы не заметили ничего подозрительного?

– Нет.

– То же будет с присяжными.

Хилари наморщила лоб.

– Значит, он выйдет сухим из воды?

– Мне очень жаль, но боюсь, что так.

– И снова явится сюда.

– Возможно.

– О господи!

– Вы сами добивались неприкрашенной правды.

Хилари прикрыла глаза и даже попыталась улыбнуться.

– Да, конечно. Спасибо за откровенность.

Тони улыбнулся в ответ. Ему до смерти хотелось заключить ее в объятия, утешать, целовать, заниматься с ней любовью. Но все, что он мог сделать, это продолжать сидеть на диване с невозмутимостью отлично вымуштрованного блюстителя закона.

– Иногда система работает против нас, – пробормотал он.

– А еще? – потребовала Хилари. – Что еще, кроме того, что я знаю преступника, мешает лейтенанту Говарду верить мне?

Тони открыл было рот, но тут как раз вошел Фрэнк Говард.

– Ну вот, – отрывисто произнес он. – Мы связались с шерифом Напы и попросили выяснить, когда и как Фрай отбыл из города. Всем постам разосланы приметы преступника. Мисс Томас, я просил бы вас еще раз все рассказать и показать, чтобы я в точности записал, что и как происходило. И мы сразу оставим вас в покое.

Едва Хилари закончила свой рассказ, как прибыли репортеры. Пришлось выйти им навстречу.

В то же самое время Фрэнку позвонили из управления. Он решил воспользоваться телефоном, стоявшим в спальне.

Тони пошел посмотреть, как Хилари разговаривает с репортерами.

Она проделала это с блеском. Сославшись на усталость и чрезвычайные обстоятельства, не впустила их в дом, а сама вышла на крыльцо. Прикатили телевизионщики – со всем своим оборудованием и энергичным ведущим.

Хилари с большой непринужденностью отвечала на вопросы, искусно избегая тех, которые бы поставили ее в неловкое положение, и в то же время ухитряясь никого не обидеть. Иначе они вылили бы на нее ушаты грязи.

Тони понял, что она не только умна и талантлива, но и дальновидна, даже хитра. Ни одна женщина не интриговала его так, как Хилари Томас.

Она уже собиралась потихоньку отступить, как на крыльцо вышел лейтенант Говард и свирепо шепнул Тони:

– Мне нужно с ней поговорить!

– Чего хочет управление?

– Вот об этом-то я и собираюсь потолковать с ней. – Фрэнк был мрачен и решил держать язык за зубами. Не стоит раньше времени открывать козыри.

– Она уже заканчивает, – сказал Тони.

– Красуется перед репортерами, – буркнул Фрэнк. – Ловит свой кайф. Эта публика жить не может без того, чтобы не быть у всех на виду. Хлебом не корми.

Тони положил руку ему на плечо.

– Сейчас я приведу ее. – Он подошел к группе репортеров. – Прошу прощения, леди и джентльмены, но мисс Томас и так уже сказала вам больше, чем нам. У нас с лейтенантом Говардом уже несколько часов назад закончился рабочий день, и мы валимся с ног от усталости. Так что мы будем очень признательны, если вы позволите нам напоследок кое-что уточнить.

Они добродушно засмеялись и забросали самого Тони вопросами. Он сказал ровно столько, сколько хотел, и повел Хилари обратно в дом.

Фрэнк ждал в прихожей. Он весь кипел, казалось – еще немного, и у него пар повалит из ушей.

– Мисс Томас, у меня к вам несколько вопросов. Это не займет много времени.

– Что ж… Может быть, пройдем в кабинет?

И они с Тони двинулись за лейтенантом Говардом.

* * *

Хилари села на обтянутую плисом кушетку и поправила халат. Лейтенант Говард буравил ее холодными, колючими глазами. Наконец он произнес:

– Мисс Томас, в вашем рассказе есть несколько вещей, которые меня здорово смущают.

– Я знаю, – ответила Хилари. – Вас смущает то, что я знаю этого бандита. Вы решили, будто я сама его соблазнила. Это один из полицейских предрассудков.

Фрэнк удивленно заморгал, но быстро справился с собой.

– Да. Это одно. Другое – то, что мы обыскали весь дом и не нашли, как он проник внутрь. Нет никаких следов насильственного вторжения: ни разбитых стекол, ни взломанных замков.

– По-вашему, я сама его впустила?

– Не могу исключить такую версию.

– Послушайте. Когда несколько недель назад я была в графстве Напа, собирая материал для нового сценария, у меня пропали ключи. Вся связка. Ключи от дома, от машины…

– Вы проделали весь путь на автомобиле?

– Нет. Просто я держала все ключи в одной связке. Даже ключ от машины, которую взяла напрокат в Санта-Елене. Пришлось просить у них запасной. Когда я вернулась домой, то вызвала мастера, чтобы он сделал дубликаты.

– Вы не заменили замки?

– Это казалось излишним. На потерянных ключах не было никакой метки. Нашедший не мог знать, как ими воспользоваться. Хотя… я спрашивала многих.

– Вам не приходило в голову, что ключи могли быть украдены?

– Тогда – нет.

– А теперь вы начали подозревать, что Бруно Фрай украл у вас ключи и специально прибыл в Лос-Анджелес, чтобы изнасиловать вас и убить?

– Да.

– Что он мог иметь против вас? Был какой-либо повод для ненависти? Чтобы проделать такой длинный путь…

– Но послушайте, он же псих. А психи на все способны.

Лейтенант Говард немного походил взад-вперед по комнате и остановился перед Хилари, взирая на нее сверху вниз.

– Вам не кажется странным, что невменяемый человек дома блестяще скрывал свое состояние и дал себе волю только в Лос-Анджелесе?

– Конечно, это не лезет ни в какие ворота, – ответила Хилари. – Но это правда.

– У Бруно Фрая была возможность украсть ключи?

– Да. Когда один из мастеров повел меня на экскурсию по цеху. Там нужно было карабкаться на леса, протискиваться между бочками и все такое прочее. Сумочка могла помешать, и я оставила ее в головной конторе.

– То есть у него дома?

– Да.

– Если я правильно понял, вы предприняли поиски?

– Я уже сказала, что спрашивала всех подряд.

– Из сумочки что-нибудь пропало?

– Нет. Даже деньги остались – примерно двести долларов. Поэтому мне и не пришло в голову, что ключи украли.

– Вот еще одна закавыка, – медленно произнес Фрэнк. – После того как Фрай ушел, почему вы не сразу позвонили в полицию?

Хилари посмотрела на него, потом на Тони Клеменца и выпрямилась на диване.

– Я… расплакалась.

– И плакали целых двадцать минут?

– Нет. Конечно же, нет. Я вообще-то не из плаксивых. Меня не так легко выбить из колеи.

– Что же вы делали после того, как перестали плакать?

– Поднялась наверх, чтобы умыться и переодеться.

– Чтобы порисоваться перед прессой?

Хилари начала терять терпение.

– Ничего подобного. Просто я подумала, что…

– Вот четвертое, что не дает мне покоя, – перебил Фрэнк. – После того как вас чуть не изнасиловали и не убили, вы не спешите звонить в полицию, а тянете время, вертясь перед зеркалом.

– Прошу прощения, – вмешался лейтенант Клеменца. – Фрэнк, я догадываюсь, что у тебя еще что-то есть в загашнике, и не хочу тебя сбивать. Но мало ли как ведут себя люди, только что перенесшие шок…

Хилари открыла было рот, чтобы поблагодарить его, но почувствовала некий антагонизм между полицейскими и не захотела подливать масла в огонь.

– Ты согласен, что в ее рассказе есть нестыковки? – потребовал ответа лейтенант Говард.

– Скажем так: в нем есть белые пятна.

Фрэнк с минуту молча хмурил брови, а затем кивнул:

– О’кей. Я только констатировал, что в ее рассказе по меньшей мере четыре пункта вызывают серьезные сомнения. Если ты с этим согласен, я продолжу. – Он повернулся к Хилари: – Мисс Томас, я хотел бы еще раз услышать ваше описание налетчика. Сделайте мне одолжение.

Хилари чувствовала, что лейтенант Говард расставляет для нее капканы, но понятия не имела о том, что это за капканы и как избежать их.

– Бруно Фрай – высокого роста, шесть футов…

– Без имен, пожалуйста.

– Но я же его знаю, – терпеливо, как ребенку, попробовала разъяснить Хилари.

– Ради меня, – издевательским тоном попросил Говард.

Хилари изо всех сил боролась с раздражением и скукой.

– Ну, хорошо. Налетчик высокого роста, примерно шесть футов четыре дюйма, вес около двухсот сорока фунтов. У него хорошо развитая мускулатура.

– Раса? – спросил Говард.

– Он белый.

– Цвет лица?

– Бледный.

– Какие-нибудь изъяны или родинки?

– Не заметила.

– Татуировка?

– Вы что, смеетесь?

– Татуировка?

– Нет!

– Особые приметы? Какие-либо физические недостатки?

– Нет. Это здоровенный сукин сын, – вспылила она.

– Цвет волос?

– Светлый. Грязного оттенка.

– Волосы длинные или короткие?

– Средние.

– Глаза?

– Да.

– Что «да»?

– Да, у него есть глаза.

– Мисс Томас!

– Ну ладно. Серо-голубые.

– Возраст?

– В районе сорока.

– Кажется, вы что-то говорили насчет голоса?

– Да. У него особенный голос. Густой, глубокий, дребезжащий.

– Отлично! – Фрэнк крутанулся на каблуках; он был явно доволен собой. – А теперь опишите Бруно Фрая.

– Я только что это сделала.

– Нет-нет. Сделаем вид, что вы не знаете напавшего на вас человека. Доставьте мне такое удовольствие. Опишите Бруно Фрая.

Хилари повернулась к лейтенанту Клеменца:

– Это действительно необходимо?

Тони обратился к напарнику:

– Фрэнк, ты не собираешься закругляться?

– Слушай, Тони, у меня действительно есть козырь в рукаве. Я работаю, как умею. Это она тянет время.

Он снова повернулся к Хилари, и ей показалось, что она стоит перед судом испанской инквизиции.

– Шесть-четыре, двести сорок, развитая мускулатура, блондин, серо-голубые, примерно сорок, никаких шрамов или родинок, никакой татуировки, гортанный, скрипучий голос, – на одном дыхании выпалила она.

– Значит, между налетчиком и Бруно Фраем нет никаких различий?

– Ни малейших.

– Вы не хотите изменить показания? Может быть, все-таки не Бруно Фрай побывал здесь этой ночью?

– Это был он!

– Вы подтвердите это под присягой?

– Да, да, да!

– Ну что ж, отлично. Боюсь, мисс Томас, что если вы будете продолжать в том же духе, то угодите за решетку.

– Что вы хотите сказать?

Говард зловеще усмехнулся:

– То, что вы лжете, мисс Томас! Нагло и преднамеренно.

Лейтенант Клеменца встал.

– Фрэнк, ты уверен, что действуешь правильно?

– О да! Пока она выламывалась перед писаками и фотографами, я получил ответ из управления. Шериф графства Напа по фамилии Лоренски лично произвел проверку, как мы и просили, и знаешь, что оказалось? Что Бруно Фрай не поехал в Лос-Анджелес. Он вообще никуда не выезжал. Он сидит у себя дома, безобиднее мухи.

– Не может быть! – Хилари вскочила с дивана.

Говард яростно потряс головой.

– Сдавайтесь, мисс Томас! Фрай сказал шерифу Лоренски, что действительно собирался наведаться на недельку в Лос-Анджелес, но не успел разделаться с делами и отложил поездку.

– Шериф не прав! – воскликнула Хилари. – Он не мог разговаривать с Бруно Фраем!

– Вы обвиняете шерифа во лжи?

– Он… мог разговаривать с кем-то, кто выдал себя за Фрая, – пробормотала Хилари, чувствуя, что это звучит неубедительно.

– Ничего подобного. Шериф Лоренски беседовал с самим Бруно Фраем.

– Он его видел? Они разговаривал лицом к лицу? Или он просто поговорил по телефону с кем-то, кто покрывает Фрая?

– Вспомните, мисс Томас, – вкрадчиво произнес Говард, – не вы ли утверждали, что у Фрая особенный, уникальный голос? Глубокий, гортанный, скрипучий голос. Вы полагаете, его легко подделать, разговаривая по телефону?

– Если шериф не очень хорошо знает Фрая, интонация могла ввести его в заблуждение.

– Напа – маленькое графство. Такой солидный, респектабельный бизнесмен, как Бруно Фрай, известен всем и каждому. Шериф знает его вот уже два десятка лет. – В голосе Говарда звучали триумфальные нотки.

Лейтенант Клеменца выглядел так, словно ему было больно. Хилари не было дела до мнения лейтенанта Говарда, но ей почему-то отчаянно хотелось, чтобы Клеменца по-прежнему верил ее рассказу. Она отошла к окну и повернулась к ним обоим спиной, стараясь вернуть себе хладнокровие. Но у нее ничего не вышло. Тогда она снова повернулась и заговорила – гневно, горячо, подчеркивая каждое слово ударом кулака по столу:

– Бруно – Фрай – был – здесь!

От удара с подоконника упала и разбилась ваза с розами. Хилари не обратила внимания.

– Как насчет перевернутого дивана? Разбитой фарфоровой статуэтки, которую я в него швырнула? Пуль, которыми я в него стреляла? Разорванного платья? Порванных колготок?

– Талантливая инсценировка, – ответил Говард. – Вы могли все это проделать сами, чтобы подкрепить вашу версию.

В разговор вмешался Клеменца:

– Подумайте, мисс Томас, может, вы действительно видели кого-то другого? Похожего на Фрая?

Даже если бы Хилари хотела пойти на попятный, она не смогла бы этого сделать. Заставив ее повторить описание бандита, лейтенант Говард сделал такое отступление невозможным. Но она и не собиралась отступать, хвататься за предложенную лейтенантом Клеменца соломинку. Ей не о чем думать – она и так знает, что права.

– Это был Фрай, – с вызовом повторила Хилари. – Фрай, и никто другой. Я ничего не придумала. Не стреляла нарочно по стенам собственного дома. Не переворачивала диван и не рвала на себе одежду. Ради всего святого, зачем бы я стала сходить с ума и проделывать такие странные вещи?

– Могу объяснить, – парировал Говард. – По моим представлениям, вы давно знакомы с Бруно Фраем…

– Я же сказала, что три недели назад встретила его впервые в жизни!

– Вы наговорили много такого, что не выдерживает критики. Итак, вы состояли с ним в любовной связи…

– Нет!

– Но он вас почему-то бросил. Может, вы ему надоели. Или он встретил другую женщину. Что-нибудь в этом роде. Вы поехали в край виноделия не ради какого-то сценария, а чтобы вернуть Фрая.

– Нет!

– Но он не поддался на уговоры. Однако вы успели узнать о его предполагаемой поездке в Лос-Анджелес. Вы рассчитали, что вряд ли в первый день он куда-либо отправится, а скорее всего останется вечером в гостинице и, значит, у него не окажется свидетелей, чтобы подтвердить свое алиби. И решили инсценировать нападение, чтобы шантажировать Фрая.

– Какая мерзость!

– Но у вас сорвалось. Фрай изменил свои планы насчет поездки. И теперь вы уличены во лжи.

– Он был здесь! – Хилари хотелось схватить детектива Говарда за горло и сжимать, пока до него не дойдет. – Послушайте. У меня есть друзья, которые точно знали бы, если бы у меня был роман. Они подтвердят, что у меня не было ничего общего с Бруно Фраем. И вообще с кем бы то ни было. Я слишком занята, у меня нет времени для личной жизни. И уж во всяком случае, мне некогда заводить шашни с кем-то живущим в другом конце штата. Спросите моих друзей – они скажут!..

– Друзья не считаются, – авторитетно заявил Говард. – И потом, вы могли скрывать от них свое увлечение. Нет, мисс Томас. Игра окончена. Капут. – Он устремил на Хилари обвиняющий перст. – Вам чертовски повезло, мисс Томас. Если бы Бруно Фрай действительно приехал в Лос-Анджелес и подал на вас в суд, вам пришлось бы отвечать за клевету и дачу ложных показаний. Пошли, Тони! – И он направился к выходу.

Лейтенант Клеменца не шелохнулся, как будто хотел еще что-то сказать. Но и Хилари не собиралась отпускать Говарда, не получив ответа на некоторые вопросы.

– Подождите! – крикнула она.

Говард обернулся:

– Да?

– Что же будет дальше? Вы что-нибудь предпримете в связи с моей жалобой?

– Вы серьезно?

– Да. Вы не можете оставить меня одну! Вдруг он вернется?

– Господи Иисусе! – воскликнул Говард. – Охота вам продолжать эту комедию!

Хилари сделала несколько шагов к нему.

– Мне безразлично, что вы думаете, но… может, вы хотя бы оставите ваших людей, пока я не вызову слесаря и он не поменяет замки?

Говард покачал головой.

– Будь я проклят, если потрачу лишнее время и деньги налогоплательщиков на обеспечение вашей безопасности, в чем вы совершенно не нуждаетесь! Имейте мужество признать: вы проиграли. Прощайте, мисс Томас. – И он скрылся за дверью.

Хилари рухнула в кресло – растерянная и ошеломленная. Но сильнее всего было чувство страха.

Клеменца заговорил первым:

– Я попрошу сержантов Уитлока и Фармера побыть здесь, пока вам не поставят новые замки. К сожалению, это все, что я могу.

– Спасибо.

– Я верю, что здесь кто-то был…

– Не кто-то, а Бруно Фрай! – кикнула она.

– Если бы вы пересмотрели этот пункт, мы могли бы начать расследование.

– Это был Фрай, – устало повторила она. – И никто другой.

Какое-то время Клеменца с интересом смотрел на нее. Тони был красив, но не внешность, а доброта и искренность, светящиеся во взгляде темных глаз, привлекали к нему внимание.

– Вы прошли через тяжелое испытание, – произнес он. – Пережили шок. Это понятно. Шок способен влиять на наше восприятие действительности. Возможно, успокоившись, вы иначе посмотрите на вещи. Завтра я загляну: может, вы сообщите мне дополнительные сведения.

– Нет, – без колебаний отрезала Хилари. – Но все равно, спасибо за доброе отношение.

Ей показалось, будто ему не хочется уходить. Но он все-таки ушел, и она осталась одна в кабинете.

Хилари долго сидела в кресле, не в силах подняться. Как люди сходят с ума? Что это – медленный, постепенный процесс или безумие овладевает человеком сразу, без предупреждения? Хилари вспомнила, что в их роду были случаи сумасшествия. Ее много лет преследовал страх умереть так же, как ее отец: с безумным взглядом, пеной на губах, размахивая пистолетом, тщетно пытаясь отвязаться от несуществующих чудовищ.

– Я его видела, – произнесла она вслух. – Видела Бруно Фрая. В моем доме. Здесь. Сегодня вечером. Это не галлюцинация. Я его видела, черт побери!

Она открыла телефонный справочник и поискала на «желтых страницах» номер круглосуточного бюро услуг.

* * *

Выбежав из дома Хилари Томас, Бруно Фрай погнал свой дымчатый «Додж» подальше от Вествуда: сначала на запад, а потом на юг, к небольшой пристани в районе Марина Дель-Рей. Здесь расположились роскошные виллы, шикарные магазины и дорогие, все в огнях, рестораны с видом на море. И тысячи стоявших на приколе катеров и лодок.

По берегу расползался туман, и чудилось, будто океан горит холодным огнем. Местами туман был гуще, местами – реже; скоро он укутает берег сплошной пеленой.

Как только он почувствует себя в безопасности, он вернется в ее дом в Вествуде и сделает еще одну попытку убить ее. А потом прибегнет к особому ритуалу, который должен лишить ее сверхъестественной способности возрождаться из праха. Он прочел множество книг о живых и мертвецах – вампирах и прочих исчадиях ада. Конечно, она – не совсем одна из них, она особенная, но должна же, наконец, и на нее найтись управа. Ее можно изгнать, как нечистую силу. Есть средства, перед которыми вампиры бессильны – и она, несомненно, тоже. Нужно вырвать у нее из груди еще бьющееся сердце и всадить в него деревянный кол. Отрубить голову. Набить рот чесноком. Это обязательно подействует. Господи, сделай так, чтобы это подействовало!

Фрай вышел из машины и направился к телефону-автомату. В сыром воздухе носились слабые ароматы морской соли, водорослей и бензиновых паров. Вода плескалась о борта маленьких суденышек – странный, забытый звук. В то самое время, когда Хилари вызывала полицию, Фрай позвонил к себе домой, в графство Напа, и рассказал о неудавшемся покушении.

Человек на другом конце провода слушал не перебивая. Потом сказал:

– Я улажу дело с полицией.

Они поговорили еще несколько минут, и Фрай дал отбой. Выйдя из плексигласовой кабины, он подозрительно оглянулся по сторонам. Кэтрин никак не могла преследовать его, но все-таки ему казалось, что она где-то поблизости, скрывается во мгле, не спускает с него глаз и ждет своего часа. Он большой, сильный человек, ему ли бояться женщины? Но он боялся. Боялся той, что никак не хотела умирать, той, что сейчас носит имя Хилари Томас.

Фрай вдруг почувствовал, что умирает от голода. Он с самого обеда ничего не ел, и теперь у него урчало в желудке. Здесь, в районе Марина Дель-Рей, не было ни одной подходящей закусочной. Он сел в машину и медленно двинулся по направлению к Виста Дель-Мар. Видимость была не более тридцати футов.

Наконец Фрай притормозил перед маленьким мексиканским рестораном с желто-красной неоновой вывеской «Гарридо». У входа стоял автомобиль с наклеенным на бампер плакатом: «Власть чиканос!». И еще – «Поддерживайте профсоюз сельскохозяйственных рабочих!».

Внутри ресторан больше походил на бар. Теплый, немного спертый воздух был напоен ароматами доброй мексиканской кухни. Вдоль всей левой стены шел заляпанный, весь в отметинах, прилавок, за которым восседала примерно дюжина парней и две хорошенькие сеньориты. Все шпарили по-испански. Справа расположились отдельные застекленные кабины с кожаными креслами. Фрай занял одну из них.

Маленькая кругленькая официантка принесла заказ: черепашки под соусом и пиво. Первую бутылку Фрай опорожнил за каких-то несколько секунд. Вторую он пил медленнее, но и она скоро опустела, и он заказал еще две.

Сладко урча, Фрай быстро расправился с черепашками и попросил пару говяжьих котлет, немного сыра с рисом, тарелку жареных бобов и еще две бутылки пива. Официантка широко раскрыла глаза от удивления, но она была слишком хорошо вымуштрована, чтобы комментировать выбор клиента.

Фрай выдул примерно половину последней бутылки и огляделся. Его внимание привлекли двое смуглых парней лет по двадцать с небольшим. Они громко хохотали и выламывались перед дамами, наскакивая друг на друга и всячески петушась перед своими курочками.

Фраю захотелось поразвлечься, и он довольно усмехнулся, предвкушая потеху. Он расплатился с официанткой и натянул кожаные перчатки.

Сунув в карман ополовиненную бутылку пива, Фрай, пошатываясь, направился к выходу. Проходя мимо петушившихся парней, он сделал вид, будто споткнулся о стул одного из них. Так как в его расчеты не входила конфронтация со всем залом, он понизил голос:

– Убери свой стул из прохода, грязная свинья!

Парень растерялся: он уже почти улыбнулся, ожидая извинений, но быстро пришел в себя. Его лицо приняло отрешенный вид, а глаза превратились в щелки.

Не дожидаясь, пока оскорбленный мексиканец вскочит на ноги, Фрай обратился к его приятелю:

– Почему бы тебе не подцепить вон ту аппетитную блондиночку? Что ты возишься с этими грязными потаскушками?

После чего он быстро двинулся к выходу, перенося боевые действия на улицу. Страшно довольный собой, он вывалился в туманную ночь и поспешил на стоянку.

За спиной послышалась английская речь с сильным испанским акцентом:

– Эй, парень, погоди-ка!

Фрай обернулся. Парни стояли бок о бок, в тумане похожие на призраки.

– Ты что это выделываешь, а, приятель?

– А вы, свиньи, нарываетесь на неприятности?

Последовало несколько мексиканских ругательств.

– Ради бога, – издевательским тоном попросил Фрай, – хотите что-то сказать – говорите по-английски.

– Мигель назвал тебя свиньей, – перевел тот, что был повыше ростом, – а я – паршивой свиньей.

Фрай ухмыльнулся.

Мигель шагнул навстречу, но Фрай сделал вид, будто не замечает этого. Мексиканец попер на него как танк – с опущенной головой, прижав локти к телу и стиснув кулаки. Фрай абсолютно спокойно выстоял перед градом ударов в живот. В руке у него все еще была бутылка с пивом, и вдруг он обрушил ее на голову мексиканца. Бутылка разлетелась вдребезги. Мигель с душераздирающим стоном рухнул на колени.

– Пабло! – умоляющим голосом крикнул он приятелю.

Фрай обхватил обеими руками его голову и надавил коленом на горло. Противно хрустнули зубы. Когда Фрай наконец отпустил его, Мигель без сознания повалился на бок; из окровавленных ноздрей с шумом вырывался воздух.

Тогда в атаку ринулся Пабло. У того был нож – с длинным, тонким лезвием, заточенный с обеих сторон, опасный, как бритва. Пабло фехтовал, выискивая у противника слабое место. Фрай попятился назад, в то же время изучая повадку своего неприятеля. Отступив почти до самого «Доджа», он уже понял, как нужно действовать. Вместо того чтобы наносить ножом короткие, точные удары, Пабло размахивал им, как шпагой. Дождавшись, пока длинный клинок совершит еще одно бесполезное движение и уйдет в сторону, Фрай схватил Пабло за запястье так, что тот взвыл от боли. Бруно скрутил парню руки за спиной и несколько раз протаранил им свою машину. Лицо Пабло превратилось в кровавое месиво. Когда Фрай отпустил его, он таким же бездыханным кулем, как и его приятель, рухнул на асфальт. Фрай несколько раз пнул тяжелым ботинком ему в бок. Хрустнули ребра.

Фрай сел за руль своего «Доджа» и медленно, проволочив по асфальту, передвинул тело Пабло к Мигелю. Он старался не раздавить их. Сейчас убийство исключалось. Слишком многие посетители бара видели его и могли опознать. Власти не будут выворачиваться наизнанку из-за покалеченных в обычной уличной драке. Вот если бы он совершил убийство, маховик следствия заработал бы на полную катушку.

Насвистывая веселую мелодию, Фрай вернулся на пристань Марина Дель-Рей, чтобы заправиться. Пока заправщик наполнял бак бензином и мыл ветровое стекло, Фрай зашел в мужской туалет и привел себя в порядок. Нашел телефон-автомат и снова набрал свой номер в Напе.

– Алло?

– Это я, – сказал Фрай.

– Все улажено.

– Из полиции звонили?

– Ага.

Они еще пару минут побеседовали, и Фрай вернулся в свой фургон. Растянулся на заднем сиденье и включил маленький фонарик. Он не выносил полной темноты: в кромешной темноте ему начинало казаться, будто на него, шурша, наползают страшные твари.

Если бы только он мог понять природу этих шорохов! Возможно, тогда ему удалось бы припомнить и весь сон – и, может быть, навсегда освободиться от тисков.

Беда заключалась в том, что, просыпаясь в поту, с бешено колотящимся сердцем, Фрай испытывал одно-единственное желание: чтобы шорохи прекратились и оставили его в покое.

На этот раз ему не давало уснуть незавершенное дело с той женщиной. Он настроился на убийство, но ему не дали его совершить. Он был на грани безумия.

Тщетно пытался он обмануть свой голод по женщине, набивая брюхо. После того как это не сработало, попробовал разрядиться на двух чиканос. Обычно плотной жратвы и жаркой физической работы хватало, чтобы заглушить сексуальный голод и жажду крови. Фрай нуждался в сексе – в самой изощренной, садистской форме, на что не согласилась бы ни одна женщина. Поэтому он обжирался. Ему хотелось убивать, и он по четыре-пять часов в день изнурял себя поднятием тяжестей. Психиатры называют это сублимацией. Однако в последнее время это все меньше действовало. Он не мог выбросить из головы эту стерву.

Соблазнительные округлости груди и бедер.

Хилари Томас.

Нет. Это всего лишь маска.

Кэтрин. Вот кто она такая. Вот кем она была в прошлой жизни.

Кэтрин. В другом теле.

Закрыв глаза, он представил ее голой на постели, раздавленной его тяжестью, с раздвинутыми ногами, извивающейся, со смертной тоской в глазах, точно у зайца под прицелом. Видел свою руку, терзающую ее лоно… а другая тем временем заносит нож, вонзает серебристое лезвие в мягкую плоть; выступает кровь. Он вспарывает ей грудь и достает еще живое, пульсирующее сердце.

По мере того как разыгрывалось воображение, у Фрая напряглись тестикулы и отвердел пенис – еще один клинок, который он всадит глубоко-глубоко в ее восхитительное тело. Сначала пенис, а затем нож – изливая в нее весь свой страх при помощи одного и отнимая жизнь другим.

Фрай открыл глаза. По лицу струился пот. Кэтрин. Чертова ведьма.

Тридцать пять лет, с самого рождения, он прожил в ее тени, ежеминутно терзаемый страхом. Пять лет назад она умерла от сердечного приступа, но до сих пор являлась ему во все новых обличьях, под другими именами – лишь бы вернуть свою власть над ним.

Он использует ее и убьет, тем самым доказав, что больше не испытывает страха. Ее власть кончилась. Теперь он сильнее.

Фрай потрогал сверток под матрацем. Потом достал, развернул и залюбовался запасным ножом.

Он не сможет уснуть, пока не разделается с ней. Этой ночью. Она не ожидает его так скоро.

Фрай взглянул на часы. Полночь. На улицах все еще полно народу: люди возвращались из театров, с поздних ужинов и вечеринок. Скоро улицы опустеют, в домах погаснет свет, и он не будет бояться, что кто-то засечет его и выдаст полиции. В два часа ночи он отправится в Вествуд.