Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава третья. Добро пожаловать, поганый сарацин
– Прости, мой король!
Не решить мне загадок.
Сейчас в голове
У меня непорядок.
Ты дай мне подумать
Четырнадцать дней,
Авось отдохну я
И стану умней!
«Король и пастух», перевод С.Маршака
Надо мной звучали голоса. Несколько голосов. Рядом шел оживленный спор, предметом которого был я.
– Посмотри на его одежу, Вилл, посмотри на его обувку! Говорю тебе – он сарацин!
– Брось, Дикон, где ты видел белобрысых сарацинов?
– А где ты видел, чтоб к майскому дню люди эдак вот загорали? Он сарацин, клянусь святым Кетбертом! И что за бесовские деньги он носит с собой? Не прикасайся к этой погани, Мач, а то еще запаршивеешь!
Хохот. Заковыристые словечки на чужом языке, который я почему-то понимаю, как свой собственный. Видно, Мач бросил «бесовские деньги», чтобы не запаршиветь, и теперь приятели потешались над ним, пока над путаницей насмешливых возгласов и смеха не возобладал громкий голос, заявивший с преувеличенной серьезностью:
– Ты заблуждаешься, Дикон. Деньги всегда от дьявола, но когда их пускаешь на святые цели, проклятое золото становится благословенным. Так говорит наш многомудрый фриар! А что может быть святее заботы о сирых и нищих, пропадающих в этом лесу?
Снова хохот, еще веселее прежнего.
– Мач, посмотри-ка, не осталось ли у нашего гостя бесовских денег. Так и быть, мы придадим им святости, обратив на благо нищих душ и тощих тел!
Чьи-то проворные руки полезли ко мне за пазуху, и я решил, что достаточно належался.
– Не буди лиха, пока оно тихо!
Резко сев, я схватил за руку того, кто пытался меня обыскать. Тощий мальчишка лет шестнадцати, лохматый, как южнорусская овчарка, испуганно взвизгнул, выдернул руку из моих пальцев и откатился в сторону.
А меня вдруг сильно качнуло, и я схватился за голову, чтобы не дать ей разорваться на куски. Не отнимая рук от висков, я поднял глаза и посмотрел на стоящих рядом людей.
Их было около десятка, все они были одеты так же нелепо, как и негодяй, с которым мы дрались на мосту. Почти каждый держал длинную палку или лук, и как минимум пять стрел целились мне в лицо… Довольно паршивое ощущение.
Метнувшись взглядом туда-сюда, я увидел, что нахожусь на небольшой лесной поляне, вернее, на прогалине между могучих дубов. Неподалеку тлел костер, моя одежда успела подсохнуть, только в кроссовках все еще хлюпала вода. Интересно, сколько я провалялся в отключке? Наверное, порядочно, раз повыше виска у меня прощупывалась шишка величиной с половину ведьмовского шара мадам Матильды…
– Ха, я же говорил – поп ему не нужен! – заметил все тот же жизнерадостный голос. – У этого верзилы крепкая голова. А наш фриар отходил бы нас палкой по бокам, если бы мы потревожили его впустую!
Я уронил руки, повернул свою крепкую голову вправо – и увидел знакомую ухмылку на с трудом узнаваемом лице. Мой недавний противник стоял в пяти шагах от меня, опираясь на лук (а все натянутые луки тем временем опустились, и все стрелы вернулись в колчаны).
При виде неудавшегося вымогателя я сразу почувствовал себя гораздо лучше. Да, я его здорово разукрасил! Но несмотря на распухшую физиономию и мокрую одежду, поганец продолжал как ни в чем не бывало весело скалить зубы.
– Что, пришлось все-таки заплатить за переправу, верзила?
– Что, пришлось все-таки нырнуть на дно за деньгами? – огрызнулся я, медленно поднимаясь на ноги.
Это почему-то развеселило его еще больше.
– Нет, Дикон, он не сарацин! Ни один сарацинский пес не говорит так чисто на языке саксов.
На языке саксов?! Я говорю на языке саксов?! Мать честная, что там нахимичила мадам Матильда в содружестве со своим подлым котом?!
– Робин, деньги фальшивые! – вдруг рявкнул один из ряженых, рассматривая медяшку, которую поднял с травы.
Это был жетончик на метро, и теперь пришла моя очередь ухмыльнуться.
– Я же говорил, что он – сарацинский нехристь! – темноволосый крепыш лет сорока уставился на меня с подозрительностью налогового инспектора. – Все погань идет с Востока! И фальшивые деньги, и проказа, и бесовские игры…
– И разбавленный эль, и плохая погода, и кармелиты, – подтвердил мой противник, морща веснушчатую переносицу. – Брось, Барсук, тебе за каждым кустом мерещатся сарацины. Хей, путник, успокой Дикона, скажи, кто ты такой и откуда!
– А ты кто такой? – буркнул я, проверяя, все ли ребра у меня целы.
– Я – Робин Локсли. А это – Дикон Барсук, это – Вилл Статли, это – Дик Бентли, это – Вилл Скарлет, это – Мач…
Моя гудящая голова не в состоянии была вместить столько чужеземных имен одновременно, но я машинально кивал, пока люди в странной одежде называли себя и своих приятелей. Только Дикон Барсук да еще один высокий темноволосый тип с острыми чертами лица, на правой руке которого осталось всего два пальца, смотрели на меня с хмурой враждебностью, во взглядах остальных преобладали скорее настороженность, добродушная насмешка и любопытство.
Что ж, раз мои новые знакомые представились, они имели право рассчитывать на ответную вежливость… И я уже открыл рот, чтобы назваться, как вдруг запнулся. Я абсолютно не понимал, что происходит, и все же почувствовал – «Иван Меньшов» прозвучит здесь так же нелепо, как любое из сарацинских имен. А в следующую секунду мой взбесившийся язык, каким-то образом получивший способность небрежно ронять чужеземные слова, как русские, уже выдал:
– Джон Литтл!
Ей-богу, уж лучше бы я назвался Абу Али ибн Чьим-то!
Мой ответ встретили раскаты дружного хохота, некоторые парни принялись от избытка веселья колотить друг друга по спинам. Думаю, их рассмешило несоответствие моего роста и имени, которым я назвался. Конечно, когда в тебе метр девяносто и у тебя соответствующая ширина плеч, имя «Маленький» не очень-то тебе подходит.
Не смеялся только Дикон Барсук. Он был в этой странной компании самым старшим и единственным бородачом; бородка добавляла ему солидности, и он, похоже, вообще не умел смеяться.
– Это который же Джон Литтл? – въедливо поинтересовался он. – Я знавал старого Вилла Литтла из Менсфилда. Его младшего сына бросили в тюрьму за недоимки, а старший отправился с Ричардом Ли в Палестину, и с тех пор о нем нет ни слуху ни духу. Ты не из менсфилдовских Литтлов будешь? Нет, навряд ли, я не помню среди их родни такого верзилы… А то еще был Джордж Литтл, овечий пастух из Хетерсейджа. Он не заплатил вовремя пеню за овец, и его…
Мне стало ясно, что если я не прерву Дикона, его воспоминания о Литтлах будут длиться еще очень-очень долго.
– Нет! Я не из Менсфилда! И не из Хетерсейджа! Я из…
Мать честная, ну что я могу сказать? Из Петербурга? Из России?
– Если ты не из менсфилдовских Литтлов и не из хетерсейджевских, тогда из которых же? – продолжал допытываться Дикон.
Я снова взялся за голову, на этот раз нащупав вторую здоровенную шишку – на затылке. Памятка о столкновении с валуном. А зануда Дикон в третий раз осведомился, из которых же я Литтлов – и ответа ждал не только он один…
И не только на обветренном грубом лице Барсука отразилось огромное удивление, когда я наконец пробормотал:
– Я… не помню…
Мой затылок запульсировал дергающей болью – не иначе, как под черепом в страшных судорогах агонизировал здравый смысл.
Дело было не в том, откуда я. Дело было в том…
Я бросил по сторонам еще один загнанный взгляд, и у меня наконец-то вырвался давным-давно заготовленный вопрос:
– Где я?!
Удивление стало всеобщим.
– Ого! Похоже, ты слишком крепко стукнул его по голове, Робин!
Мой недавний противник нахмурился, теребя рог у пояса.
– Неужто ты и вправду не помнишь, откуда ты родом и где ты? У тебя что, отшибло память? Ты в Шервудском лесу, приятель. В пяти милях от Ноттингема.
Я тупо уставился на него, из последних сил надеясь, что это глупая шутка.
– В Шервудском лесу?!
– Да, – он пристально вгляделся в мое лицо и решил: – Думаю, тебе не мешает выпить. На празднике в Руттерфорде всегда бывает вволю отличного эля. Мы идем сейчас в Руттерфорд, если хочешь – пошли с нами. Может, встретишь там знакомцев и вспомнишь, откуда ты, а нет – так хоть повеселишься! Vinum loetificat cor hominis, как говорит брат Тук…
Мой здравый смысл испустил предсмертный взвизг, когда части мозаики вдруг начали быстро укладываться на места.
– Брат Тук… Шервудский лес… Робин Локсли… Робин Гуд?!
– Да, некоторые зовут меня и так. Что, ты все-таки вспомнил?..
Робин Локсли отшатнулся, когда я запрокинул голову и заорал, распугав птиц в ветвях дубов:
– Я УБЬЮ ЭТУ ДОЛБАНУЮ ВЕДЬМУ И ЕЕ ПАРШИВОГО КОТА!!!
