Текст: Андрей Мягков
Коллаж: ГодЛитературы.РФ
Обложка взята с сайта издательства
Матиас Фалдбаккен. «Ресторан „Хиллс“». — М.: АСТ, CORPUS, 2019
Перевод с норвежского А. Ливановой
"Хиллс" — довольно архаичное заведение. Кажется, с середины прошлого века здесь не поменялось ровным счетом ничего: суконные портьеры у входа, картины на прокуренных стенах, подаренные известными посетителями, и церемонный сервис - немного обветшалый, как и сам ресторан, но с привкусом аристократической манерности. Публика сюда набивается под стать: от верхушки среднего класса до артистической и финансовой богемы. За тем, как все эти респектабельные люди едят и одеваются, мы в избытке узнаём от одного из официантов: он вызывающе наблюдателен, подкован в философии, а кроме того, с гордостью работает в "Хиллс" уже 13 лет и, можно сказать, на короткой ноге со всеми завсегдатаями - разумеется, в рамках профессионально дозволенного. Именно в его голове мы проведем несколько дней (и почти 300 страниц), наполненных профессиональной рутиной, общением с коллегами, неизбежной рефлексией и, конечно, кусочками чужих жизней, которые наш рассказчик зорко фиксирует, но так и не может сложить в цельную картину.
У рассказчика, как скоро выяснится, есть некоторые проблемы психического - обсессивного, если точнее - свойства,
а у окружающих, как и у всех нас, отыщутся характеры и мотивы. В какой-то момент из этой человеческой мозаики даже проступят очертания сюжета - один посетитель с помощью другого пытается завербовать третьего, чтобы тот, как эксперт по живописи, оценил одну подозрительную картину; плюс в деле окажется замешана порхающая между столиками (и ранее не замеченная в "Хиллс") красавица, с первого взгляда покорившая всех мужчин, включая официанта, - но, забегая вперед, из этой почти что детективной завязки так ничего и не выйдет.
Впрочем, не совсем уж «ничего»: выйдет много мыслей и наблюдений, которыми рассказчик безвозмездно поделится со всеми читающими. В отличие от «Человека из ресторана» Шмелева, наш протагонист - личность интеллектуально прокачанная и в то же время достаточно невротичная, чтобы следить за его измышлениями было нескучно. Добавьте самодовольство, с которым герой претворяет в жизнь вековые официантские традиции (на эту любовь к церемониалу, кстати, стоит обратить особое внимание), и недвусмысленно насмешливую - то ироничную, а то и похлеще - интонацию, в которой на пару с героем нам ухмыляется уже сам Фалдбаккен - и все это зазвучит совсем хорошо. С другой стороны, именно на стыке речи персонажа и мыслей, которые автор силится туда вложить, прячутся самые слабые фрагменты романа: временами автора тянет заявить что-нибудь о соотношении норвежской и европейской идентичности («Можно сказать, что идею Европы лучше всего отражает Европейское гранд-кафе»), но в силу материала эти размышления не всегда уходят дальше балабановского «Мальчик, ты не понял, водочки нам принеси». Ну или эскапады о том, как все в нашей жизни превращается в товар, а женское тело и того больше - в «синоним рыночных интересов торгаша»; вроде и не поспоришь, и подано так, что почти не ощущаешь это как трюизм - а все-таки нет-нет да заскучаешь.
То же и с наблюдательностью: иногда попадаются волшебные фрагменты, вроде «танцевальной ямки», впадины в асфальте, в которую однажды чуть не угодила одна престарелая вдова - чтобы не грохнуться у всех на глазах, ей пришлось сделать эдакое рок-н-ролльное па. Или походка таинственной красавицы, которую наш официант описывает как «объективирующий себя шаг», а когда отвлекается от ее бедер, то и как «рубленый модернистский»: точных попаданий, от психологической нюансировки до описания конкретных вещей, в романе тьма. Для такого «беспозвоночного» текста это, кажется, было критически важно - иначе он просто не превратился бы в литературу. У Фалдбаккена же получилось набить свою писательскую торбу нетипичными деталями и с их помощью обжить свое романно-ресторанное пространство настолько, чтобы оживить.
Однако эта живительная наблюдательность разбросана по тексту как будто неравномерно, иногда тонет в скучноватых (см. выше) размышлениях, а потому «Не оторваться!» на обложке «…Хиллс», к сожалению, не напишешь.
Зато норвежцу (Фалдбаккен, если что, именно норвежец) удается один виртуозный фокус - роман написан по-уютному неспешным, матерчатым языком, каким европейцы писали плюс-минус полтора века назад - как раз в момент воображаемого открытия "Хиллс». В итоге прием и материал идут немного внахлест, и не всегда понимаешь, о прошлом ты читаешь или о современном тебе настоящем. Само по себе это скорее недостаток, но одной из главных тем Фалдбаккена как раз и являются отношения традиции и современности; прием, таким образом, оказывается не формальной стилизацией, а полноценным нарративным элементом, что, как ни крути, впечатляет. А что касается традиций: «Все перевернуто с ног на голову. Начали с сыра. Хотят заказать ужин после сыра». То бишь дела у традиций идут так себе, и вековые устои окажутся куда более хрупкими, чем можно было подумать.
Однако это еще не все: мимикрируя под классическую литературу, текст Фалдбаккена, как я уже заикался ранее, напрочь игнорирует сюжет: на читателя сыплются одни лишь бесконечные зачины, ни один из которых так и не распустится историей. Это могло бы не бросаться в глаза, если б не эта самая мимикрия - автор делает вид, что пишет абсолютно традиционный роман и через страницу обещает нам какие-то сюжеты, но при этом все развязки давно сложены в подвале ресторана, спускаться в который официант боится. За 300 страниц мы практически не сдвинемся с места, а герои - многих мы успеем разглядеть в мельчайших деталях - так и останутся для нас абрисом, мелькающим сквозь зашторенное окно. Такой вот принцип жизнеподобия, неожиданно привитый литературе, хотя, казалось бы, совершенно с ней несовместимый - но ведь если присмотреться, в 99 случаях из 100 жизнь действительно поступает с нами ровно так же, как Фалдбаккен. Наверное, такое шулерство понравится не всем, да и
превосходной книгой «Ресторан „Хиллс“» не назовешь - но это точно самый интригующий ответ на вопрос «Что почитать?».
Особенно если вам по-настоящему интересно - что же там, за литературным фронтиром.
