Магический реализм — цитаты из книг

Он мог смотреть сны на семи языках: на итальянском и испанском, на арабском и персидском, на английском, русском и португальском. Он подцеплял языки, как моряк - дурные болезни. Они липли к нему сами собой, словно гонорея, сифилис, чесотка, горячка, цинга или чума. Стоило ему погрузиться в сон, как тут же голоса половины…

Если следовать принципам "кровь за кровь" и "око за око", то ведь неизвестно, сколько этих самых очей закрылось из-за косвенных или прямых действий Макса: пара, сотня, тысяча или сотни тысяч. Как знать, сколько охотничьих трофеев украшает, словно оленьи головы, потайные стены его прошлого.

Открытое море ошеломило Кириска. Такого зрелища он не ожидал. Только вода - зыбучая, тяжёлая вода, только волны - скоротечно возникающие и немедленно умирающие, только глубина - темная, тревожная глубина, и только небо в кочующих белых облаках, легковесных и недоступных. И то был весь сущий мир - и ничего больше, ничего…

А встреча с псом, который был явно рад ее вниманию, вызывала у нее такую экзальтацию, что ей казалось, она сейчас растает прямо на тротуаре от чистой благодати.

Равноудаленный. Равноудаленный. Не принадлежащий ни одному берегу. Так она и чувствовала себя в своей жизни, по большей части. Застигнутая на середине. Борющаяся, взмахивающая руками, просто пытающаяся выжить, но не знающая, в какую сторону плыть. Какому пути посвятить себя без сожалений.

...Похоже, невозможно жить, не причиняя боли другим людям. – Так и есть. – Тогда зачем вообще жить? – Ну, если честно, от смерти людям тоже больно.

Может, я и не знаю наверняка, что меня по-настоящему занимает. Но уж что мне совсем неинтересно – это я знаю твердо

«Процессия появлялась вдалеке, двигалась медленно, а куда держала путь — неизвестно». «Когда все горожане одновременно видят сновидения, у города появляется свой собственный мир снов». «Преподобный протягивает руку, хочет к ней прикоснуться, а она рядом, близко-близко, и в то же время — где-то совсем в другой эпохе, ином…

– Сфинкс, на помощь! – орет Табаки. – На нас запрыгивают! – Цыц! – говорю я ему. – Не ори. Если этой даме угодно прыгать по нашим постелям, пусть себе прыгает. У них там, снаружи, маловато развлечений.

Он считал, что им дают слишком много воли, но на такого рода замечания ему отвечали: «Больные дети!» – и его передергивало от этих слов так же, как их самих, когда они слышали такое.

«Они пробуют вычеркнуть все». Он помнил свои слова, хотя произнес их давно. «Все, кроме себя и своей территории. Они не желают знать ничего кроме того, что есть Дом. Это опасно».

– Плюнь, – сказал он. – Здесь все психи, один другого хуже. – Да нет, почему же психи? – опять не сдержался я. – Просто игроки.

Ты не можешь встречаться с людьми, которые не посещали это кафе. Настоящее не может быть изменено. Есть только одно место, которое перенесет тебя в прошлое, и ты не можешь покинуть его. Затем есть ограничение по времени. 

Какое, оказывается, счастье вернуться в исходную точку, ощутить собственную цельность и почти забытую уверенность, что все хорошо, ничего непоправимого не случилось.

Спустя полчаса Славик трясся в метро, затертый в угол разморенными весной согражданами, решительная часть которых была уже в футболках, а нерешительная — еще в шапочках.