Это мы, Господи!..

Не то чтобы я не люблю книги о войне... Я боюсь их. Мне страшно читать, осознавая, что большая часть героев всей книги погибнет... Но еще ужаснее осознание того, что все страшные боевые действия, описанные на страницах рассказов, повестей, романов, происходили или происходят на самом деле. От подобной мысли мне всегда становилось плохо, и я избегала произведения на военную тематику точно так же, как и избегаю ужасов. Потому что война и есть воплощение страха и страданий.

Я начала читать "Это мы, Господи!", еще не зная, какую ловушку подстроила мне школьная программа. А бросить было нельзя: раз сказано - прочитай, значит надо. И я читала. Эта повесть во многом автобиографична, в принципе все творчество Воробьева носит отголосок его воспоминаний о военном времени. Это чувствуется с первых…

Сразу скажу, что оценка обусловлена двумя причинами: во-первых, чтобы мой лист рекомендаций не пополнился похожими книгами, а то не успеешь поставить положительную оценку, как накидают такой список подобных ужасов... во-вторых, если придется советовать кому-то почитать книгу о войне, эту я если и предложу, то далеко не в первую очередь.

Не буду цепляться к нестыковкам, ведь что запечатлелось прихотливой памяти, то она и воспроизвела. Автор хотел поделиться именно этим. Это срез его личности. Со всем уважением к человеку, прошедшему такие испытания, я могу только принять к сведению написанное. Книга тяжела почти до безысходности, но без "чернушности", ведь хорошие люди, готовые прийти главному герою на помощь, встречаются повсюду, а это главное. Помогали кто чем может - кто корочкой, кто…

Когда я перевернула последнюю страницу повести, то осознала, что читала ее со стиснутыми зубами и со сведенными к переносице бровями. Очень страшное чтение, очень напряженное. Я не впервые читала эту повесть, но как первый раз проживала все ужасы, описанные Константином Воробьевым.

Это произведение не могу воспринимать как художественное. Для меня это страшная реалистичная хроника, путевые заметки, отрывки из дневника. Взгляд изнутри, из того ужасного мира, который создали не фантасты в своем воображении, а люди. Люди ли?..

Об истории 3-его рейха, о Второй мировой, о Великой Отечественной войне читала много, и каждый раз не устаю поражаться: на что только не способен человек?! И ужасно сознавать, что этот вопрос относится как к тем, кто придумывал и изощренно реализовывал жестокости и…

Невообразимо грустная и тяжёлая судьба российского военнопленного. Мне страшно себе представить даже, что данная книга является автобиографией. Плен, бегство, безнадежность, страх, отвагая бессилиеч дружба, взаимопомощь, любовь к своей стране - все это Вы найдете в этом произведении.

"Что не так, что же не так?" - пульсировало на заднем плане всё время прочтения, кроме самого-самого начала. Язык хороший, богатый. К языку вопросов нет. Образы рисуются яркие, картинками. Но что же не так?

Вот что, пожалуй. Эта вещь похожа на словарь зверств. Да, здесь имеется герой. Мы, вроде как, его глазами видим. И стоило бы к нему привязаться, но... Но не вызывает Сергей почти никаких чувств и эмоций. Будто он - бинокль, будто им мы проходим уровни страшной игры о фашистах. Разок помянута вскользь Таня и сын, двумя предложениями. А так просто идёт наш Сергей по уровням. И нет в нём души.

Идёт тоже странно. Он постоянно нарывается на расстрел, и малопонятным чудом постоянно остаётся цел при том, что немцы в произведении нелогично озверелые. Именно что озверелые. Иногда автор…

Часы зари коричневым разливом. Окрашивают небо за тюрьмой. До умопомрачения лениво За дверью ходит часовой... И каждый день решетчатые блики Мне солнце выстилает на стене, И каждый день все новые улики Жандармы предъявляют мне. То я свалился с неба с парашютом, То я взорвал, убил и сжег дотла.. И, высосанный голодом, как спрутом, Стою я у дубового стола Я вижу на столе игру жандармских пальцев, Прикрою веки - ширь родных полей... С печальным шелестом кружась в воздушном вальсе, Ложатся листья на панель. В Литве октябрь. В Калуге теперь тож Кричат грачи по-прежнему горласто... В овинах бубликами пахнет рожь. . Эх, побывать бы там - и умереть, и баста! Я сел на стул. В глазах разгул огней, В ушах трезвон волшебных колоколен... Ну ж, не томи, жандарм, давай скорей! Кто вам сказал, что я…

Эта повесть как-то случайно затесалась у меня в хотелки и я искренне считал, что это повесть о войне современного автора, настолько имя Константина Воробьева мне ничего не говорило. А он оказывается из авторов "лейтенантской прозы", и книга написана аж в 1943. О чем думает человек, считающий что его ведут расстреливать по лестнице в подвал?

Я буду лежать мертвый, а они прикурят… А где политрук Гриша?… Целых шесть годов не видел мать!.. Это одиннадцатая? Нет, тринадцатая… если переступлю — жив…

Хорошее начало, даже прекрасное, но вот только это одновременно и чуть ли не последний в повести экскурс в психологию. Потом только зверства фашистов, убивающих военнопленных десятками в припадках бессмысленной жестокости. Причем жестокость врагов настолько безмерна, что ничего подобного в других…

Страх, как и голод, истерзав и скомкав тело, делает его со временем бесчувственным, апатичным и ленивым к восприятию ощущений.

Книга жёсткая и страшная, и тем самым великая. Но к огромному сожалению (моему) она могла быть ещё страшнее.

Уж сколько люди моего поколения (начало воспитания которых приходилось на последние годы СССР) наслышаны про то, как зверствовали фашисты в отношении военопленных, и просто мирных жителей. Казалось бы, книга Константина Воробьёва должна в очередной раз освежить всё то, что нам рассказывали старшие. Что-ж, освежила. Но не так. Не надрывалась почему-то моя душа при чтении. Не надрывалась.

А всё потому, что повествование о злоключениях захваченного в плен лейтенанта, содержавшегося в бесчеловечных условиях, бежавшего, пойманного, битого и т.д. - ведётся…

Автобиографичекая повесть уже частично забытого в прозе XX века Константина Воробьева, которая так и не стала полноценным романом, еще неизвестно во что вылившимся как для читателей, так и для самого автора, увидела свет только после его смерти. Далеко не простая история, которую писателю довелось пережить в первом лице и затем вынести на всеобщее обозрение, буквально только-только добравшись до чистых листов бумаги и карандаша, чтобы не упустить и малейшей детали, спроецировалась и на судьбу книги. Поступившая в издательство рукопись не была опубликована, потому что предполагалось получить от автора продолжение, которое он так и не написал тоже, видимо, по особым причинам. В итоге имеющийся материал канул в Лету архивов на целых сорок лет, а мог быть вовсе похоронен и навсегда утерян…