Как болели и умирали персонажи Шекспира

Кэтрин Харкап о Шекспире и о том, как он изображал жизнь и смерть на сцене.

От мертвого живого отличу я.
(«Король Лир», акт 5, сцена 3. Перевод: М. Кузмин)

Персонажи у Шекспира умирают часто, и не только на сцене, но и, так сказать, «за кадром». В его пьесах вообще много дискуссий о смерти и угроз убить.

В исторической трагедии смерть вполне ожидаема, но у Шекспира смерть таится и в комедиях, где действие обычно ассоциируется с весельем, смехом и романтикой. Всегда найдется персонаж, которому грозит казнь («Комедия ошибок» или «Мера за меру») или кто-то появляется на сцене в трауре («Двенадцатая ночь»). В «Бесплодных усилиях любви», пьесе, полной легкомыслия и остроумной игры слов, именно объявление о смерти приводит комедию к внезапному финалу.

По сравнению с героями Шекспира мы живем намного дольше благодаря всем достижениям в области медицины, но смерть по-прежнему неизбежна. Как бы мы ни старались отсрочить или обмануть неизбежное,

Так создан мир: что живо, то умрет
И вслед за жизнью в вечность отойдет.
(«Гамлет», перевод: Б. Пастернак)

Однако образ нашей смерти, вероятно, будет сильно отличаться от опыта наших предшественников, живших в шестнадцатом веке. Наши последние мгновения, скорее всего, пройдут в больнице или в доме престарелых, где всегда рядом квалифицированный медицинский персонал.

В Лондоне шестнадцатого века было всего три больницы: Госпиталь Св. Варфоломея, Госпиталь Св. Фомы и Бетлемская больница для душевнобольных. Эти учреждения предназначались строго для бедных, и немногие из тех, кто туда попадал, рассчитывали выжить.

Любимый Пистолем персонаж — проститутка Дороти — единственный из шекспировских персонажей, попавших в больницу, где она умерла, как сказано, от «французской болезни» (сифилиса). Ее смерть происходит в пьесе Король Генрих V , как и смерть великого комического творения Шекспира, Фальстафа. Его жизнь заканчивается все же более типичным для того времени образом — он умирает в домашней обстановке в окружении друзей.

В шестнадцатом веке рождение и смерть обычно происходили в доме, в окружении друзей, семьи, местных сплетников и зевак, а не в присутствии того, кто оказал бы профессиональную медицинскую помощь. Только самые постыдные или заразные болезни, такие как сифилис или чума, отпугивали посетителей.

Сама смерть считалась явлением вполне естественным, за исключением убийства, самоубийства и колдовства. Но смерть внезапная, в одиночестве или при неблаговидных обстоятельствах была плохой смертью.

Всё это не означает, что во времена Елизаветы люди были довольны смертью и не делали ничего, чтобы ее избежать. Существовали различные виды лечения, хирурги умели залечивать раны и предпринимались даже попытки оживить умерших, как это и показано в пьесах Шекспира.

Человеческое тело сложно устроено, существует множество уязвимых мест, ранения или болезни которых могут привести к гибели. Мы, конечно, можем не знать, что больны, но когда проблемы со здоровьем очевидны, мы обращаемся к врачам.

Люди шекспировского времени не отличались заботой о своем здоровье и нечасто стремились обращаться за медицинской помощью. Да и форма помощи, которую они получали, была очень разной. Пациенты имели возможность проконсультироваться, но выбор зависел от платежеспособности пациента, а не от медицинского опыта врача. Зато вариантов было множество — от уважаемых, высокообразованных и очень дорогих врачей до гораздо более дешевых женщин-знахарок по соседству. Однако размер гонорара и образование практикующего врача не улучшали шансы пациента на выздоровление. Вред, наносимый обычными формами лечения, обычно перевешивал опыт, знания, даже цену лечения.
В шестнадцатом веке и позже основная часть бремени здравоохранения лежала на женщинах, их вклад в исцеление болезней был огромен. Диапазон женщин-медиков варьировался от подруг и родственниц, предлагающих базовый уход, до женщин-целительниц, которые предлагали свои собственные снадобья и лечение, или акушерок для помощи при родах. Навыки последних, безусловно, ценились высоко, и обойтись без них было невозможно — ни одна беременная женщина не допускала присутствия при родах практикующего мужчины, кроме как в самых экстремальных обстоятельствах.

Несмотря на это, акушерки находились в самом низу профессиональной медицинской иерархии. А на вершине были лицензированные врачи, которых называли врачами, потому что они получили образование в Оксфорде или Кембридже. Врачи учились по латинским текстам, ставили диагнозы, лечили внутренние недуги и прописывали лекарства, но они не резали человеческое тело. Все, что требовало ножа и вызывало кровотечение, оставалось на усмотрение хирургов. Это была следующая ступень медицинской иерархии.

Хирурги не только пускали кровь своим пациентам, что было обычным лечением того времени; они также выполняли небольшие операции, такие как удаление камней, ампутации, трепанация (сверление черепа) и зашивание ран. Хирурги-парикмахеры стригли волосы так же ловко, как и плоть, отсюда и традиционный знак возле парикмахерских в виде шеста в красно-белую полоску, обозначающую кровь и бинты — атрибуты их профессии.

На таком же уровне респектабельности были аптекари, которые производили и продавали лекарства и могли поставить диагноз, хотя они делали это неофициально.

Помимо медиков с общепризнанным профессиональным статусом, в самом низу этой пирамиды находились всевозможные нелицензированные целители. Шарлатанство было широко распространено, но отсутствие лицензии не обязательно означало, что человек был шарлатаном. Многие дешевые, а иногда и эффективные методы лечения могли исходить от лекарей, не имевших официального образования, зато обладавших большим опытом.

Все эти различные типы практикующих врачей изображены или, по крайней мере, упомянуты в пьесах Шекспира. Аптекари выходят на сцену, чтобы продавать яды; за хирургами посылают для лечения раненых после драки на шпагах; консультируются с женщинами-целительницами; врачи изображены как настоящие, так и фиктивные.

Шекспир пошел дальше всех своих современников в изображении медицины и использовании медицинских терминов в своих пьесах. В его работах есть сотни медицинских ссылок, прямых и косвенных, демонстрирующих понимание здоровья и анатомии намного лучше, чем у любого другого драматурга того времени.

Одним из примеров глубоких медицинских знаний Шекспира были его ссылки на теорию кровообращения.

Это открытие обычно приписывается Уильяму Гарвею (английский медик, анатом, основоположник физиологии и эмбриологии — прим. пер.) и впервые было описано им в лекции в 1616 году. Но опубликовал Гарвей свою теорию после 1628 года, и это было уже после смерти драматурга.

Однако теория кровообращения была известна до 1616 года нескольким врачам в континентальной Европе, и на нее намекают в нескольких пьесах Шекспира, за десятилетия до того, как она была принята английским медицинским истеблишментом.

Ты верная и добрая жена —
И так же мне мила, как капли крови,
Что движутся в моем унылом сердце.
(«Юлий Цезарь», перевод: П. Козлов)

Или:

Действие славного хереса состоит в том, что он
Согревает и движет кровь;
Ведь если она холодная и неподвижная, то печень становится
бледной, почти белой.
(«Генрих IV, часть II», перевод: П. Каншин)

Строки несут в себе понимание о течении крови в организме, даже если Шекспир прямо не заявлял, что кровь течет по непрерывному контуру.

О том, где Шекспир получил свои знания, размышляли веками. Некоторые предполагают, что он должен был лично знать Уильяма Гарвея, чтобы понять его теории. Однако нет никаких доказательств того, что они были знакомы. Не существовало специальных медицинских учебников, компендиума для изучения, но было много письменных трактатов о конкретных заболеваниях и различных медицинских теориях, с которыми он мог ознакомиться. Он мог и напрямую опросить практикующих врачей. Более того, существовал один доктор, которого Шекспир действительно знал. Это был доктор Джон Холл, который женился на его дочери Сюзанне в 1607 году. Медицинская информация, содержащаяся в пьесах знаменитого драматурга, определенно стала более подробной после их свадьбы.

Шекспир часто высмеивал медицинскую практику, уровень медицинских знаний и распространение ужасных лекарств. Но самих врачей он ценил высоко. Хотя и тут есть одно примечательное исключение: Доктор Кайюс из «Виндзорских проказниц». Напыщенный, самодовольный человек, которого окружающие часто высмеивают, этот персонаж мог быть скопирован с доктора Теодора де Майерна, известного французского врача. Он лечил нескольких французских и английских государей. Де Майерн был президентом Коллегии врачей и, по-видимому, казался очень ученым и уверенным в себе. Возможно, он был фигурой, вполне созревшей для того, чтобы немного позабавиться над ним.

Среди шекспировской коллекции врачей, шарлатанов и аптекарей выделяется (вымышленная) женщина, практикующая медицину — Елена из «Все хорошо, что хорошо кончается». Она успешно лечит короля Франции после того, как все другие врачи-мужчины потерпели неудачу. Действительно, после их вмешательства королю становилось только хуже. Говорится, что ее медицинские знания перешли к ней от ее отца-врача, Жерара Нарбонского. Женщинам того времени было запрещено официально изучать медицину, но знания часто передавались через общение, переписку между практикующими врачами и женщинами. Характеры и сама история в пьесе «Все хорошо, что хорошо кончается» не оригинальны, Шекспира переработал сказку из Декамерона Джованни Боккаччо. Но обе ее версии иллюстрируют, как многие женщины пользовались уважением за свои медицинские знания, полученные с помощью неформальных методов, а также за обладание опытом лечения больных.

Женщины изображаются во всех медицинских ролях, обычных для них во времена Шекспира. Хотя они могут не появляться на сцене, просто упоминаются в диалогах — в «Двенадцатой ночи», в «Виндзорских проказницах», например.

«Двенадцатая ночь» и несколько других пьес также включают в себя один из наиболее любопытных методов, используемых для диагностики болезней и прогнозирования судьбы пациентов 16-го века, — уроскопию. Флаконы с мочой пациента отправляли врачу или знахарке для осмотра, как это делает Фальстаф во второй части «Генриха IV»:

Фальстаф:
Ну, великан, что сказал доктор про мою мочу?

Паж:
Он сказал, сэр, что моча сама по себе здоровая, но что касается ее собственника, то он не подозревает, сколько в нем сидит разных болезней.
(часть 2, акт 1, сцена 2. Перевод: М. Кузмин)

Высшие эшелоны медицинской иерархии отворачивались от уроскопии, но она продолжала оставаться популярной. Исследование цвета, прозрачности и запаха мочи должно было дать представление о состоянии здоровья и темпераменте пациента. Для облегчения диагностики были созданы тщательно продуманные цветовые круги оттенков мочи. Как говорит Спид в «Двух веронцах»:

И эта глупость так заполнила ваше нутро, что она
поминутно выпирает из вас наружу. А когда глядишь на вас, она просвечивает, словно моча в ночном сосуде. Поэтому нужны только глаза, чтобы стать вашим врачом и распознать вашу болезнь.
(«Два веронца», акт 2, сцена 1. Перевод: М.Морозов)

На самом деле с помощью этого вида обследования можно было сделать только самые грубые предположения. Уроскопия, безусловно, не заслуживала того доверия, которое многие ей оказывали. Кое-что сказать было можно: например, кровь в моче явно указывает на серьезные проблемы с почками, сладкий привкус может быть вызван диабетом, а синяя или темная моча может быть признаком порфирии или других заболеваний. Но это далеко не точная наука.

В наши дни анализ мочи может дать жизненно важную информацию о здоровье пациента, но это было просто невозможно до появления современных аналитических методов.

Коллегия врачей того времени рекомендовала измерять пульс и судить о лихорадке, ощупывая лоб пациента тыльной стороной ладони. Но что можно измерить без стетоскопов и термометров? Все, что действительно имелось в распоряжении врача, — это его знания и наблюдение, основанное на визуальном осмотре, обонянии, вкусе и выслушивании жалоб пациента.

После постановки диагноза пациенту будет рекомендовано лечение, которое может сильно различаться в зависимости от того, к какой школе медицинской мысли присоединился врач.

В век Елизаветы за спасение жизней боролись две теории медицины.

Первая и традиционная — это галеновская система соков. Хорошим здоровьем обладали те, у кого был правильный баланс четырех соков организма — черной желчи, желтой желчи, слизи и крови. Дисбаланс соков вызвал болезнь, и поэтому врачи пытались восстановить равновесие, рекомендуя специальные диеты, пропотевание, очищение (рвота и выделения) и кровопускание. К концу 17 века система соков была более или менее заброшена, хотя пациентам еще долго после этого пускали кровь. Но её следы все еще можно найти в современном английском языке: мы, например, говорим о желчном человеке, чтобы описать его темперамент. Такие фразы имели бы более буквальное значение во времена Шекспира.

Вторым и альтернативным подходом к здоровью, борющимся за внимание в шестнадцатом веке, была новая теория Парацельса (швейцарского врача, почти современника Шекспира), основанная на наблюдениях и вере в то, что все происходит благодаря химическим процессам (хотя его химия сильно отличалась от современной науки). Он был пионером в использовании синтетических химикатов и минералов в качестве лекарств.

Шекспир был хорошо знаком с обеими теориями и высмеивал конкуренцию между ними. Например, во «Все хорошо, что хорошо кончается»:

Да, это величайшее доказательство существования чудес, какое только возможно в наше время.
(акт 2, сцена 3. Перевод: Т.Л. Щепкина-Куперник)

Но, за несколькими примечательными исключениями, такими как лауданум, ни один из предложенных в то время методов лечения не приносил пользы с медицинской точки зрения, а некоторые из них угрожали жизни пациента всерьез.

Как сказал вору Тимон Афинский:

Врачам не верьте: их лекарства — яд.
На их счету смертей гораздо больше,
Чем краж — на вашем.
(Перевод: П. И.Вейнберг)

Лечение Елены во «Все хорошо, что хорошо кончается» претендует на полную безвредность и обещает вылечить абсцесс в груди короля за два дня. Это её лекарство, каким бы оно ни было, и быстрый и полный успех лечения резко контрастируют с медицинскими методами лечения, доступными в то время.

Независимо от того, использовалась ли система Галена или Парацельса, лечение проводилось в отношении симптомов, а не основного заболевания. Не было понимания болезни в целом. Например, лихорадка рассматривалась как болезнь сама по себе, а не как симптом многих других заболеваний.

Люди не ожидали, что целители и лекарства вылечат их, и уж точно не думали, что прием лекарств поможет им чувствовать себя лучше. После большинства лекарств, которые были прописаны, пациенты чувствовали себя очень плохо. Им следовало бы последовать совету Макбета и «бросить лекарство псам».

И даже несмотря на то, что лекарства редко работали, и люди часто умирали во время лечения, целителя редко винили в смерти. Неудовлетворительные результаты объяснялись либо тем, что болезнь была слишком тяжелой для лечения, либо тем, что пациент не следовал правильно медицинским советам. Один хирург, Тристрам Лайд, предстал перед судом Рочестера после того, как прописал лечение ртутью нескольким женщинам, страдающим сифилисом. Все женщины впоследствии умерли. Его защита заключалась в том, что женщины были серьезно больны и не следовали должным образом его инструкциям. Судья принял такое объяснение, и Лайд вышел на свободу.

Вплоть до 19 века, пока не была разработана теория микробов, практикующим врачам оставалось лишь гадать о причине многих болезней, и поэтому было мало надежды на их лечение. Успехи в лечении также сильно тормозились почти полным отсутствием знаний в области физиологии и фармакологии.

Несмотря на все свои усилия, до начала восемнадцатого века медицинские работники мало чем могли помочь своим пациентам. Врачи не могли предотвратить или хотя бы отдалить смерть. Как мы увидим, даже определить наступление смерти было непросто.

Кэтрин Харкап (Kathryn Harkup)

Отрывок из книги Кэтрин Харкап «Смерть у Шекспира: укусы змей, ножевые ранения и разбитые сердца» ( Death by Shakespeare: Snakebites, Stabbings and Broken Hearts).

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ