Люди всегда рассказывали мне свои секреты, поэтому я стала частным сыщиком

«Ее лицо побуждает других раскрывать свои страхи, тревоги и мрачные тайны...» Эрика Кроуз о своем новом романе «Расскажи мне все».

В том, что я стала частным сыщиком, виновато мое лицо. Это вполне обычное лицо, но если я кого-то спрашиваю «как дела», иногда эти люди неожиданно начинают плакать. «Я развожусь», — слышу я в ответ. Или: «Он разорвал наш брак по смс». Или: «Мне только что поставили диагноз поздней стадии болезни Лайма». 

Как-то мужчина берет пакет с горохом в отделе замороженных продуктов и спрашивает: «Как это готовить? Видите ли, моя жена умерла в прошлом месяце».

Безукоризненно одетая женщина вдруг говорит мне: «Я так ненавижу свою работу, что хочу покончить с собой. Я уже и таблетки припасла».

Затем мы сидим на бетонном бордюре, или стоим в очереди на вокзале, или сжимаем прозрачные пластиковые стаканчики на вечеринке, пока эта незнакомка размазывает салфеткой тушь для ресниц и вытряхивает свои мысли из головы, словно хлам из своей сумочки. Словно через меня можно просеять мусор и использованные салфетки и найти наконец то, что ей нужно.

Демография значения не имеет. Молодые и старые, женщины и мужчины, небинарные, геи, натуралы, богатые, бедные, с Востока, с Запада — все мне в чем-то исповедуются.

Женщина, у которой двадцать шесть внуков и пятнадцать правнуков, шепнула мне на праздновании своего 101-го дня рождения, что у нее никогда не было детей, и она очень жалеет, что потратила свою жизнь на всех этих людей.

После того, как я пошла волонтером в начальную школу, шестилетняя девочка следовала за мной всю дорогу до ванной, чтобы сказать мне по-испански, что ее папа больше не придет домой.

Даже будучи ребенком, я была шкафчиком для хранения человеческих секретов. Взрослые признавались в своих романах и травмах. Когда мне было семь, моя бабушка по материнской линии рассказала мне, как ее муж гонялся за ней с ножом. Один из моих учителей в начальной школе сказал, что уходит от жены, потому что она копит коробки из-под пиццы и дохлых жуков.

Когда мне было четырнадцать, подруга моей матери отвела меня в сторонку и заявила: «Я просто хочу сказать, что твоя мать — стерва. Ты же это знаешь, верно?»

Когда мне было семнадцать, мой обидчик Х выпалил мне в лицо, что отказал в повышении своему другу на работе, потому что тот был чернокожим. Это не было доверительным откровением, мы ненавидели друг друга.

Я думала, что так происходит и с другими людьми — все друг другу исповедуются, и каждому приходится слышать эти постоянные откровения от родственников и незнакомцев. Мне, правда, люди всегда говорили: «Я не знаю, почему я вам это говорю» или «Я никогда никому этого не говорил». Но никто не говорил это моей старшей сестре или младшему брату, хотя внешне мы были похожи. Так что причина была во мне, именно я делала что-то правильно или неправильно. Что было в моем лице от стального стола, на который можно положить что-то тяжелое?

«Откуда я вас знаю?» — непринужденно спрашивают меня незнакомцы.

Одним сюрреалистичным утром на скамейке в весеннем парке трое незнакомцев подряд настаивали, что знают меня, и каждый садился рядом со мной по очереди. «Вы работаете в библиотеке? Вы знакомы с Пэт? Вы обедаете в "Дотс"?» Я отвечала — нет, у меня просто такое лицо, и это происходит со мной постоянно. Одна женщина сказала: «С таким лицом вам, должно быть, трудно даже выйти на улицу, чтобы люди вас не доставали».

Означает ли это, что у меня незапоминающееся лицо? Один бывший приятель забыл мое имя. «Это… гм…» — сказал он, щелкая пальцами, пытаясь познакомить меня со своей новой девушкой.

Другой приятель вспомнил мое имя, но забыл, что мы знакомы уже год. «Интересно, как это — встречаться с тобой», — флиртовал он по телефону, пока я не напомнила ему, что у нас с ним было свидание не так давно, и он вроде как сделал мне предложение встречаться на волне эмоций после показа «Мулен Руж»… Но как я могла злиться на него? Никто не пеняет на зеркало.

Когда мне было тринадцать, моя семья переехала в Японию на четыре года. В первый год никто, казалось, не понимал ничего из того, что я говорила. «Нет, нет, — говорили они, размахивая руками перед лицом. — Не говорить английский».

«Но я же говорю по-японски», — отвечала я на японском, и они тупо смотрели на меня, на всю мою такую странную внешность.

В какой-то момент и незаметно для меня мои жесты и поведение превратились из американских в японские, Я прикрывала зубы при улыбке, кивала короткими поклонами, держала пальцы крепко сжатыми, прижимала локти к бокам. Мой японский не сильно улучшился, но люди теперь называли меня своей, «pera pera». Они говорили и говорили со мной, хотя я не всегда могла понять язык. Они настаивали на том, что я наполовину японка: «Хафу-десу!» Моя мимика помогла мне приспособиться к окружению.

Держи друзей близко, а врагов держи еще ближе, даже если тебе придется стать такой же, как они.

В детстве, когда мне приходилось ехать на машине с X, было безопаснее сидеть прямо за ним, потому что так он не мог ударить меня — для этого ему пришлось бы останавливаться и вытаскивать меня. Сидя позади него, я чувствовала себя его уменьшенной тенью. Я не могла читать книгу, потому что меня тошнило от машины, поэтому я сидела и разглядывала затылок, который ненавидела больше всего. Если машина внезапно останавливалась, я подавалась вперед и чувствовала запах перхоти от его волос. Я боялась, что могу каким-то образом впечататься в его тело.

Подражание — это не лесть. Это защита. Есть класс животных, называемых «мимиками», которые притворяются другими видами животных, чтобы не стать восхитительной добычей, которой они на самом деле являются. Мучнисто-серая бабочка-сова имеет убедительное пятно в виде совиного глаза на каждом крыле, которое защищает ее от нападения птиц. Безобидная молочная змея имитирует ядовитых медноголового и кораллового аспида с яркими красно-оранжевыми полосами, чтобы отпугивать хищников. Их фальшивая окраска — их защита. Лишите мимика маскировки, и он умрет, его попросту съедят. Если только он не научится сначала срывать маскировку с тебя.

* * *

Осенью 2002 года я жила в предгорьях Переднего хребта Скалистых гор в штате Колорадо. Это был маленький городок, в котором располагался университет и множество молодых технологических компаний. Там я встретил адвоката, когда в книжном магазине мы оба потянулись к одному и тому же роману Пола Остера. Мы отстранились, посмеялись, немного поболтали об авторе и книгах, а потом он начал рассказывать мне о своей жизни (ну кто бы сомневался!). Он не жаловался, просто докладывал: «Я являюсь партнером крупной юридической фирмы, всегда мечтал об этом. Но я начинаю ненавидеть эту работу».

Мужчина и выглядел как юрист. Он был лет на двадцать старше меня, моего роста, в васильковой рубашке на пуговицах, которая подходила к его глазам так, словно и их он купил в комплекте. Но его сгорбленные плечи выдавали страдание, а руки болтались по бокам так, словно он в них больше не нуждался, просто не знал, где их уронить.

Мужчина сказал: «Или, может быть, я просто устал от всего? Моя работа. Моя жизнь. Я не знаю, имеет ли смысл то, что я делаю. Я хочу уйти из юридической фирмы, может быть, даже вообще оставить юридическую практику». Тут он остановился, потрясенный. «Погодите».

«Что такое?»

«Я никогда никому не рассказывал об этом!»

«Все в порядке», — сказала я.

Но он, просканировав взглядом стопки книг и не в силах посмотреть мне в лицо, надломленным голосом спросил: «Что вы сделали со мной? Что вообще происходит?»

«Не беспокойтесь вы так. Люди часто рассказывают мне какие-то секреты».

«Но я даже не знаю вас». Он ткнул указательным пальцем вверх: «Они не должны знать! Я говорю о моих партнерах. Это конфиденциальная информация».

«Я никому ничего не расскажу».

Он все еще выглядел расстроенным, поэтому я пояснила: «Вы не виноваты. Это все из-за моего лица. Люди часто рассказывают мне всякое. Мне очень жаль».

«Погодите-ка. Люди рассказывают вам свои секреты, говорите?» Выражение лица мужчины медленно менялось, теперь он смотрел на меня заинтересованно. Потом он сказал: «Приходите ко мне работать!»

«Что?»

«Я предлагаю вам работу». Теперь он выглядел расслабленным, открытым. Он прислонился спиной к стеллажу секции Б.

«А что за работа?» Я боялась, что он собирается предложить какое-нибудь грязное занятие.

Но он ответил: «Вы можете расследовать судебные иски вместо меня. Работа частного сыщика. Говорить со свидетелями, заставлять их открыться вам».

Идея была потрясающей — получать деньги за то, что обычно происходило само собой. Мужчина назвал мне свое имя, Грейсон. Он сказал:

«Если уж вы вытянули это из меня, вы сможете вытянуть что угодно из кого угодно». И он назвал щедрую почасовую оплату, в пять раз превышающую мою зарплату в качестве временного работника в фармацевтической компании.

В тот момент моей жизни я была почти нищей, несмотря на то, что я «сделала это». Я имею в виду, что была тридцатитрехлетней писательницей фантастики. За год до того, как я встретила этого человека, мой рассказ был опубликован в The New Yorker. Мой сборник рассказов вышел в крупном нью-йоркском издательстве. Моя книга получила тот же приз, что и книга Тони Моррисон десять лет назад.

Не спрашивайте, а разве не должно было стать легче с деньгами после публикации. Я уже была всеми забыта и еще более сломлена, чем раньше. Я чувствовала себя обманутой собственными фантазиями. Моя квартира была размером и формой с гараж на одну машину и на садово-подвальном уровне. Не было ни сада, ни кондиционера, ни термостата. Я ела дешевую пищу, от которой у меня ежедневно болел живот. Моя кровать представляла собой почти чистый матрац, который я нашла прислоненным к мусорному контейнеру.

Я жила с решением отказаться от какой-то безопасной, прибыльной со временем карьеры в обмен на любое писательское время, которое я могла урвать. Я была на временной работе в течение двух лет. На той неделе я вводила данные в компьютер и носила на груди белую табличку с именем и указанием «временный сотрудник», хотя иногда люди называли меня «новенькой Линдой».

Это еще было повышением по сравнению с моей последней временной работой две недели назад, когда я работала секретарем в большой медицинской компании, где мне отказали в предоставлении стула, потому что они не могли выделить мне даже один из переполненного зала ожидания. Мне приходилось стоять по восемь часов в день, сгорбившись над их черным телефоном с восемнадцатью линиями, чтобы переадресовывать звонки, и моя спина и эго все еще болели.

Тот год был худшим из многолетней засухи, поразившей пять западных штатов. За летние месяцы в штате вспыхнуло шестнадцать пожаров. Пламя в основном возникало от ударов молнии в сухие, убитые жуками сосны, за исключением одного пожара в угольном пласте, который тлел под землей с 1910 года. Во всех пожарах погибли девять пожарных и было сожжено в общей сложности почти 430 000 акров леса за одно лето. И некоторые пожары продолжались до осени.

Одежда Грейсона пахла химчисткой, а от моей пахло крепким, не поддающимся стирке дымом от костра. Дымом пахли книги, которые мы держали в руках. Все отчаянно ждали дождь. Это предложение Грейсона для меня было похоже на дождь.

У меня был постоянный список работ, которые я хотела бы получить в своей жизни, но никогда не верила, что смогу. «Частный сыщик» был номером два, сразу после «писателя» и перед примерно семнадцатью другими должностями, включая «композитор», «пищевой критик» и, по какой-то причине, «сапожник». Преступность волновала меня абстрактно. Я хотела быть частным детективом с тех пор, как прочитала свою первую книгу Дэшила Хэммета. Я хотела помогать людям и узнавать что-то, не обязательно в таком порядке. Я хотела быть тем, кто мог войти в комнату и сразу понять, что там происходит.

Я любила секреты, даже страшные. Особенно страшные. Когда люди говорили мне что-то, я чувствовала себя счастливой. Чем больше им не хотелось раскрывать мне секрет, тем счастливее я себя чувствовала, когда они это делали. Секретную информацию я добывала за счет кого-то другого. Я могла копить эту информацию и никогда не потерять ее. Это была одна из немногих вещей в мире, которые были полностью моими.

Даже если бы я не хотела эту работу, я все равно бы взялась за нее. Я привыкла соглашаться на любую предложенную работу, независимо от того, как я к этому отношусь. Врать кредиторам? Конечно! Врать о нашей гарантии возврата денег? Легко! Врать жене доктора о его местонахождении, пока она трясет кричащего малыша, покрытого ветряной оспой? Да без проблем!

Так что я даже не спросила этого адвоката о судебных делах или о том, что мне нужно делать, чтобы добиваться признаний от клиентов. Это не имело значения. Он хотел нанять меня, поэтому я согласилась на эту работу.

Но Грейсон показался мне хорошим парнем, поэтому я сказала: «Я должна прояснить кое-что — у меня нет опыта работы частным сыщиком». Грейсон ухмыльнулся.

«Отлично», — сказал он.

Эрика Кроуз (Erika Krouse)

Отрывок из книги «Расскажи мне все» Эрики Кроуз

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ