Интервью Дэймона Гэлгута: «Я верю, что книги выживут»

Лауреат Букеровской премии рассказывает Крису Харви о своем детстве (ему было 12, когда случилось восстание в Соуэто), о писательском процессе и о том, почему книги выстоят.

«Я не сомневался в том, что я писатель, задолго до своей первой публикации», — говорит Дэймон Гэлгут. Автору романа «Обещание», лауреату Букеровской премии, сейчас 58 лет, однако первый его роман «Сезон безгрешности» был опубликован, когда Гэлгуту было всего 17. «Я думаю, на тот момент это был третий или четвертый роман, который я написал, — говорит он. — Остальные были по-настоящему ужасны и не могли быть опубликованы, но я был полон решимости».

Наша беседа проходит по видеосвязи между зимним Лондоном и гораздо более теплым Кейптауном, где южноафриканец сидит в футболке в маленькой комнате в окружении компакт-дисков. Он признается, что получение награды сильно повлияло на его повседневную жизнь: «Я привык проводить много, много часов в одиночестве». Востребованность сделала это невозможным. «Писателям нужно много ничем не заполненного времени».

До получения Букеровской премии Гэлгут был дважды на нее номинирован: за «Доброго доктора» (2003) и за «В незнакомой комнате» (2010). Теперь же «моя очень скромная цель в ближайшие год или два — просто написать еще одну книгу — это само по себе невероятно устрашает». Он принял «или примирился», отмечает он, «с тем фактом, что я пишу медленнее, чем большинство».

«Дело не в том, что я бездействую, — добавляет он. — Часто я начинаю книги, которые иссякают, пробую идеи, которые просто не подходят. В моих начинаниях много фрустрации и потерянной энергии».

В «Обещании» романист показывает себя в расцвете своих способностей. В романе рассказывается об истории белой семьи Свартов в ЮАР, охватываются 31 год и четверо похорон. Мы начинаем следить за судьбами членов семьи еще до конца апартеида и продолжаем задолго после. Повествование вращается около обещания, данного на смертном одре: обещания передать чернокожей прислуге Саломее право собственности на небольшой дом, принадлежащий Свартам. Гэлгут вложил в роман свой собственный опыт взросления в Претории в 1960-х и 1970-х годах. «Общая атмосфера и настроение того времени, мне кажется, нависают над первой частью книги. Это было очень неприятное время и неприятное место для того, кто пытается найти свой путь во взрослую жизнь».

Будучи геем, он вспоминает его как удушающе консервативное, «экстремально набожное, осуждающее, лицемерное и исполненное насилия». «Идеологические основы апартеида были очень тесно связаны с кальвинистским мировоззрением, — рассказывает он. — Когда я рос, нам говорили, что, если правительство белых националистов в Претории падет и в этой стране будет правление большинства, то, по сути, мы будем последним христианским бастионом в Африке, и, как только он будет сметен, Запад рухнет. Так что мы стояли между Россией и падением Запада. В ретроспективе это звучит совершенно нелепо...»

Гэлгуту было 12 лет на момент восстания в Соуэто в 1976 году, когда 20 000 учащихся протестовали против введения языка африкаанс в образовательных учреждениях правящей Национальной партией. Сотни протестующих были убиты полицией. Однако происходившее дошло до него только как чувство страха со стороны взрослых. «В школе нас учили, как прятаться под партами в случае нападения. Но никто среди детей, на самом деле, не понимал, откуда оно могло бы исходить», — говорит он. «На самом деле, какая-то политическая совесть и осознание у меня появились в старших классах школы, в два года службы в армии по призыву и особенно в университетские годы».

Участник университетских протестов, писатель вспоминает, как его «полицейские ударили по голове бичевидной дубинкой. Я бежал не на жизнь, а на смерть, хотя я не думаю, что жизни белых детей были под угрозой... Думаю, что лет в 20 с небольшим я уже вполне осознавал перевернутый мир, к которому я принадлежал».

Это просачивается в «Обещание». Гэлгут использует впечатляющий многоплановый повествовательный голос, который скользит от третьего лица к первому, рассматривая мир романа под любым углом, глазами его персонажей, живых или мертвых или без сознания, людей или животных. Идея возникла у Гэлгута во время работы над сценарием фильма: идея отразить мобильность движения камеры для того, чтобы рассказать историю, но он развил ее гораздо дальше.

Этот перевернутый мир проявляет себя. В том, что повествование намеренно избегает перспективы самой Саломеи. В том, что младшая дочь Свартов, Амор, становится невидимой, когда ее отец дает ее умирающей матери «обещание» — или, по крайней мере, ее память об этом обещании: «Я была для них, будто черная».

Эта тема перекликается с благодарственной речью Гэлгута на вручении Букеровской премии, в которой он говорил о том, что это был великий год для африканской письменности, и о том, что он хотел бы принять награду от имени «всех историй рассказанных и нерассказанных, писателей услышанных и неуслышанных — с того удивительного континента, частью которого я являюсь».

Это ощущение нерасказанного и неуслышанного очень знаковое. В шорт-листе Букеровской премии компанию Гэлгуту составила рожденная в Сомали писательница Надифа Мохамед за «Люди удачи», а Нобелевская премия по литературе досталась уроженцу Танзании Абдулразаку Гурна, при этом оба являются британскими гражданами, живут и работают в Великобритании. Гэлгут, проводивший мастер-классы по писательскому мастерству в разных странах Африки, считает, что предстоит еще много работы. «Я надеялся немного выкристаллизовать размышления вокруг идеи о том, что на африканскую литературу стоит обращать внимание, потому что западному издательскому мир явно присуще сопротивление африканским историям». Это не должно быть обязательством, добавляет он. «Африка должна сама привносить это, для своих собственных писателей, а мы не особо успешны в этом отношении».

Тяжела ли для южноафриканского писателя ноша романиста в переломные времена? «История возлагает на вас определенные ожидания», — говорит Гэлгут, цитируя Уильяма Фолкнера: «Прошлое не мертво. Оно даже не прошлое».

Я интересуюсь его мнением о возвышении радикального политика левого толка Джулиуса Малемы, чья партия «Борцы за экономическую свободу» выступает за национализацию всей южноафриканской земли, банков и прав на разработку полезных ископаемых. Они продолжают добиваться успехов на выборах (набрав чуть более 10 процентов голосов на всеобщих выборах 2019 года), и Малема, как написал Ариэль Леви в The New Yorker, сказал: «Мы не призываем к резне белых, по крайней мере, на данный момент... Но, белое меньшинство, будьте осторожны: мы заберем нашу землю — неважно, как».

«Я нахожу его фигуру внушающей тревогу, но, вероятно, неизбежной, — говорит Гэлгут. — У них и правда есть политическое видение в том смысле, что то, что они предлагают, поставило бы всех южноафриканцев в равное положение, если бы вся земля была национализирована... Мы все в одночасье опустились бы до своего рода равенства, но это может быть равенство безнадежности... Наша экономика наполовину разрушена, но я думаю, что приход «Борцов за экономическую свободу» к власти, вероятно, разрушит ее очень, очень быстро и, возможно, навсегда».

Он говорит, что, по крайней мере, на данный момент эта страна «гораздо более доброжелательна» к своему ЛГБТ-сообществу, хотя «я живу в районе, где люди на улице не смотрят косо на двух человек одного пола, которые держатся за руки. Но стоит вам отъехать километров на 20 в другую часть Кейптауна, и вот вас уже могут убить за это. Здесь общество отстает от законов. Это всегда так. Так что мы все еще в процессе трансформации».

Он не состоит в отношениях «очень давно, совершенно сознательно». «Я думаю, если бы я сейчас кого-то встретил, с кем я на самом деле хотел бы провести всю оставшуюся жизнь, у меня не было бы возможности это сделать, я так укоренился в своих эгоистичных привычках, что, я думаю, было бы трудно переделать себя».

Речь в том числе о его пристрастии к чтению. «Я практически все время читаю. Мне кажется, большую часть я читаю затемно, так как страдаю бессонницей».

«Меня всегда поражают учащиеся, которым неинтересно читать и которые при этом думают, что могут писать. Я имею в виду, зачем вы вообще хотите этим заниматься, если вы не одержимы тем, что в итоге получается? Я бы этим не занимался, если бы не считал, что книги — это самые чудесные вещи в мире».

Он говорит, что вслед за подростковым интересом к Толкину и Агате Кристи: «Мое увлечение чтением по-настоящему разгорелось, когда мне было лет под двадцать, двадцать с небольшим. Можно сказать, что Дж. М. Кутзее "взорвал мой мозг", когда я с ним познакомился. Уильям Фолкнер очень сильно повлиял. Я любил произведения Патрика Уайта, я до сих пор их люблю. Сэмюэл Беккет был еще одним писателем, который мне как будто крышу снес, когда я впервые с ним столкнулся». Однако ему есть в чем признаться. «К некоторым книгам, которые меня больше всего взволновали, я боюсь возвращаться и перечитывать их, вдруг они взволнуют меня меньше». В основном он читает «ретроспективно», позволяя немного «осесть пыли», чтобы избежать шума вокруг новых книг, из-за которого трудно «отделить преувеличенные похвалы от действительно объективных достижений».

Он считает, что книги выживут, несмотря на YouTube, TikTok и Twitter. «Современные технологии предлагают альтернативные формы повествования, которым явно удается привлечь внимание. Но, тем не менее, повествование в форме языка, особенно при хорошем использовании языка, приносит удовольствия, которых нет в других формах повествования. Поэтому я верю, что книги выживут».

«Одно из глубочайших удовольствий от чтения заключается в том, что оно препятствует сокращению концентрации и позволяет вам погрузиться в гораздо более глубокий и сложный опыт необходимости концентрироваться, напрягать мозг в течение гораздо более длительного периода времени. В этом есть такие награды, которых ни в чем больше просто нет».

Крис Харви (Chris Harvey)

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ