Неужели критика богатых в литературе действительно... работает?

Эндрю Мартин и Бенджамин Ньюджент обсуждают Ф.Скотта Фицджеральда в день его рождения

Сегодня, 24 сентября, исполнилось бы 125 лет Ф. Скотту Фицджеральду . Хотя он умер от сердечного приступа в 1940 году (в возрасте 44 лет), его произведения продолжали жить, а репутация колебалась в зависимости от экономических условий и экранизаций База Лурмана. В ознаменование этой годовщины Бенджамин Ньюджент (автор недавно вышедшего сборника рассказов «Братство») и Эндрю Мартин (чье последнее произведение — сборник «Круто для Америки» («Cool for America»)) обсудили, что когда-то имел в виду Фицджеральд, какое значение это имеет в наше время и существует ли вообще художественная литература, порицающая богатство.

Бенджамин Ньюджент: В семнадцать лет, читая Великого Гэтсби , я знал, что одной из главных тем романа было мошенничество, но результатом стал мой собственный обман. Я разделил волосы на прямой пробор и сымитировал фальшивый сочный акцент, купил несколько белых рубашек на пуговицах и светлые брюки цвета хаки в комиссионном магазине в центре города, которые носил не снимая. Я лгал всем о своей семье, притворяясь, что мы разорившиеся аристократы. «Я работаю в "Пицца Хат", — вот как низко мы пали». Все это, казалось бы, было противоположно ожидаемой реакции на книгу о жестокости и поверхностности высшего общества.

Считается, что Трюффо однажды сказал: «Не существует антивоенных фильмов», имея в виду, что даже если фильмы о войне изображают ужасы и преступления, они все равно прославляют ее, погружая зрителя в переживания солдат, возвеличивая их мужество и сплоченность перед лицом опасности. Именно таким был для меня Гэтсби. Ник Каррауэй утверждает, что Том и Дейзи принадлежат к «толпе ничтожеств», но роман породил во мне сильное желание присоединиться к этой толпе. Потому что он позволил мне очень ясно увидеть дома, машины, одежду и манеры этой толпы. Потом я выискивал романы, написанные под влиянием Фицджеральда, такие как Яркие огни, большой город и Меньше чем ноль , которые должны были критиковать или клеймить, но также вызвали у меня желание стать причастным. У вас было так же?

Эндрю Мартин: Гэтсби не вызвал у меня стремления к причастности, отчасти потому, что, когда я столкнулся с Фицджеральдом (и МакИнерни , и многими другими авторами, придерживающимися подобной традиции), я ходил в подготовительную школу по дороге из Принстона, своеобразной «Мекки поклонников Фицджеральда», где были очень заметны богатство и роскошный образ жизни. Смущенный новичок-книголюб, я чувствовал себя чужим в этом мире и, следовательно, стоящим выше него. Я хотел бы участвовать в пьянке в квартире любовницы Тома (без женоненавистничества) и попробовать наркотики как в «Ярких огнях». Однако я довольно рано почувствовал, насколько скучны богатые люди, и, возможно, это немного избавило меня от этой особенной тоски. Ну, может быть, не окончательно.

Я хотел суетности и цинизма, присущих богатым персонажам Фицджеральда, а для этого нужны деньги, по крайней мере, в созданном им мироздании. Мне кажется, что романы Эдварда Сент-Обина о Патрике Мелроузе , например, являются довольно убедительными романами, осуждающими богатство. Хотя, возможно, некоторых привлекает изображенное автором, даже с учетом страданий от изнурительной вредной привычки и ужасного насилия со стороны отца?

Б.Н.: Да, именно я был одним из тех людей, которые с радостью согласились бы на инцест, героиновую зависимость и ненависть к себе в качестве платы. Я думаю, что если романы о Патрике Мелроузе и достигли нужного эффекта, то это потому, что Сент-Обин стремился показать заурядность богачей, а не совершаемые ими ужасные вещи. Я могу представить, как Фицджеральд пишет, что один из его персонажей стал жертвой насильственного кровосмешения в старом фермерском доме во Франции, как Патрик Мелроуз. Фицджеральду нравится эффектно извлекать на свет скрывающуюся за красотой порочность богатых людей. Но Фицджеральд не стал бы писать сцену в Плохой новости , в которой Баллантайн Морган просит официанта в клубе «Ключ» принести написанную им книгу о коллекции оружия и утомляет Патрика Мелроуза длинной презентацией. Этот момент напоминает Вудхауса , а Фицджеральд и Вудхаус — это масло и вода. Для Фицджеральда богатые люди чрезвычайно важны, богоподобны. Стиль его прозы хорош отчасти потому, что он одержим богатыми.

Э.М.: Верно, он определенно помешан на этой теме, но временами мне кажется, безумие проникает в прозу до такой степени, что я не уверен в пользе этого в традиционном смысле. Тем не менее, она, безусловно, всегда актуальна, в отличие от прозы некоторых его современников (например, Шервуда Андерсона ). Однако я вспоминаю о таких историях, как Алмаз величиной с отель Риц — приключенческой сказке/кошмарном сне/притче, в которой есть рабство 20-го века на тайной горе в Монтане и воздушный бой, и в которой герой приходит к выводу: «В целом мире существуют только алмазы, алмазы и, может быть, убогий дар разочарования. Что ж, последнее у меня есть, и я, как водится, им не воспользуюсь».

Или раздутая мораль в романе Прекрасные и обреченные , который, описав множество пьяных вечеринок, приходит по существу к тому же выводу. (См. также название.) Ник говорит Гэтсби, что он «лучше, чем вся эта чертова компания, вместе взятая», но к тому времени для меня была вполне очевидна двойственность Фицджеральда, так что даже в старших классах я понимал, что рассказчик был ненадежным. Я думаю, в том, как Фицджеральд пишет о богатых, всегда есть оттенок презрения, особенно презрения к себе, даже когда он мелодраматичен или банален, и я думаю, именно это спасает его от полной нелепости. А может быть, это и в самом деле совершенно нелепо, но его понимание людей в целом заставляет меня простить его одержимость этими конкретными, часто объективно ужасными личностями. Мне интересно, можем ли мы все еще узнать что-то важное от писателя с таким ограниченным восприятием?

Б.Н.: Да, можем. Сама закрытость, абсурдность его мировоззрения — это часть того, что делает его интересным для чтения. Даже его письма интересны из-за их абсурдно ограниченного восприятия. Когда Фицджеральд пишет своему редактору Максвеллу Перкинсу о лечении жены Зельды от психического заболевания, он говорит: «Самый большой человек в Швейцарии отдал ей все свое время — и спас ее рассудок на долю секунды». Я нахожу это предложение показательным, забавным и ненамеренно вудхаусовским: оно отражает суть Фицджеральда.

Во-первых, он дает понять, что нанял самого крупного психиатра в Швейцарии; во-вторых, он, похоже, воспринимает это как своего рода подтверждение приложенных усилий. Силы безумия вот-вот безвозвратно покорят разум Зельды, в то время как самый значительный мужчина в Швейцарии, за которого заплатил ее героический муж, отбивается от них и спасает ее. «Самый большой человек в Швейцарии» похоже на название какого-то произведения. Секрет в том, чтобы читать все, что пишет Фицджеральд, учитывая умышленную драматическую иронию.

Э.М.: В McSweeney's (американский литературный альманах, созданный редактором Дэйвом Эггерсом в 1998 году — прим.пер.) вышел проект, в котором писатели сочиняли истории, основанные на нереализованных идеях из записных книжек Фицджеральда. Выбор Сэма Липсайта пал на легендарное название «Человек, который уничтожил идею танков в Англии». Держу пари, он и «Самый большой человек в Швейцарии» были друзьями.

Ваше замечание указывает на тот факт, что Фицджеральду лучше всего удавалось писать о болезнях и распутности. Очевидно, он был хорошо знаком с алкоголизмом и изнурением, и, несмотря на утверждения в этом письме и все потраченные деньги, не смог победить психическое заболевание Зельды. Крушение и литература более позднего периода, особенно Возвращение в Вавилон , — самые элегантные и сдержанные произведения, которые он написал. Богатство сгорело дотла. Даже если он каким-то образом все еще верил, что деньги могут решить проблемы, которые он сам для себя создал, это настолько очевидно ложная и пустая надежда, что она читается, как вы говорите, как умышленная драматическая ирония. (И я имею в виду, великие писатели совершенно осознанно используют драматическую иронию или просто чувствуют ее присутствие?)

Одна из моих любимых более поздних историй — Потерянное десятилетие , в которой архитектор, который был в десятилетнем загуле, впервые возвращается в Нью-Йорк трезвым. Внезапно он замечает своеобразное поведение официантов в ресторанах. Он протягивает руку и касается стены спроектированного им здания, отмечая его текстуру. Теперь он турист в городе, который знал только пьяницей.

Фицджеральд мог бы изложить все более подробно в элегической форме, но даже здесь есть что-то от склонности старого трюкача к преувеличению. Однако я нахожу это и невероятно трогательным. Он не может не романтизировать свое ухудшившееся положение в мире, но, по крайней мере, он признает его и пытается с ним считаться. Поскольку он был одержим деньгами, то был довольно хорош и в благородстве разорения.

Б.Н.: «Крушение» интересно, потому что Фицджеральд что-то говорит, а затем, по сути, выдает: «О, подождите, то, что я только что сказал, смешно и ложно». Например, он говорит: «Как и у большинства жителей Среднего Запада, у меня никогда не было никаких, кроме самых смутных расовых предрассудков», а затем продолжает признаваться в том же абзаце: «Это... расходится с тем фактом, что в последнее время я не мог вынести вида кельтов, англичан, политиков, незнакомцев, виргинцев, негров (светлых или темных), охотников или продавцов и посредников в целом, всех писателей...». Конечно, признание в расизме его не оправдывает, но я заинтересован в том, чтобы к этому вернуться, потому что теперь он способен читать свои собственные обманчивые заявления такими, какие они есть, по крайней мере, иногда. Это момент, который я нахожу трогательным, момент, когда становится очевидным, что теперь он может подвергать свои строки сомнению. Мне также нравится, что в этом списке есть «виргинцы».

Фицджеральд когда-нибудь привлекал вас в юности, как образец того, как стать известным писателем? Хотели бы вы быть распущенным и необузданным молодым автором подобного типа? Хотят ли ваши студенты, изучающие писательское мастерство, стать последователями Фицджеральда, как это делали другие писатели?

Э.М.: Относительно расизма — жаль, что он часто осознавал его гораздо в меньшей степени, чем в «Крушении». Некоторые из ранних произведений полны беспечных расистских карикатур и оскорблений, которые усугубляются тем, что поданы очень обыденно. Через его творчество проходит и настоящая ностальгия по фальшивому «старому Югу», в том числе сквозь несколько очень странных историй, действие которых происходит во время Гражданской войны. В лучшем случае он мог иронизировать над этим — как в шутовской тираде Тома Бьюкенена о победе белой расы в «Гэтсби», — но в его менее значительных работах невозможно уйти от удручающе распространенных предрассудков. Это серьезно их портит.

Но, да, с той минуты, как я узнал, кем был Фицджеральд, я хотел повторить его литературную карьеру — необузданность и успех, обреченный роман с неправильной женщиной, крах и печальная жалость к себе, халтура, которые в конечном итоге будут в некотором роде оправданы последующими поколениями. Может быть, мне следовало упомянуть об этом, когда я утверждал в начале, что не хотел бы быть персонажем Фицджеральда. Я хотел быть самим Фицджеральдом или, по крайней мере, тем, кем я его представлял, будучи подростком. Зная то, что я знаю о нем сейчас, я не хочу этого — я хочу жить долго, спасибо, и я не хочу тратить свой скудный талант на ерунду, даже если эта ерунда (как в его случае) обернется большим успехом, чем результат немалых усилий, прилагаемых большинством людей. Но я вижу в литературе множество молодых писателей, которые все еще преследуют мечту об интеллектуальном саморазрушении, а иногда в плохие времена таким же становлюсь и сам. Как только у вас в голове появляются подобные модели — заблуждения — их на удивление трудно искоренить.

Мои студенты, похоже, не понимают и не восхищаются писателями как знаменитостями так, как это делали мы, хотя золотой век подобного отношения давно минул, с тех пор как мы пришли в этот бизнес. Когда я спросил студентов последнего курса, что их интересует, в основном это были довольно современные фэнтези и научная фантастика, хотя один студент оказался поклонником книг Салли Руни , а другой цитировал фильм «Гэтсби» с Леонардо Ди Каприо в качестве любимого, гм, текста.

Среди тех, что у нас сейчас есть, идеи Руни ближе всего к давней мечте Фицджеральда, но, судя по ее последней книге, это не так уж весело — в основном раздражающие интервью и фотосессии, не слишком частые отключки в подпольных барах с, я не знаю, Ланой дель Рей. Вероятно, лучше остерегаться атрибутов успеха, даже если со стороны они могут показаться довольно крутыми. Ох, неужели я ничему не научился? Перерос ли ты былые фантазии о принадлежности к потерянному поколению, Бен?

Б.Н.: В последний раз студент-старшекурсник признался мне в том, что хочет стать следующим Фицджеральдом, в 2010 году. Это естественно. Недавние события сделали людей, которых идеализировал Фицджеральд, более отталкивающими, чем они когда-то были. Я, конечно, думаю о финансовом и климатическом кризисе, властных олигархах. Но неискоренимый феномен — это люди, читающие о персонажах, представленных проклятыми или ущербными, а затем активно стремящиеся к подобной форме проклятия или патологии.

Молодежь все еще читает Иисусова сына и идет покупать наркотики или читает Кровавый меридиан и переезжает в Остин (столица штата Техас — прим.пер.). Я думаю, что красочное описание определенного опыта неизбежно является его рекламой. Вы читаете отчет об операции без анестезии в Бесконечной шутке и говорите: «Ха, я должен попробовать операцию без анестезии».

Если быть более конкретным — хорошее описание опыта, из которого вы, читатель, исключены, то есть недоступного вам опыта, независимо от того, что это за опыт, имеет свойство быть убедительным. Опишите читателю опыт, из которого этот читатель исключен, и опишите его красиво, и то, что вы напишете, будет похоже на разрешение, данное «Гэтсби». Фицджеральд это понимал. Если этот опыт на самом деле уродлив, поверхностен, болезнен, порочен, тогда у вас есть литературная тема.

Но нет, я больше не хочу быть Фицджеральдом. Я скажу тебе, что заставило меня передумать. Однажды, на «Occupy» (это также был день рождения движения) (международное прогрессивное социально-политическое движение, которое выражает оппозицию социальному и экономическому неравенству и отсутствию «настоящей демократии» во всем мире — прим.пер.) по счастливой случайности я оказался в компании певцов из «Neutral Milk Hotel» и «Fugazi» (американские музыкальные коллективы — прим.пер.). Теперь, когда были написаны все их шедевры, они больше не убивали себя. Они спокойно участвовали в акции протеста, где у каждого из них было по восемь миллионов бешеных фанатов, но никто при этом не знал, кто они такие. Это было очень эффектно, более эффектно, чем быть обреченным.

Э.М.: Боже, как будто мне нужна была еще одна причина любить «Fugazi». Я не могу себе представить Фицджеральда на митинге «Occupy», если бы только, подобно персонажам книги Первое мая , он не воспользовался возможностью выпить и перепихнуться посреди столкновений между социалистами и солдатами на улицах.

Вы правы в том, что на данном этапе социально безответственно хотеть быть Фицджеральдом или людьми, которых он описал, но это не значит, что наша культура меньше поклоняется богатству и успеху, чем это было в его время или в последующие десятилетия. Об этом говорит тот факт, что люди все еще устраивают «вечеринки Гэтсби» в Хэмптонс (деревушки на Лонг-Айленде, штат Нью-Йорк, где живут знаменитости и обеспеченные люди — прим.пер.), и, я думаю, многие с радостью поменялись бы местами с Илоном Маском или Марком Цукербергом, несмотря на то, что люди в нашей сфере в основном нелестно о них отзываются. В обществе богачам уделяется много внимания, возможно, потому, что они так сильно контролируют нашу жизнь. Иногда я беспокоюсь, что, как и в случае с юным вами в начале, это породит больше поклонников, чем преданных антикапиталистов. И каталог Dischord (американский рекорд-лейбл, известный своей независимостью — прим.пер.) теперь есть на Spotify.

Плюс исчезновения культа Фицджеральда в том, что новые читатели (если они появятся) смогут взглянуть на его произведения свежим взглядом, полюбоваться чередующейся элегантностью и чрезмерной эмоциональностью его прозы и сюжетов без огромного багажа предрассудков. В последние годы я добился удивительного успеха, знакомя студентов с рассказами Фицджеральда, может быть, потому, что он уже не так хорошо всем знаком, как когда-то. Разрушение шаблона может помочь людям увидеть его таким, каким он был: несовершенным, но часто блестящим писателем, который изо всех сил пытался запечатлеть свою (и в целом всей страны), возможно, губительную одержимость богатством и властью.

Эндрю Мартин и Бенджамин Ньюджент (Andrew Martin & Benjamin Nugent)

Эндрю Мартин — автор романа «Ранняя работа» ( Early Work ), книги, отмеченной «Нью-Йорк Таймс» в 2018 году и сборника рассказов «Круто для Америки» («Cool for America»). Его рассказы и эссе были опубликованы в «Париж ревью», «Атлантик», «Нью-йоркском книжном ревью» и «Харперс». Он живет в Нью-Йорке со своей партнершей Лорой и собакой Бонни.

Бенджамин Ньюджент — автор недавно опубликованного в мягкой обложке сборника рассказов «Братство». Его художественные произведения были удостоены премии Терри Саутерна журнала «Париж ревью». Его работы были опубликованы в журналах «Лучшие американские рассказы», «Харперс» и «Париж ревью».

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ