Близко к сердцу: написать книгу, которую не прочитают твои родители

Мишель Джана Чан о влиянии семьи на формирование собственного стиля повествования

Я отчетливо помню то путешествие:

Утро медленно окрашивало темную реку. Бездонные воды осветились жемчужно-серым светом. Кроны деревьев начинали отбрасывать зеленые узоры. Семья капибар спустилась к берегу, чтобы утолить жажду, их грубая шерсть серебрилась сквозь толщу тумана. Они плескались в воде, глядя на проплывающие мимо баржи. Одинокий, едва заметный аист пролетал в лучах света над головой. Сонг мгновенно ощутил себя причастным к этому мистическому месту, которое он всегда называл «вверх по течению».

Вернее, не совсем то путешествие, поскольку данное описание является лишь отрывком из моего романа. Но оно было основано на нашем с отцом путешествии на лодке вверх по течению Демерары – одной из великих рек Гайаны, где леса играют жизненно важную роль, укрывая многообразную, но преимущественно скрытую от посторонних глаз дикую природу, а растущие деревья-гиганты поистине грандиозны.

Путешествие в Гайану значило больше, чем просто отпуск. Так вышло, что эта южноамериканская страна, ставшая основным местом событий в моем дебютном романе, является и родиной моего отца, моим наследием. Это плавание произошло во время моего первого визита к отцу и после его возвращения спустя несколько десятков лет отсутствия. Наше приключение побудило меня написать «Сонга» (Song). Записывая этот отрывок, еще задолго до публикации книги, я представляла, как мой отец, однажды читая эти строки, подносит книгу к груди и прижимает ее к себе, вспоминая наше совместное путешествие.

Эта книга была бы близка моему отцу не только в географическом плане. Повествование в ней отчасти основано на семейной истории, детали которой так и остались смутными для всех членов нашей семьи. Дело в том, что колониальные державы, находящиеся в поиске дешевой рабочей силы в эпоху после отмены рабства, соблазняли своих подданных, разбросанных по всему миру, обещаниями о лучшей жизни. В связи с этим, у нас есть основания подозревать, что наши предки могли бы быть вовлечены в массовые миграции 19 века.

Я написала «Сонга», потому что хотела рассказать историю того исторического момента в этом краю. Во мне зарождалось зернышко будущего рассказа, к тому же я, будучи журналистом, уже давным-давно хотела взяться за долгосрочный проект. Возможно, помимо всего прочего, именно желание дать прочитать книгу отцу послужило основной причиной моего стремления написать ее.

Вот только он ее так и не прочитал.

Я помню, как позволила ощутить себе укол гордости, рассказывая ему о заключенном с издательством договоре. Когда «Сонг» вышел в твердом переплете, отец приобрел несколько копий. Он даже разослал электронные письма своим друзьям со ссылкой на книжный интернет-магазин. Во время презентации он признался мне, что слова моего издателя Джона Митчинсона, основателя Unbound (краудфандинговое издательство в Великобритании), о том, что «это не только блестящая, но еще и важная книга», впечатлили его.

В последующие месяцы после публикации я получала отзывы на «Сонга» от неизвестных читателей. Кто-то задавал вопросы, кто-то был щедр на похвалы. При этом ни слова от моего отца. Я заметила нетронутую копию «Сонга» на его книжной полке. Его молчание было мучительным.

Однажды я спросила у отца напрямик, читал ли он мою книгу. Без дерзости, без упреков.

– Нет, –ответил он с некоторым колебанием. Хоть я и ожидала такой ответ, он все равно застал меня врасплох.

– Ох, – промолвила я. – Но почему?

– Она кажется чересчур личной, – после некоторой паузы произнес он.

Какая-то часть меня хотела кричать: «Это вымысел! Эта история основана на событиях 100-летней давности! Я выдумала ее!» Но вместо этого, движимая жгучим желанием о заветном одобрении с его стороны, я лишь нелепо и кротко произнесла:

– Я бы хотела, чтобы ты ее прочитал.

– Так уж и быть, – таков был его ответ. – Я сделаю это.

Как бы сильно я ни пыталась оправдать отца, я также не могла не признать того, что текст в самом деле мог задеть его за живое. Мне кажется, что под своими словами он подразумевал то, что воспринимает его слишком близко к сердцу. Поднятая в романе тема затрагивает проблемы, с которыми наша семья была вынуждена столкнуться как часть меньшинства: колониальное прошлое и моральные устои, тесная взаимосвязь между расой, классом и полом, а также вопросы самобытности и общности. Но разве не в этом состоит суть жизни и прозы? И разве вместо того, чтобы избегать этих вопросов, не лучше ли решиться на чтение книги? Ради отголосков прошлого и воспоминаний, ради создания резонанса и приглушения боли.

Теперь я ругаю себя за то, что позволила образу отца повлиять на формирование моей книги; ругаю себя за свои размышления о том, как бы он чувствовал себя, читая мою книгу. Я включила в текст его любимые блюда: роти (разновидность индийского хлеба в форме лепешки) и карри, сосновые пироги, крабовые спинки, вкус перца таким, каким он получался у бабушки. Я пересказывала рассказанные им сказки на ночь, вставляя их в знак преданности:

Ему вспомнилось дерево, с которого он выстрелил из своей рогатки по геккону, как он плакал перед сном, пока не провалился в сон; навес, под которым он прятался от дождя и сильно опоздал домой, так что Амалия хорошенько его отлупила…

Вдобавок ко всему, я, как женщина, разменявшая пятый десяток, обнаружила себя за сглаживанием и вырезанием сексуальных сцен после того, как заключила договор с издательством. Представляя себе отца с только что опубликованной книгой в руках, я редактировала и вырезала множество деталей. (Кто-то может сейчас мне не верить, поскольку многие эпизоды все-таки сохранились, начиная от потери девственности Сонга до секса с несовершеннолетними, проституцией, изнасилованиями, супружескими изменами и инцестом.)

Кроме того, я назвала нескольких персонажей книги в честь членов нашей семьи, выражая дань уважения им. Большинство из них уже давно умерли, как, например, Фло – любимая бабушка отца, в честь которой я назвала целеустремленную девушку, появляющуюся в конце романа. Восторженные читатели интересовались, будет ли продолжение истории с Фло в качестве главной героини. Но только не мой отец. Он даже не подозревает, что в книге есть Фло.

Иногда я задумываюсь над тем, как он отвечает людям на вопросы о том, что думает по поводу дебюта своей дочери. Признается ли в том, что ни разу не читал книгу? Или же просто уклоняется от вопроса? Я не исключаю того, что он мог прочитать «Сонга», но так и не смог найти в себе силы, чтобы признаться мне в том, что ненавидит книгу, только вот мой отец из честных людей. Я думаю, он бы сообщил мне об этом.

Когда я призналась подруге, автору примерно дюжины книг, в том, что мой отец не прочитал «Сонга», она лишь пожала плечами:

– Мои родители тоже не читали моих книг. Они лежат у них на журнальном столике в гостиной, но они даже не притрагивались к ним.

– Ни один из них? – недоверчиво спросила я. – Разве тебя это не заботит?

– Не особо. Они не то чтобы ярые читатели. Им нравится хвастаться моими книгами перед друзьями, но не более того.

Но мой отец читатель. Он предпочитает читать другие книги вместо моей. Злит ли это меня? Да, злит.

– Отпусти и забудь, – посоветовала подруга.

Перед тем, как написать эту статью, мне подумалось, что следует еще раз, исключительно ради интереса, спросить у отца, читал ли он «Сонга». В конце концов, проблема явно не в том, что у него не было времени, чтобы устроиться на диване с книгой в руках, особенно в период свирепствования пандемии.

Безусловно, я знала ответ еще до того, как он произнес первое слово. Эхо наставления подруги до сих пор звучит у меня в ушах: отпусти и забудь. Я пытаюсь, но не могу не надеяться, что однажды он возьмет «Сонга» со своей книжной полки, пролистнет страницу с благодарностями ему и нашей семье, откроет первую главу и начнет читать.

После выхода «Сонга» я заключила договор об издании своей второй книги, написанной в жанре «современная проза», которая берет свое начало 11 сентября и охватывает промежуток времени длиною в 40 лет, забегая на два десятилетия вперед. Эта история повествует о дружбе двух женщин. Разумеется, поднятая тема никак не может быть «слишком личной». Да, я по-прежнему, как и в «Сонге», затрагиваю неудобные моему отцу вопросы, но этот конфликт, эти терзания – не что иное, как цель существования самой литературы. Так почему же моя книга слишком личная? Возможно потому, что это моя книга, так что его оправдания о «чересчур личном» связаны не столько с местом событий или самобытностью, а скорее нашей с ним близостью. Нет ничего неразрывнее связи между родителем и ребенком, которая, в сущности, может оказаться непосильным испытанием для обоих. И если это именно та близость, которую он имел в виду, то, вероятно, его выбор оставить мою книгу непрочитанной совершенно естественен, и я наконец-то могу отпустить и забыть.

Мишель Джана Чан (Michelle Jana Chan)

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ