Изменения климата и секс в автомобиле: 5 классических романов Джеймса Балларда

Джеймс Баллард — провокационный английский романист, писатель коротких историй, эссе и центральная фигура новой волны в научной фантастике — умер 12 лет назад.

Баллард оставил многоликое наследие, включающее в себя то, что сейчас называется климатической фантастикой («Затонувший мир»), антиутопичное видение жадности и избытка сторонников политики Тэтчер («Высотка»), политическую сатиру в историях, привлекшую внимание американских цензоров («Выставка жестокости»), жуткую повесть о сексуальном фетише к автомобильным авариям, которую публицист вернул агенту Балларда с припиской: «Автор вне пределов психиатрической помощи. Не публиковать!» («Автокатастрофа»), и старый добрый автобиографичный сказ о войне («Империя солнца»), а также много, много других странных и чудесных книг.

Баллард не для всех, однако никто не стал бы отрицать его ужасающе убедительное видение окружающего мира, заполучившее легионы читателей и повлиявшее на поколение писателей авантюристов.

Ниже рассмотрим поближе некоторые из классических рецензий, написанных Кингсли Эмисом, Зэди Смит, Полом Фероксом и другими на пять каноничных (спорно, конечно) произведений Балларда.

Новая книга Балларда является беспрецедентным случаем в нашей стране (Англии — прим. ред.) — роман писателя научной фантастики, оцененный по самым высоким стандартам. На моей памяти, подобный уровень был достигнут только двумя американскими писателями, Альгисом Будрисом и Уолтером Миллером. Баллард может оказаться самым богатым на воображение из наследников Герберта Уэллса, хотя сам он прямым текстом отрицал влияние на него Уэллса.

Антуражем повести являются многочисленные тропические болота, лагуны и джунгли, которые в результате повышения температуры теперь занимают большую часть поверхности Земли. Растения и животный мир эволюционировали назад в бамбук и гигантских рептилий начала мезозойской эры. Среди разведывательной группы из Гренландии наблюдался параллельный, но более сложный упадок, целью группы являлось определить, какие из частей Европы будут со временем восстановлены.

Те, кто поражен, разделяют повторяющийся сон, в котором процесс развития идет в обратном направлении от их рождения, возвращая свою личность в теплое море, которое и утробная субстанция, и первобытный океан, из которого вышла жизнь. Бодрствуя, они безвозвратно теряли все больше и больше в пользу сознания их отдаленного биологического прошлого, книга заканчивается, когда герой отправляется на юг, в одинокое странствие в поисках райского кладбища.

В книге достаточно драмы, в особенности после прибытия дьявольского пирата-разбойника, сильно отличающегося своей белой кожей, чей корабль забит сокровищами и рыцарскими статуэтками, команда корабля состояла из банды едва цивилизованных негров и кучки едва прирученных аллигаторов. С его руки главная лагуна была высушена, а после наблюдалось некое подобие вальпургиевой ночи среди покрытых илом зданий, в месте, которое когда-то называлось сквером Лестер. Но главное действие разворачивается на границах сознания, главным достоинством которого является необыкновенная сила воображения, благодаря которой что бы ни наполняло эти границы сознания — воплощалось в материальную твердую форму. Книга пестрит образами, неожиданными сами по себе, но в то же время значимыми.

Вероятно, имеются проблемы изобилия информации, не являющейся чем-то плохим для юного автора. Метафоры чаще всего чудесным образом подходят, толпа зачастую чересчур твердолобая, и автор считает нужным тут и там рассказать нам о том, что, по его мнению, странно, в полной мере демонстрируя эту странность. Изучив внутренний мир и достигнув триумфальной победы в очередном номере журнала New Worlds, его метафоричным символом остается костюм для дайвинга в противовес космическому скафандру большинства его современников.

Кингсли Эмис , The Observer, 27 января 1963 года

Уильям Берроуз о новой книге Балларда: «Автомобильная авария как более сильный стимулятор, чем любое порнографическое кино... Баллард сплетает хладнокровную фантазию вокруг этой аномальной идеи».

Фантазерами выступают доктор и его пациент, а точнее, пациенты, так как имена меняются, хоть и кошмары имеют свойственное им ужасающее сходство. Его персонаж доктор Нэйтен подмечает, что автомобильная авария может восприниматься бессознательно, не как деструктивное, а скорее обогащающее событие, высвобождающее сексуальную энергию. Он продолжает описанием сексуальных элементов смертей Джеймса Дина, Джейн Менсфилд, Альбера Камю и Джона Ф. Кеннеди. Безусловно, центральной идеей выступает человек в качестве куска мяса, каким-то образом оживленного автомобильным происшествием.

Однако это более, чем порнография аварий на дороге; упомянут некий мистический эротизм парковочных мест, в том числе на показ выставлены и эрогенные зоны автомобиля. Выдвигаются сексуальные возможности на тему занятия любовью с выхлопной системой автомобиля или «вот этой пепельницей внутри или проемом в автомобиле…» Баллард не останавливается на чем-то одном. Он вообще не останавливается. Его герой Трэвис ( которого еще называют Талбот, Траберт, Траверс или Таллис), находясь в нервном срыве, так сказать, аварии в его собственной голове, в пересекающихся фрагментах книги пускает слюни на возбуждающий потенциал убийства Кеннеди, сожжения крестьян, кинематографа жестокости — по-своему научный интерес («высочайшая порнография»), прожигающий человека, словно радиация. И, как финал, изучение «латентного сексуального характера» Вьетнамской войны, выдвинув идею, благодаря психически нездоровой визуализации, что война для Америки — по-своему форма любви.

Заигрывание со страхами, стильная анатомия насилия, наполненная показушными аргументами, ложной статистикой, искаженным влечением к кинозвездам и сексуальными выдумками на тему американских брендов и атрибутики, повествование, проталкиваясь и не обращая внимание на читателя, волочится вперед на свинцовых предложениях, обезумевших от таких слов, как «концептуальный», «гуголплекс», «квазары» и «бластулы». Некоторые видят во всем этом деградацию его ремесла. Кто-то высмеивает и порицает. Это ужасающая книга, но в каких-то местах скучноватая и даже бессмысленная. Хотя она и неубедительная в своей общей сути, детали являют собой неоспоримый пример болезненной правды. Кто-то действительно тащится от боли и человеческих трупов, кто-то видит в своих автомобилях замену любовницам, фантазируя вульву на месте бардачка или радиатора. Кто-то наслаждается мерзкими фильмами или самым последним номером порно-журнала. Бог его знает, кто-то, возможно, в данный момент размышляет о половом сношении с пепельницей или c вожделением жаждет выпотрошить человека.

Человек — более, чем кусок теплого мяса, и поведение Балларда имеет свою преднамеренность. Он говорит о любви, когда имеет в виду секс, и о сексе, когда имеет в виду пытки; страдание и наслаждение показаны в книге хрупкими. У некоторых есть внутри неоспоримый гений на жестокость, который в состоянии аплодировать пародии на боль, Если бы Баллард был американцем, он едва бы смог представить в ложном свете войну, которая далеко не возбуждает нас в сексуальном плане, но делает устойчивее по отношению к страданиям. Это не то чтобы его выбор, а лишь восхваление происходящего, что весьма пугает.

Пол Теру , The New York Times, 29 октября 1972 года

«Автокатастрофа», вне всяких сомнений, самая омерзительная книга, с которой мне удалось столкнуться. Спортивный журнал с обложкой игр на вылет в концлагере Равенсбрюк был бы менее ужасен... Баллард создает некое омерзительное подобие сказки про расчлененку и сексуальные отклонения. Она прекрасно написана. Но я никогда не стал бы рекомендовать книгу в сознании. Я бы всем сердцем был против. Поверьте на слово, никому не нужна подобная затянутая, неуместная, мучительная душевная боль, быть может только тем, кто видит изысканность в людях с ампутированными ногами и руками.

Выбитые глазные яблоки. Кровь. Блевотина. Фекалии. Расчлененка. Семя и выбитые гениталии. Тем не менее, никто не кричит от боли. Раны являются не более чем сладким послесловием по окончанию секса. Манекены во время краш-теста могут возбуждать с несоизмеримой эффективностью. Жестокие события стилизованы словно кузов автомобиля. Абстрактные действия, лишенные всех чувств, с идеями и эмоциями, тяжким грузом возложенными на нас. Действующий автомобильный словарь ограничен двадцатью терминами. Приборная панель, ступица рулевого колеса, стойка крепления ветрового стекла возникают со страстной увлечённостью. Баллард намеревается создать ритуал металла, исключающий человечность. Ритуал поначалу отталкивает, но при повторении больше не вызывает рвотных позывов.

Возможно, Баллард получил травму в автокинотеатре. У кого-то явно есть к нему симпатия — у парня как-никак талант. Однако неполный список его прошлых заслуг для меня неубедителен. Хоть это и опасно, обобщать создателя и персонажа, несмотря на то, что главный герой «Автокатастрофы» имеет схожее имя, не думаю, что мечтаю с ним встретиться. И, определенно, не стану читать что-либо еще у него.

The New York Times, 23 сентября 1973 года

Люди для главного героя-садиста — живой пример поговорки Витгенштейна: «не спрашивай, а делай». Когда Баллард назвал «Автокатастрофу» первым порнографическим романом о технологиях, он ссылался не только на что-то в ее содержании, а к порнографии в целом как к источнику, чистейшему из примеров человеческого «просто делай». В романе отличие между людьми и вещами слишком маленькое, чтобы быть значимым. Вещи используют вещи. (Безумец тем самым становится примером для нового способа повествования.)

Сейчас никто всерьез не будет отрицать наличие убийственных повествовательных приемов у порнографии: прямота, повторяемость, круговорот. «Кровь, семя и моторное масло» сходятся в одной точке на некоторых моментах, и сексуальные эпизоды повторяются как душевная травма. Данная прямота умышленна — Баллард обеспокоен банальностью наших психопатологий:

Тот же самый спокойный любопытный взгляд, будто она не знала, что со мной делать, смотря на меня, когда я остановил машину у заброшенного бокового проезда посреди водоемов к западу от аэропорта.

Пример выше — квинтэссенция Баллардовского письма, отражающего отчужденный ландшафт, в котором люди не делают ровном счетом ничего, кроме как обмениваются жестами. (Водоемы для Балларда — словно облака для Вордсворта.) Конечно же, недостаток окружения не являлся причиной для жесткой моральной паники, окружавшей данную книгу (а позже и фильм Дэвида Кроненберга). Скорее, это идея проникновения в рану искалеченной женщины. Я училась в колледже, когда Daily Mail вступил в войну с фильмом, будучи до неприятия солидарной с цензорами, мой напускной феминизм, существующий в виде диаграммы Венна, ощущал праведное негодование. Мы оба были неправы. Книга не про унижение искалеченных или принижение женщин. По правде говоря, компания Daily Mail — холодный урок о том, как искусственная манипуляция политикой либеральных идей может быть использована, чтобы заткнуть искренний голос протеста. Голос, пытающийся говорить за нас всех. Никто не сомневается в использовании искалеченных или в том, что мужчины используют женщин. «Автокатастрофа» — о том, как мы используем материальный мир, и том, как он использует нас.

В работах Балларда всегда есть смесь футуристического страха и возбуждения. Идеальная точка, где утопия и антиутопия пересекаются. Нельзя сказать, что мы получили в точности то, о чем мечтали, то, что всегда так сильно хотели. Все мечты перед нами: мгновенная глобальная коммуникация, виртуальная реальность, биотехнология. Спокойно и с любопытством, показывая нам взаимодействие, Баллард напоминает, что мечты зачастую бывают порочными.

Зэди Смит , The Guardian, 4 июля 2014 года

«Высотка» Балларда, как и его прошлые романы «Автокатастрофа» и «Бетонный остров», фокусируются на двух темах: неправильное использование технологий и человеческий регресс и первобытность. В данном случае результат менее чем удовлетворительный. Шикарное жилое здание на востоке Лондона, в котором проживают 2000 человек среднего класса и верхушки общества, на первый взгляд является данью уважения архитектурной банальности и очевидному технологическому потреблению. Невидимая армия термостатов и регуляторов влажности, компьютеризированный лифт с кнопками и переключателями служит жильцам, предоставляя более абстрактную и изощренную версию взаимоотношений «хозяин-слуга». Но в скором времени взаимоотношения становятся обратно противоположными — здание начинает обретать собственную зловещую мощь, и жильцы и их мирные, покрытые мишурой небеса начинают загнивать.

Доктор Роберт Лэнг, живущий на 25-м этаже в скромной студии, и который озвучивает большую часть истории, первым замечает разложение, когда на его балкон падает бутылка шампанского. После ситуация резко ухудшается. Мелочные ссоры между жильцами, изощренные гаджеты начинают ломаться, собака, принадлежащая одному из жильцов, тонет в бассейне во время неполадок с электричеством, ювелир, упавший с высоты 40-го этажа. Ссоры в дальнейшем перетекают в разборки и физическое насилие. Высотка резко трансформировалась в хаотичный, примитивный и замкнутый мир вооруженных жильцов. Мародёры, неуклюже следящие друг за другом, «свободны в своих аномальных и непокорных импульсах».

Баллард сконструировал своего рода притчу (чем-то напоминающую «Повелителя мух» Голдинга), в которой персонажами движет лишенное своеобразия потребление в их механизированной «Шангри-Ла», и которые вернулись к своим примитивным качествам.

Но в отличие от ситуации в книге Голдинга — где окружение и характер происходящего делали трансформацию правдоподобной, — возросшее распутство и жестокость в высотке выглядят абсурдными. Нет ни малейшего знака, почему жильцы находились в данной «медленной психологической лавине, которая поглощала их всех», в то же время никто не покидает здание. Проза Балларда наполнена навязчивыми психологическими и социологическими «озарениями», цель которых — провести параллель с современным технологическим обществом.

«Высотка» — повесть без якоря, находящаяся в гостинице на перепутье между научной фантастикой и символизмом, не имеющая представления, куда ей идти дальше. Использующая и технологию, и человеческие эмоции. В маниакально вульгарной манере. «Высотка», как и шикарное жилое здание, в котором происходит все повествование — это классический пример того, как прекрасная идея уничтожается собственной крайностью.

Мел Воткинс, The New York, 11 мая 1977 года

Сюжет разворачивается в замкнутой, тесной многоуровневой цитадели в Англии, бессмертная история, которая не то чтобы предупреждение о надвигающимся будущем, скорее, критический разбор вечного настоящего. Пока избалованные жильцы начинают деградировать без всякой на то провокации и сознательности в одновременное состояние дикости и величия, Баллард обходит стороной мораль, показывая переполненную племенную анархию как необратимую реакцию коллективного сознания против современной жизни. Поэкспериментировав с «Выставкой жестокости» и «Автокатастрофой», Баллард использует «Высотку», синтезируя передовую научную фантастику с помощью острого беспристрастного реализма, из-за которого он и получил свою известность, стиль, который он, как признается сам Баллард, обрел после брошенной учебы в области психиатрии. Поучительная история минус нравоучения — роман бросает читателей в лабиринт, наполненный каннибалами и насекомыми, безумие, по большей части не выходящее за пределы ночных кошмаров.

Невзирая на гротеск, ясность и выразительность, «Высотка» впечатляет. То, что в спешке теряется, Баллард, как высоколобый продавец потрясений, в своей твердости и великолепии использует разработанные им метафоры, яркую греховность и ювелирный бодрящий диалог, превращая «Высотку» из безумной давки необузданного хаоса в еще более продуманный парад страхов. Критики воспринимают его отрешенность как сухость, однако невозмутимый отшельничий голос Балларда держит общий тон подальше от наигранного социального комментария. Это также и противовес к его метафизическим, фантасмагорическим и часто безбашенным полетам безумия. В «Высотке» все эти элементы сходятся в одну звенящую ужасающую гармонию.

Джейсон Хеллер, The AV Club, 18 февраля 2010 года

Первоклассный писатель научной фантастики Джеймс Баллард, создавая обжигающую и пугающую историю военного времени в Китае, обратился к событиям своего собственного детства. В предисловии Баллард пишет, что данная повесть основана на его опыте в период с 1942 по 1945-й в лагере для военнопленных Лунхуа. Героический подвиг — воспроизводить эмоции, приносящие мучения, c которыми не только жить тяжело, но и переживать в беллетристике трудно.

Однако это нечто большее, чем просто роман, полный жестокого реализма, о чудесном спасении ребенка в мрачно знакомом окружении Второй мировой и их лагерей. Никакой ностальгии по «хорошей» войне, никакой сентиментальности за человеческую душу.

Амбиции Балларда не выходят за рамки романа. Он нацелен на изображение конца света, в чем достигает такого успеха, что может вызывать боль, пребывая в вашем воображении. Кажется, будто Баллард против армий и идеологий, отправляющих эти армии в бой, однако он верит, что ужас его юности окончился только лишь с внезапным ядерным облаком над Нагасаки.

Находясь во власти своего великолепного материала, Баллард пробуждает панораму апокалипсиса, а затем толкает Джима и читателя в истинный кошмар. Смрад от трупов, лежащих как поленья, солоноватый вкус реки, отравленной проплывающими в ней телами, незнакомое пение крестьян, находящихся в отчаянии из-за понимания, что их вот-вот забьют до смерти. C трудом верится в подобные вещи, но ощущается весьма реалистично. Джим, наблюдавший за подростками камикадзе, один из которых, забравшись в самолет, вместо каких-либо церемоний лениво прощается с остальными. Неглубокие могилы, разрушаясь, обнажают трупы, дразня голодающих заключенных.

И в августе 1945-го, после смертельного марша к олимпийскому стадиону за пределами Шанхая с охраной и заключенными, совместно завидующими сну мертвых, Джим видит то, что назовет рождением новой империи солнца, поглощающей японскую звезду на небе — к северу от Шанхая он видит вспышку, которая мгновенно преобладает над закатом и заполняет стадион странным свечением; в 500 милях через море Нагасаки был похоронен под атомной бомбой.

Будет нелишним сказать, что история Джима заканчивается счастливо, когда он вновь обретает родителей. Он пережил войну с помощью удачи и пережил японцев, а все потому, что самолет, похожий на тот, что скинул бомбу, скинул им канистры с едой. Джим не до конца верит, что войне конец. Как и до конца не понимает, отплывая из Китая, что за мир его ждет. Самое позитивное, что можно сказать — это то, что Баллард, имея великолепный талант, написал роман, терзающий душу тем, что произошло с Джимом 40 лет назад. Вместе с мудростью, рождённой от непосредственного свидетельства потенциального армагеддона, Баллард передает вариант собственного выживания в мире, который остается нестабильным.

Джон Калвин Батчелор , The New York Times, 11 ноября 1984 года

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ