Что общего у детектива с наукой: мнение нейробиолога и писателя

Обнаружение трупа в самом начале книги интересно нам не потому, что возбуждающе щекочет нервы — мы настолько привыкли к этой картинке, что она более вряд ли нас трогает, — а потому, что предлагает распутать головоломку. Если задуматься, кажется невероятным то, что детективный жанр настолько богат и неоднороден. Ведь он не изобилует множеством экзотических земель, как в фантастике или фэнтези, или разнообразием страшилок, как в жанре хоррора; фабула детектива весьма ограничена, поскольку трупы, расследование и почти что универсальная финальная сцена разоблачения преступника — его обязательные элементы. Однако эта структура работает. Она вызывает реакцию нашего мозга; подобно тому, как мы генетически запрограммированы любить сладости, так и решение загадки удовлетворяет наши глубокие человеческие потребности.

Причина кроется в том, что люди стремятся сгладить несоответствие между своими ожиданиями и происходящим — в нейробиологии это называется «предиктивным программированием». Иначе говоря, наш «прошлый опыт» или ожидания того, по каким правилам живет этот мир, постоянно пытаются сократить расстояние между ожиданиями и тем, что происходит на самом деле. Именно поэтому самым стрессогенным событием может стать летающая без определенной цели муха или произвольный шум со строительной площадки, а самым умиротворяющим — то, когда все идет по плану.

Существуют два способа понизить стресс от получения ошибочного сигнала. Первый заключается в изменении своей модели мира с тем, чтобы она лучше отражала происходящее в реальности. Второй способ предполагает открытое противодействие и сокрушение ошибочного поведения, реорганизацию мира в соответствии с вашими ожиданиями. По-видимому, большинство человеческих усилий направлены на этот последний вариант поведения.

Решение загадки — это привнесение порядка в мир хаоса. Это означает, что между детективным жанром и наукой можно провести множество параллелей. Герой, зачастую самый наблюдательный из присутствующих, расследует загадочное происшествие и на основе фактических свидетельств, выступающих в форме улик, выдвигает разные гипотезы, которые нередко ведут к другим уликам, и так до раскрытия тайны в финале. И наука, и детективный жанр придают важное значение фактическим свидетельствам, которые, в отличие от слухов, служат эталоном доказательства.

Подобная связь не удивительна. На западе первый классический детектив написал один из основоположников теории науки как отдельной области знаний — Вольтер. В романе Вольтера Задиг, или Судьба одноименный герой определяет, как выглядел пропавший королевский скакун, которого тот никогда не видел, лишь на основе найденных улик. В начале книги Умберто Эко Имя розы Вильгельм Баскервильский делает выводы о пропавшей лошади настоятеля монастыря — это оммаж заре детективного жанра в начале романа. Возможно, «Задиг» также оказал влияние на рассказ Эдгара Аллана По Убийства на улице Морг , который повсеместно считается «стандартоустанавливающим» для детективного произведения. В итоге во всем виноват Вольтер: одна начертанная пером сцена с Задигом, зачитывающим длинный перечень своих выводов, стала шаблоном целого литературного жанра. Возможно, когда-то Вольтер набросал ее наспех после очередной чашечки кофе.

Итак, корни у детективного жанра и науки одни и те же. Будучи частью эпохи Просвещения, превозносящей рациональное восприятие, познаваемость мира становится главным постулатом, и присущая детективам и науке сверхъестественная уверенность идет в разрез с непознаваемостью, присущей средневековой религии. «Сверхспособности», которые демонстрируют сыщики, например, Шерлок Холмс, в действительности лишь олицетворение самоуверенной концепции эпохи Просвещения о собственной сверхспособности человечества к рациональному мышлению: человек, которому в большинстве случаев противостоит Шерлок, — это, в какой-то мере, церковнослужитель.

Вдохновением для моего собственного детективного романа я частично обязан ученому, а точнее, случайному высказыванию из книги Нобелевского лауреата Фрэнсиса Крика «Удивительная гипотеза» (The Astonishing Hypothesis). После получения Нобелевской премии за открытие ДНК Фрэнсис Крик сосредоточился на одной из главнейших нераскрытых научных тайн: как мозг влияет на процесс сознания. Он пишет: «Давайте вернемся к нашей главной проблеме. А именно, к обнаружению местонахождения нейронов «сознания» и раскрытию того, что заставляет их активность символизировать то, что мы видим. Это можно сравнить с разгадкой детективной тайны. У нас есть некоторые сведения о жертве (природе сознания), и мы также располагаем самыми разносторонними фактами, которые могут иметь отношение к преступлению». В моей книге «Разоблачения» (The Revelations), действие которой происходит в мире ученых-нейробиологов, загадочная смерть переплетается с поиском ответа на научную теорию сознания.

Эта конструкция показалась мне очень органичной. Похоже, что факты о природе сознания являются для ученых зацепками: разрезание коммуникативного мозолистого тела на две равные половины ведет к двум отдельным частям сознания под одной черепной коробкой, каждая в своем полушарии. Вот один ключ к разгадке: большая доза анестезии вызывает остановку активности нейронов, что, в свою очередь, приводит к потере сознания. Очевидно, нейронная активность чрезвычайно важна. Однако, другой ключ к разгадке заключается в том, что потеря сознания может быть вызвана широкораспространенной нейронной активностью медленных волн, которые продолжительными всплесками воздействуют на кору головного мозга при глубоком сне без сновидений, во время которого нейроны активны так же, как и при бодрствовании. Во время эпилептических припадков активность нейронов выше, чем когда человек не спит, однако, такое состояние также может привести к потере сознания. Очаг поражения коры головного мозга может совершенно не влиять на сознание, несмотря на то, что это самая сложная и последняя из сформировавшихся частей человеческого мозга, однако, очаг поражения ствола головного мозга может привести к постоянной нулевой отметке по шкале комы Глазго.

Различные точки зрения на проблему сознания сопоставимы с различными гипотезами, которые выдвигает сыщик. Возьмем книгу Донны Тартт Тайная история , в которой и убийство, и убийца от нас не скрываются, — наоборот, они очевидны с самого начала, загадка истории заключается в причине происшедшего. В 90-х годах прошлого столетия Фрэнсис Крик призывал к открытию «нейронных соотношений в сознании». Другими словами, нужно откинуть все то, что он считает метафизической тарабарщиной, и сконцентрироваться на соотнесении изменений в сознании с изменениями в нейронной активности. Этот принцип анализа сверху вниз стал доминирующим методом исследований в области сознания, для наблюдения изменений состояний мозга ученые даже используют метод нейровизуализации, при котором субъекты отмечают изменения в своих ощущениях. Однако, этот подход ничем не помогает нам с такой книгой, как Тайная история : мы знаем, что какая-то определенная часть нейронной активности синонимична с сознанием, но мы пока не знаем, почему — это всего лишь начало истории.

В Убийстве в Восточном экспрессе Агаты Кристи Пуаро пытается вычислить убийцу среди пассажиров вагона поезда, застрявшего в снежном заносе. Мало-помалу невинные свидетели обрастают подозрительными мотивами, и к концу книги становится очевидно, что вопрос не в том, кто убил, а в том, кто не участвовал в убийстве. Возможно, они все убийцы. Возможно, нет никаких невинных свидетелей. По аналогии с вышесказанным, возможно, все вокруг обладает сознанием, возможно, даже песчинки пыли и индивидуальные атомы обладают сознанием, пусть и ничтожно малым. При таком положении вещей, которое называется панпсихизмом [представление о всеобщей одушевлённости природы — прим. пер.], сознание распространяется на все физические объекты вселенной, но только в мозгу его концентрация настолько мощна, что позволяет ему обрести собственные структуру и свойства. Иначе говоря, панпсихизм разрешает научную загадку сознания — элегантно, с точки сторонников этой теории, и грубо, с точки зрения ее критиков. Очень похоже на сюжетные повороты в книгах.

Роман Грэма Грина Третий начинается как обычный детектив: писатель расследует смерть старого друга. Но когда Орсон Уэллс, живой и здоровый, появляется в темном дверном проеме и вы видите его лицо, становится ясно, что это совсем не детектив, а что-то более зловещее. Это уже элиминативизм [направление в современной западной философии, доказывающее возможность и необходимость устранения терминов ментального словаря, используемых для описания психических процессов, и полной замены их терминами, описывающими нейрофизиологическую активность мозга — прим. пер.]: возможно, мы безнадежно заблуждаемся относительно наших интуитивных представлений и их интерпретаций. Возможно, наше собственное сознание не существует на самом деле. Может быть, мы все жертвы иллюзии, а сознание можно устранить из естественного порядка вещей. Если так, то требуется объяснить не загадочную природу сознания, а наоборот — почему мы считаем сознание столь загадочным явлением. Последняя задача хоть и трудна, но, по крайней мере, решаема, считают сторонники теории элиминативизма, а те, кто занимается научной теорией сознания, попросту заблуждаются, ведь его не существует изначально. При таком черно-белом подходе сознание — это проблема, которую нужно разрушить, а не разрешить.

Присущие эпохе Просвещения уверенность и корни детективного жанра и есть то, что я захотел подвергнуть анализу в своем собственном детективе «Разоблачения», в котором группа ученых начинает любительское расследование обстоятельств смерти своего коллеги. Сыщики — ученые, а ученые — сыщики; по сути, исторически так всегда и было.

Проблема заключается в том, что ни научные методы, ни настоящее искусство сыска не столь легки, как это представляет себе Задиг: в действительности рядышком не всегда найдется удобный кусочек грязи, в котором отпечатался бы след копыта лошади, или ежевичный куст, в котором на уровне глаз запутался бы клок конских волос. На деле наблюдение может быть напрасным, исследование может привести к подтверждению нулевой гипотезы или вообще дать противоречивые результаты; даже если и существует возможность получить данные опытным путем, они почти всегда искаженные и менее вразумительные, чем обычно представляется в детективном сюжете. Героям в «Разоблачения» предстоит разрешить не одну, а две главнейшие задачи: разумеется, смерть коллеги, но также и парадокс сознания. По мере того, как в одном герое сводятся и сыщик, и ученый, такой же единой становится и цель исследования, которое приобретает все более странные очертания. Ну а если вуаль самоуверенности эпохи Просвещения, хоть на мгновение, спадет, возникает вопрос: какое страшилище нас ждет за этой маской?

Эрик Хоел (Erik Hoel)

Эрик Хоел получил научную докторскую степень в области нейробиологии от Университета Висконсин-Мэдисон. Он является младшим научным сотрудником Университета Тафтса, в прошлом также занимался научной работой в лаборатории нейротехнологий Колумбийского университета и был приглашенным научным сотрудником Института перспективных исследований в Принстоне. В 2018 году Хоел попал в список Forbes «30 до 30» за нейробиологические исследования сознания и за членство в Центре поддержки молодых писателей художественной литературы. «The Revelations» – его дебютный роман. Автор живет в штате Массачусетс.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ