Как «Барбизон» дал Сильвии Плат и Джоан Дидион свободу и творческую автономию

[Барбизон – здание, расположенное на Манхэттене, Нью-Йорк. В течение многих десятилетий это был жилой отель только для молодых женщин, которые переехали в Нью-Йорк в поисках работы, но хотели «безопасного уединения», похожего на семейный дом. Барбизон был внесен в Национальный реестр исторических мест в 1982 году, а в 2012 году Комиссия по сохранению достопримечательностей Нью-Йорка назначила его достопримечательностью города – прим. пер.]

Джоан Дидион, которая станет известна как одна из лучших писательниц и хроников политических и культурных перемен в Америке, приехала в Барбизон в 1955 году. Она приехала, как и Сильвия Плат, с ящиком, полным призов, наград, и репутацией, что наводит на мысль о том, что великие дела должны были пойти ей на пользу. Она получила завидную телеграмму от Бетси Талбот Блэквелл (как и Пегги ЛаВиолетт), одной из её ближайших подруг по Калифорнийскому университету в Беркли.

Для журнала было необычным выбрать двух студенток из одного университета, но Джоан и Пегги были счастливы отправиться в эту поездку вместе. Какими бы совершенными они ни казались, в конце концов, они были калифорнийками, и, по словам Пегги, их круг был ограничен WASPs [Белые англосаксонские протестанты (англ. White Anglo-Saxon Protestant, сокр. WASP) — популярное идеологическое клише в середине XX века; термин, обозначавший привилегированное происхождение. Образ жизни данной группы страны ранее характеризовался крайней внутриклассовой замкнутостью, подражанием традициям и увлечениям британской элиты — прим. пер.] девушками, одетыми в «кашемировые свитера и юбки, оседлавшими Оксфорд, с блестящими волосами». Они мало знали о большом мире.

Полет на самолете в Нью-Йорк был первым для Джоан Дидион. Это было в 1955 году, в конце мая, когда полеты на самолетах были в удовольствие и не стали ещё настоящим испытанием. У рейсов были названия, как будто они были началом путешествия. Их рейс Американских авиалиний назывался «Золотые ворота», и вёз он их из Сан-Франциско в Нью-Йорк. Дидион было всего 20 лет, она была очень маленькой и тонкой, с ямочками на щеках и светло-каштановыми волосами, подстриженными чуть выше плеч. Это была почти такая же прическа, которую носила Сильвия Плат двумя годами ранее, когда она приехала в Нью-Йорк в качестве приглашенного редактора. Что касается Пегги ЛаВиолетт, то это была не первая её поездка на самолёте (она раньше летала в Мехико), и она стала неофициальном экспертом, как только Джоан ухватилась за сиденье.

Стюардессы (как их потом стали называть) подавали пассажирам жареную индейку Бествилль с заправкой и соусом из потрохов. Очевидно, что тогда имена тогда были не только у рейсов, но и у индюшек. Бествилль была изобретением 1930-х годов – индейка, которая стала наконец-то достаточно маленькой, чтобы поместиться в печь. Когда Джоан и Пегги наклонились над своей индейкой, они позаботились о том, чтобы ничего не пролить. Они нарядились для полета на самолете, как и ожидалось от любого пассажира авиакомпании в те дни. Мать Пегги настояла, чтобы они поехали в лучший магазин Сан-Франциско, к И. Магнин, за дорожным костюмом для неё.

Когда они вошли, то сразу же направились к «умеренному» этажу. Это было не «от кутюр», этажом выше, куда они редко отваживались заходить, но это также не означало, что они пропускали эти стеллажи. На «умеренном» этаже появился «консультант по одежде», который поприветствовал маму Пегги по имени, привел их на покрытое дамаском сиденье и попросил Пегги описать назначение её наряда. Она объяснила, что в июне собирается в Нью-Йорк, где остановится в отеле «Барбизон» и будет работать в редакции журнала «Mademoiselle» на Мэдисон-авеню. Ей нужно выглядеть современно, когда она будет общаться с редакторами, рекламодателями и литераторами Нью-Йорка.

Кивнув, консультант по одежде исчез за зеркальной дверью, а затем снова появился с охапкой вещей, которые разложил на диванчике. Пегги, её мать и консультант по одежде, объединив усилия, прикасались к тканям, отмечая крой и стиль, пока количество нарядов не было сужено до тех, которые следовало примерить. Пегги покинула И. Магнин с темно-синим платьем-двойкой из летней шерсти: длинным верхом-туникой, застегивающимся спереди, и юбкой со складками снизу. Был даже съемный белый воротничок.

После обеда стюардесса раздала открытки. На одной из них был представлен самолет DC-7, тот же, на котором летели и они; на другой были представлены несколько пассажиров, тоскующих за коктейлями в салоне самолета во время перелета. В 1950-х годах существовало развлечение в полете – возможность написать друзьям и родственникам, чтобы сообщить им, что вы летите высоко в облаках. Но как только открытки были написаны, скука от просто «сидения» опять взяла верх, как и гудение металлического каркаса в полете. «Золотые ворота» дважды останавливались в пути, высаживая одних пассажиров и забирая других.

В Далласе Пегги и Джоан сошли и купили себе упакованную еду, пока самолет заправлялся. Следующим был Вашингтон, округ Колумбия, и поскольку это была пятница Дня памяти, теперь самолет был заполнен конгрессменами. Последний этап поездки в Нью-Йорк был, безусловно, худшим, и Пегги села с дрожащей Джоан, заверив ее, что воздушные удары не приведут к неизбежному падению самолета, даже когда она сама теряла веру в это.

Джоан Дидион была младшей в Беркли, и ей оставался ещё один год учебы в колледже, но Пегги была старшеклассницей, которая пропустила выпускной, её матери было трудно осознать это. Её мать не понимала, сколько бы Пегги ни пыталась ей объяснить, что в Америке нет девушки, которая бы не выбрала «Mademoiselle» вместо выпускного. Нью-Йорк манил, в то время как Калифорния отступала, Джоан и Пегги признались друг другу, как же они рады быть свободными от своих парней (Джоан заберет свои слова обратно по возвращению в Беркли, даже когда она чувствовала, что их отношения безнадежны, утверждая перед отъездом, что они также «скучные» и «апатичные»). Пегги чувствовала небольшую потерю, оставив своего парня, фактически она была совершенно довольна и без него, но давление, заставляющее иметь «устойчивую опору» рядом, также было довольно сильным. На последнем курсе колледжа Пегги проводила почти каждые выходные на свадьбе какого-нибудь друга, отмечая очередную девушку, которая бросила Беркли, чтобы сопровождать своего мужа в Форт Беннинг на его обязательную военную службу.

Желание Пегги противостоять трендам было столь же сильным, как и давление соответствовать им. Родители воспитали её «на работе»: у её матери всегда была работа, а в ранние годы жизни её отец, учитель, вовсе не думал о том, чтобы проводить лето на местном консервном заводе гороха, чтобы увеличить свой доход. (Тем не менее, однажды, когда Пегги помогала сушить посуду, её мать повернулась к ней и сказала: «Пегги, ты же знаешь, что тебе не нужно оставаться в Калифорнии до конца. Ты должна найти мужа через два года». Все остальное происходило как в тумане: Пегги начала кричать на мать и говорить, что она любит Беркли, и почему это её мать предложила ей заниматься проституцией?!)

Когда Пегги закончила школу Беркли в 1950 году, большинство ее друзей получили сундук надежды в качестве подарка на выпускной. Сундук с кедровой подкладкой, наполненный льняными гостевыми полотенцами и простынями. Пегги не хотела сундук надежды, ей нужна была пишущая машинка, желательно портативная пишущая машинка Olivetti с дорожным футляром. Джоан Дидион пришла в Беркли с той самой пишущей машинкой и дорожным футляром; более того, как потом узнала Пегги, Джоан получила ее без боя. Теперь они обе взяли свои печатные машинки с собой в самолет. В одной руке была сумка, а в другой — пишущая машинка.

Пытаться быть теми, кто они есть, или кем они хотели быть, было нелегко. Соединенные Штаты снова воевали — сначала Корея, а теперь постепенно начинался Вьетнам. Страхи времен холодной войны, с которыми боролся Джордж Дэвис, выдвигавшие обвинения в женских амбициях в адрес Сайрилли Абелс, еще больше разгорались. Решением для большинства женщин было отступление. Феминистка Бетти Фридан [одна из лидеров американского феминизма – прим.пер.] в своей знаменитой книге Загадка женственности писала, что эта эпоха была отмечена «сдержанным голодом женщин по поводу брака, дома и детей», «голодом, который, в процветании послевоенной Америки, каждый мог внезапно удовлетворить».

Свидетелями этого стали расширяющиеся пригороды Америки, где семьи с одним доходом и гаражи на две машины были новой нормой. Тихие восстания против этих ценностей неизбежно были индивидуальными, непритязательными, а в случае Пегги и Джоан – одетыми в кашемир. Они носили с собой пишущие машинки, без парней, свободные, одетые в кардиганы, готовые к борьбе с Нью-Йорком. Джоан уже была выбрана в качестве приглашенного редактора художественной литературы, самой престижной из всех должностей, и той, которую так хотела Сильвия. Пегги же будет приглашенным редактором по шопингу.

В самолете обе они были в нейлоновых чулках и туфлях на полуторадюймовых каблуках, но Джоан оделась легче в ожидании летней жары в Нью-Йорке; будучи из Сакраменто, она лучше понимала жаркую погоду, чем Пегги. Тем не менее, когда Джоан, наконец, вышла из DC-7 в терминале Idlewild (как тогда назывался Международный аэропорт Кеннеди) в Квинсе (штат Нью-Йорк), она почувствовала, что ее новое платье, выбранное для этого благоприятного момента прибытия и «которое казалось очень умным в Сакраменто», было «уже менее умным». Нью-Йорк был переполнен еще до того, как появился на экране.

Однако ничего «умного» и стильного в автобусной поездке из аэропорта до Манхэттена не было. Джоан широко распахнула окно «и посмотрела на линию горизонта», но вместо этого увидела «пустоши Квинса и большие вывески с надписью ТУННЕЛЬ В ЦЕНТРЕ ГОРОДА НА ЭТОЙ ПОЛОСЕ». Но при въезде в Манхэттен все изменилось. Впервые увидев возвышающиеся небоскребы и тротуары, переполненные людьми, у Джоан появилось «чувство, столь свойственное Нью-Йорку, что в любую минуту, в любой день, в любой месяц может произойти что-то необычное».

Когда они, наконец, добрались до «Барбизона» на углу Лексингтон и 63-й улицы, они взглянули на многоэтажное здание лососевого цвета, которое раньше видели только на фотографиях. Его архитектура представляла собой игривую смесь мавританского, неоренессансного стилей и стиля готического Возрождения, со вкусом выстроена в линиях и углах арт-деко, которые сохранялись почти 30 лет с момента постройки. Оскар, швейцар, стоял по стойке смирно в своих регалиях.

Джоан и Пегги вошли в вестибюль отеля, в самую впечатляющую часть Барбизона (отель прекрасно понимал, что первые впечатления имеют значение), и посмотрели вверх на бельэтаж [фр.«прекрасный этаж — второй снизу этаж особняка, на котором расположены парадные залы и комнаты – прим.пер.], с которого смотрели группы молодых женщин, наблюдая за их свиданиями или, что не менее вероятно, за всеми остальными. Пегги и Джоан поднялись в свои комнаты на 14-м этаже, радостно обнаружив, что их комнаты соседствуют друг с другом, в конце зала рядом с лифтами, и рядом с общими душевыми.

По традиции «Mademoiselle», на своих кроватях они нашли по одной красной розе и программу на июнь. Но кое-что изменилось после пребывания Сильвии Плат в Барбизоне: теперь там был кондиционер, чтобы отгородиться от влажной летней жары Нью-Йорка. Джоан простудилась, когда открыла окно автобуса, направлявшегося на Манхэттен. Следующие три дня она пролежала в своей постели в Барбизоне свернувшись клубочком, борясь с лихорадкой, ненавидя кондиционер, который охлаждал комнату до зимних 35 градусов, и который не могла выключить. Но при этом боялась звонить на ресепшн, потому что понятия не имела, сколько нужно давать чаевых, если они придут ей на помощь. Лучше замерзнуть и сохранить лицо. Вместо этого она снова позвонила своему парню Бобу, сыну владельца дилерской сети Lincoln-Mercury в Бейкерсфилде, и сказала, что видит Бруклинский мост из своего окна. На самом деле это был мост Куинсборо.

В тот же день из Аризоны приехала приглашенный редактор, а также будущая писательница Джанет Берроуэй. Она называла себя Джен, потому что думала, что таким образом редакторы будут угадывать ее пол (феминистский рефлекс еще до того, как она знала это слово). Она называла себя «Аризонским новичком», но, как защитный щит, несла с собой в Нью-Йорк упреждающую усталость от мира. Она писала родителям — как будто зевая на страницу — что ее первый полет на самолете был «волнующим и красивым» и в то же время «удивительно непринужденным». На самом деле все оказалось именно так, как она себе это представляла: она могла выбрать себе общежитие, когда они пролетали над Тусоном, и «скалистые горы выглядели как карта из соли и содовой, Средний Запад — как гигантское лоскутное одеяло, а озеро Мичиган — как океан».

Но так же, как и Джоан Дидион, тщательно подготовленная маска Джанет упала, как только самолет приземлился в Нью-Йорке. Джанет планировала выглядеть «холодной и красивой», но по прибытии в аэропорт она была уверена, что «Аризона была проштампована неоновыми буквами на моем лбу». Как и во время бесчисленных прилетов в Нью-Йорк до нее, она сразу почувствовала «одиночество». Она стояла в замешательстве посреди терминала, не зная, куда ехать, стоя на пути у других. Наконец, она проследила за молодой женщиной со шляпной коробкой, и, будучи уверенной, что любой, у кого есть шляпная коробка, знает, куда он направляется, она просто пошла за ней через вестибюль и села в автобус, направляющийся на Манхэттен. Только когда она была в автобусе, сидя напротив нее через проход, Джанет увидела ее багажные бирки: Эймс, Айова.

В конце концов, автобус появился из того, что Дидион назвала «отходами Квинса», и разместил своих пассажиров на Манхэттене. Джанет вызвала такси. Когда она сидела в пробке от бампера до бампера, таксист смотрел на нее сквозь зеркало заднего вида. Возможно, он видел печать «Аризона» у нее на лбу.

«Нью-Йорк, — сказал он, повернувшись к ней лицом, — как Ice cream soda [своеобразный коктейль из газировки с мороженым — прим. пер.] — попробуйте съесть все сразу, вас стошнит, понемногу — это чудесно».

Скоро она узнает, насколько он был прав. Заселившись в «Барбизон» вместе со всеми остальными гостями, она взяла одну из открыток отеля из ящика стола в своей комнате и написала домой: «Rm 1426 — довольно далеко от тротуара».

На следующий день она подробно остановилась на «типичной комнате» Барбизона, как она изображена на открытке; это была подделка, ложь. Её комната — настоящая комната Барбизона — на самом деле была «размером с брата и стариной». Она назвала ее размером с брата, потому что дома, в доме среднего класса, освещенном солнцем, в Аризоне, была самая большая спальня из всех, и она привыкла к пространству, в которое можно было переехать. Тем не менее, она должна была признать, что сам Барбизон был «красивым, очень впечатляющим». И даже если судить быстро, как это делала Джанет Берроуэй, невозможно было отрицать тягу к отелю, его мифологию.

Отрывок из «Барбизон: Отель, который освобождает женщин» ( The Barbizon: The Hotel That Set Women Free). Используется с разрешения издательства «Саймон и Шустер». Авторское право 2021.

Паулина Брен (Paulina Bren)

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ