Мэгги О'Фаррелл: «Тяжелая болезнь преображает тебя – это как пройти через огонь»

Мэгги О'Фаррелл сочла перспективу создания центральных сцен своего отмеченного наградами романа Хамнет , в котором мать беспомощно сидит у постели умирающего сына, настолько травмирующей, что она не могла писать их в доме. Вместо этого ей пришлось сбежать в сарай, и «не в приличный писательский сарай, как у Филипа Пулмана, – говорит она, – а в действительно отвратительный, населенный пауками, безвкусный сарай для горшков, который с тех пор снесло ветром». И она могла делать это только короткими заходами по 15-20 минут, прежде чем выйти прогуляться по саду, а затем снова вернуться.

Роман, представляющий собой выдуманный рассказ о смерти единственного сына Шекспира от бубонной чумы (его сестра-близнец Джудит выжила) и временами почти невыносимо нежное изображение горя, был впервые опубликован год назад. Вставленная в середине интерлюдия отслеживает путь чумы в 1595 году от блохи на обезьяне в Александрии к юнге в Лондон и, наконец, в Стратфорд, была названа американским журналистом «главой по отслеживанию контактов». «Это определенно не было так задумано, когда я ее писала», – говорит автор о необычайном совпадении в ее романе, действие которого происходит более 400 лет назад, выпущенного в самый разгар пандемии, не в последнюю очередь потому, что она откладывала его написание десятилетиями.

В прошлом году «Хамнет» обошел получившие приз Букера романы Хилари Мантел и Бернардин Эваристо, и выиграл Женскую премию. «Я чувствовала себя так, как будто все лето провела в самой крутой банде», – говорит она о попадании в короткий список, окончательное объявление которого было отложено до сентября из-за вируса. Она узнала, что выиграла после того, как ее уговорили «вернуться» на звонок Zoom (она была в пижаме, а кошка только что заболела). Она впервые попала в короткий список, что кажется замечательным для автора восьми элегантных романов, писательская жизнь которого длится 25 лет до самой премии. Это, несомненно, роман всей карьеры О’Фаррелл на сегодняшний день (в Твиттере много возмущались по поводу того, что он не попал в длинный список Букера), и его выпуск в мягкой обложке на этой неделе наверняка разобьет сердца многих читателей.

«Думаю, я написала три книги вместо того, чтобы писать "Хамнет"», – шутит она, сидя в гостиной – она живет в Эдинбурге со своим мужем, писателем Уильямом Сатклиффом и их тремя детьми. По ее словам, ее кабинет слишком неопрятен для дачи в нем интервью, и, я полагаю, слишком личен – она описывает себя как «очень скрытного» писателя. Мы говорим в первое утро после открытия школ в Шотландии, и в доме «странно тихо». В качестве писателей она и Сатклифф привыкли работать из дома, но в прошлом году она выжила, настаивая на священном дневном минимуме: «Если я могу проводить час в день с моей книгой, то я едва-едва могу сохранить рассудок», – говорит она.

Это не первый раз, когда она пишет историю жизни, увиденную сквозь призму смерти. Ее необычные мемуары I Am, I Am, I Am (Я, я, я), в которых задокументированы ее собственные 17 столкновений со смертью, включая душителя с биноклем, пару почти утонувших, неудачное кесарево сечение и острый энцефалит в детстве, стали неожиданным бестселлером в 2017 году. Читая о времени между промахами смерти, вы узнаете, что ныне 48-летняя ирландско-британская писательница (она называет себя «человеком, написанным через дефис») была средней из трех сестер в Северной Ирландии, но большая часть ее детства прошла в южном Уэльсе, пока ее семья не переехала в Шотландию, когда ей исполнилось 12. Она посещала две общеобразовательные школы, «одну пугающую и сбивающую с толку, другую получше», прежде чем отправиться в Кембридж изучать английский язык, где она познакомилась со своим будущим мужем (упоминаемый как «мой друг» или «мужчина» – скорее как тот другой Уилл, который остается безымянным в «Хамнете»).

Ее темы включают материнство, распад брака и безумие – жизни девочек и женщин, если позаимствовать название у Элис Манро (копия сборника рассказов Манро была выбрана О'Фаррелл для чтения на необитаемом острове, когда она была гостьей передачи Desert Island Discs на этой неделе – верный признак культурного одобрения; она также выбрала Погу, Шопена и Radiohead). Другой ее самый откровенно исторический роман, «Акт исчезновения Эсме Леннокс», исследует тяжелое положение женщин, заключенных в тюрьму в Ирландии и Англии 1930-х годов за преступление быть другой; «Рука, впервые державшая мою», в которой переплетаются истории ошеломленной молодой матери из современного Лондона с молодой выпускницей, ищущей приключений в богемном Сохо 50-х годов, выиграла премию Costa в 2010 году.

Хотя ей не нравится термин «домашняя беллетристика», «Хэмнет», несомненно, представляет собой одомашненный взгляд на историю Шекспира, где большая часть действия разворачивается не в «Глобусе» или лондонской таверне, а на кухне, в спальне и в саду елизаветинского коттеджа в Стратфорде. Задуманный как роман об отцах и сыновьях, как в Гамлете , он стал живым портретом матери и ее сына.

Подобно Мантел, которая, по ее собственным словам, «решила выйти в середину английской истории и воткнуть флаг», О'Фаррелл проделывает столь же дерзкий трюк, создавая глубоко реалистичного исторического гиганта (величайшего английского писателя всех времен – никакого давления), оба романиста ловко используют настоящее время для убедительного эффекта: «Мальчик спускается по лестнице». Но там, где Томас Кромвель у Мантел остается не только частным, но и общественным персонажем, Шекспиру у О’Фаррелл отводится второстепенная роль, известная только как «преподаватель латыни», «ее муж» или «отец».

Впервые идея зародилась у нее в школе, когда учитель английского языка упомянул о существовании сына Шекспира по имени Хамнет, который умер в возрасте 11 лет, за четыре или пять лет до того, как драматург написал «Гамлета». Она вспоминает, как сидела в холодном шотландском классе и положила палец на букву «L» на своей копии пьесы (два имени «были полностью взаимозаменяемы»). «Мысль об этом мальчике и об использовании его имени отцом пробралась мне под кожу. Я никогда не могла забыть этого».

После многих лет заядлого чтения на эту тему (у нее в кабинете есть полка, посвященная «Гамлету»), она все больше разочаровывалась и в том, что ученые не обращали на Хамнета внимания, часто списывая его смерть на неизбежную высокую детскую смертность, и в их нежелании признать личностное значение факта, что Шекспир назвал в его честь свою величайшую трагедию. «Посмотрите же! Это тоже самое имя». «Хамнет» – ее попытка дать этому мальчику «обреченному быть литературной сноской… присутствие и голос. Сказать, что он был важен и что он не был еще одной единицей детской статистики елизаветинских времен, и что без него у нас не было бы «Гамлета» и, вероятно, не было бы «Двенадцатой ночи».

Возможно, она намеревалась сделать Хамнета центральной фигурой, но затмевающий всех персонаж, несомненно, Агнес (более известная как Энн) Хэтэуэй, жена Шекспира, в воплощении О'Фаррелл очаровательная свободолюбивая душа, которая более чем достойная пара «преподавателю латыни». Она была «слегка сбита с толку» злостью по поводу того, как ученые «и сценаристы оскароносных фильмов» исказили ее образ (за замечательным исключением «блестящей» «Жены Шекспира» Жермен Грир). «Нам постоянно повторяют эту байку о ней: она была крестьянкой; она была неграмотной; она заманила в ловушку этого мальчика-гения. Она была этой пожилой женщиной, она была проституткой. В книгах очень уважаемых биографов есть строки, повествующие о ее уродстве. Он ненавидел ее. Для любого из этих утверждений нет ни малейшего доказательства».

Роман – это не только беллетризированная реабилитация Агнес, но и их отношений, противоречащих представлению о том, что он сбежал от своей семьи в Лондон: «Я думаю, он был им предан». Полная радости версия их истории любви, написанная О’Фаррелл, изложенная в виде воспоминаний вместе с рассказом о последних,полных боли, днях их сына, предлагает читателю передышку. «Я считала, что здесь я должна показать все возможные моменты», - признается она. «Это человек, написавший величайшие строки о любви во всех ее формах».

Стоял душный день, когда она наконец села писать, что казалось уместным, поскольку Хамнет умер в августе; хотя причина его смерти неизвестна, «вероятно, это был год чумы, что обычно означало жаркое лето». Отказавшись от более ранней версии, она написала вступительную сцену, в которой Хамнет входит в дом своего деда-перчаточника, и «это было похоже на поворот ключа в замке… Это было правильное время в моей жизни, и это было правильное время в хронологии рассказываемой истории».

Одним из мешавших ей написать «Хамнета» факторов, было «своего рода странное материнское суеверие»: как и у Шекспира, у нее есть мальчик и две девочки. Роман умело выворачивает его комические трюки со сменой пола и ошибками с идентификацией до трагического эффекта, когда Хамнет занимает место своего близнеца Джудит на ее смертном одре. О'Фаррелл не могла начать писать, пока ее сын, которому сейчас 17, благополучно не достиг возраста, в котором умер Хамнет, и она думает, что, возможно, вообще не написала бы этого, если бы умерла именно Джудит. Ее старшая дочь родилась с иммунным заболеванием: «Мы живем в состоянии повышенной готовности», – пишет О’Фаррелл в своих мемуарах. «Я всегда должна знать, где она и с кем». Она также выживший близнец, ребенок, зачатый через ЭКО, родившийся после того, как О'Фаррелл сказали, что она не беременна. «В любой сказке за исполнением желания следует плата», – пишет она. «В моей голове засела мысль, что из близнецов именно девочка остается жить», – говорит она сейчас.

Яркие описания перенесенной близнецами лихорадки наверняка навеяны ее собственным опытом заболевания вирусным энцефалитом в восьмилетнем возрасте, когда она проснулась одним летним утром с головной болью и «мир выглядел по-другому». Позже в больнице она услышала, как медсестра шепчет другому ребенку: «Тише, там умирает маленькая девочка», и была потрясена, обнаружив, что это говорили о ней. «Я думаю, что любой, кто пережил действительно тяжелую болезнь, знает, что она полностью преображает тебя, – говорит она. – Это немного похоже на проход сквозь огонь». Журналист недавно спросил ее, что если бы можно было повернуть время вспять, стерла бы она болезнь. Она ответила: «Нет, потому что это то, кто я есть. Это во многом сделало меня тем, кем я являюсь». Она полагает, что долгое выздоровление (бесконечные аудиокниги, чтение и перечитывание) и возникшее в результате болезни заикание (необходимость вдумчиво размышлять над каждым словом) помогло ей развить писательские привычки.

В ноябре прошлого года она опубликовала свою первую детскую книгу «Куда уходят снежные ангелы» о девочке по имени Сильви, которая, как и О'Фаррелл (и Нина в ее романе 2004 года «Расстояние между нами»), страдает от длительной болезни. Снежный ангел является метафорой анафилактического шока, по ее словам, и предстал перед ней в задней части машины скорой помощи, когда у ее дочери была тяжелая аллергическая реакция, опасным симптомом которой было внезапное сильное падение температуры тела». Когда моя дочь спросила:« Почему это происходит?» Я просто сказала:« Все в порядке. Это снежный ангел, он обвил тебя своими крыльями». Этот наколдованный ею от отчаяния персонаж, «вроде как угнездился в воображении». О'Фаррелл думает, что она, возможно, встречалась с ним много лет назад, когда проснувшись ночью от холода и решив проверить своего больного сына, которому тогда было четыре года, и обнаружила, что у него менингит.

Издатели иллюстрированных книг «говорят о создании книги», и ей понравилось работать с иллюстратором Даниэлой Ягленкой Терраццини. Она только завершает правку своей второй детской книги и уже приступила к третьей. «При написании романа используются абсолютно другие мышцы». Ей нравится говорить, что роман «выбирает тебя», а не наоборот. «Я всегда стараюсь написать то, что не могу написать. То, что громче всех кричит». Но после окончания «Хамнета» она не знала, куда двигаться дальше: у нее было две идеи, и она начала записывать обе за двумя разными столами в своем «очень маленьком» кабинете. Этот трюк срабатывал для нее и раньше, но однажды, как раз перед первым закрытием на карантин, она ждала в машине, чтобы забрать свою дочь после игры со сверстниками, когда ее осенила другая идея. «Я подумала: "Боже мой, вот что мне нужно сделать! Забудь эти два других романа, я просто напишу вот этот"». Так что теперь она глубоко увязла в девятой книге.

Это впечатляюще продуктивный год, не говоря уже о домашнем обучении троих детей. «Я думаю, что все книги написаны вопреки невозможным вероятностям, – говорит она. – Шансы меняются». Первые два романа она написала, работая на полную рабочую ставку в отделе искусств в воскрестном выпуске Independent: «Мне шел третий десяток, я была в Лондоне, выходила в свет каждый вечер и не ложилась спать раньше двух часов ночи. Я оглядываюсь назад и думаю: "Как, черт возьми, я это делала?"»

Ее муж всегда является ее первым читателем: она держит на столе слепок его зубов как напоминание о том, что он может быть довольно резким критиком. «Необходим кто-то, кто скажет тебе, где текст работает, а где ты делаешь из себя абсолютного идиота». Но в целом она любит писать. «Я считаю, что это скорее поддерживает, чем истощает. Это дает мне способы разобраться в жизни».

Не выдам слишком много, если скажу, что «Хамнет» заканчивается спектаклем «Гамлета» (в конце концов, трагедия происходит в середине книги). «Я хотела задать вопросы о том, откуда проистекает искусство, откуда происходит писательство и почему оно нам необходимо, – говорит она. – Как оно может произрастать из очень болезненного места, но именно поэтому мы должны это делать». В пьесе есть суть: подобно тому, как Гамлет выявляет вину Клавдия в сцене с мышеловкой, Хамнет раскрывает «огромную пропасть горя», стоящую за приобретаеющей совершенно новую перспективу пьесой. «Это очень похоже на одностороннее послание отца из одного мира сыну в другом».

Работая над своим нынешним романом, ей нужно было кое-что узнать о вышивке, чего она никогда в жизни не делала, поэтому она спросила у подруги. «Мы смотрели на эту созданную ею красивую вещь, она перевернула ее, и изнанка оказалась намного сложнее, довольно запутанной, – говорит она. – В каком-то смысле это и есть горе: выворачиваешь любовь наизнанку, как носок или перчатку, и вот что ты находишь, не так ли? Горе – это всего лишь обратная сторона любви».

Лиза Аллардис (Lisa Allardice)

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ