Бегство из книжных магазинов

На нынешнем жизненном этапе у меня сложились — как бы это сказать? — довольно сложные отношения с книжными магазинами. Нет, мне нравится идея. Яркие витрины вызывают у меня радостную улыбку. Об открытии нового книжного магазина я говорю с таким восторгом, с каким нормальные люди говорят о новорожденном. И когда пандемия наконец отступит от Нью-Йорка, я первым делом отправлюсь навестить ближайший книжный. При этом мне рисуется долгий день, проведенный в блуждании между полками и перелистывании страниц. Но вот проблема: посещение книжных магазинов уже давно перестало доставлять мне удовольствие. Еще до пандемии визит в книжный магазин вызывал у меня желание поскорее уйти, и не просто уйти, а ускользнуть, втянув голову в плечи, словно ребенок, пойманный в чужом огороде.

Когда-то я был пламенным поклонником книжных магазинов. И вовсе не потому, что надеялся выглядеть умнее, читая нужные книги. Мой роман с книжными начался задолго до того, как я научился притворяться. Еще мальчишкой я влюбился в книжный магазин в одном из торговых центров. Его название — Abbey Road Books — тогда казалось мне бессмысленным, потому что находился он не на Эбби-роуд, а на Галл-роуд, но к тому возрасту, когда я разгадал отсылку к The Beatles, магазин уже закрылся.

Abbey Road Books был не таким уж крупным магазином, но для наивного мальчика стойка с комиксами неподалеку от кассы казалась огромной. Всего в магазине было полок шесть — популярные книжки в мягкой обложке вперемежку с серьезной художественной литературой, но это не точно — я не всматривался, потому что был слишком занят комиксами про Гарфилда, фентезийной серией «Всадники Перна» и дешевой научной фантастикой. Именно в этом магазине я встретил свою первую любовь — «Звездных пилотов» (Astro Pilots) Лоры Дж. Майксон, янг эдалт о подростке, который пытается отомстить своему обидчику, сражаясь при этом с побочными эффектами путешествия на световой скорости. Восторг для «ботаника»!

Годы бесконтрольной покупки книг не прошли даром: мой дом теперь похож на книжный приют, и непрочитанных книг на полках едва ли не столько же, сколько прочитанных. Когда я проверял в последний раз, порядка четверти моих приобретений составляли расхваленные критиками романы, которые я еще не читал. И пусть вращается прекрасный мир . Белые зубы . Крылья голубки .

До пандемии в пешей доступности от моего офиса в районе Юнион-сквер было шесть книжных магазинов: The Strand, Alabaster Books, Three Lives, McNally Jackson, Housingworks и Barnes & Noble. Во всех, кроме Alabaster (магазинчика размером меньше однокомнатной студии), на входе были столы с новинками. Идея благородная, но для меня губительная. Сразу на входе мне напоминают, сколько на свете непрочитанных книг и какими стремительными темпами растет их количество. Столы с новыми книгами сливаются в моих глазах в одно сияющее пятно. О книге судят по обложке, но понять, о чем предстоит судить, бывает затруднительно. «Чтобы не погасло солнце» (To Keep the Sun Alive)? «Каменный дом» (House of Stone)? Отличные обложки, приятные шрифты, эффектные названия — как между ними выбрать? На каждой второй книге красуется аннотация «Такого вы еще не читали» или «Роман, острый, как нож». Мне хочется прочитать книгу «восходящей звезды арабской литературы», но не меньше хочется прочитать и десяток других. В результате я пасую перед выбором и спасаюсь бегством.

Пабло Неруда писал, что у него вызывает слезы аромат парикмахерских. У меня сильные чувства вызывает запах свежих книг: я ощущаю себя лицемером. Меня подавляют горы книг, которые я не прочитал и никогда не прочитаю. Как смириться с этим чувством? Почему я не могу стоять в разделе французской литературы и невозмутимо листать одну книжку за другой, как вон тот небритый парень с серьезным лицом и модным пучком на макушке? Что со мной стряслось? Порой, заглядывая в Three Lives, я опасаюсь, что дружелюбный продавец-консультант, поправляющий книги на полке у входа, остановит меня и спросит: «Вы часто заходите, ищете что-то определенное?»

Пандемия COVID-19 на время положила конец моим книжным страданиям. За одну ночь книжные магазины из реальности стали фантастикой. Я стал брать кофе и обеды навынос, а книги заказывать по телефону. Первую партию книг самовывозом я забрал в начале ковидной эпохи и долго протирал их спиртом, а потом засунул в ящик на трехдневный карантин — просто на всякий случай. К лету я стал трогать книги немного спокойнее, и пока продавец за стеклом книжного магазина в Коннектикуте искал нужное мне издание, я подумал, что когда-нибудь мы снова сможем заходить внутрь и это будет здорово.

Хочется верить, что, когда жизнь войдет в нормальное русло, все изменится. Хочется верить, что годичное воздержание от книжных магазинов изменило меня. Хочется верить, что я смогу снова беззаботно наслаждаться прогулками по книжным рядам. Хочется. Но на самом деле, год на карантине не научил меня терпению, а сделал наслаждение книжными магазинами еще менее доступным. Каждый день я все больше времени провожу за поглощением легкого интернет-контента. Я полностью вжился в образ родителя, вынужденного мирить дерущихся, напоминать об уборке и контролировать время, проведенное в Интернете. Учитывая, что и до этого мои способности к концентрации оставляли желать лучшего, трудно поверить, что я способен с легкостью погрузиться в опьяняющий транс, необходимый для приятной прогулки среди книжных полок.

Но старые привычки не забываются. Я уже знаю, каким будет постковидное лето мечты, когда маски выйдут из моды, а магазины откроют двери для всех желающих. Я вернусь в книжные магазины. Я не устою перед соблазном дать им еще один шанс. И еще. И еще. Но кончится наверняка тем же: я не смогу продержаться внутри дольше пяти минут.

Непростительный грех книжных магазинов заключается в том, что они подсовывают нам физические напоминания о неумолимом ходе времени. Вот Кадзуо Исигуро , которого я читал юным и свежим в свои 20 лет. Вот Джоан Дидион — спутница моего тридцатилетия. Вот Трейси Киддер , которого я открыл для себя вскоре после рождения детей. Каждый визит в книжный магазин становится поводом для зависти к молодому мне — незрелому, неизвестному и еще ни за что не отвечающему. Книги, которые я прочел и не прочел, напоминают мне о том, что я нынешний — совсем не тот, каким был в прошлом, и что наряду с жизнью, которую я прожил, существует огромная жизнь, которую я уже не смогу прожить. Я не могу сменить курс и стать орнитологом. Я больше не бедный студент, пишущий свой первый роман. Я не могу продать все свои пожитки и отправиться в путешествие на ледоходе. Я не могу стать тем, кем я не являюсь, а этого по определению гораздо больше, чем того, кто я есть.

Однако надежда существует, ее не может не быть. Иногда визит в книжный магазин может сложиться очень даже неплохо. В последние недели перед закрытием всех книжных Манхэттена на карантин я заглянул в Book Culture — магазин, который в годы моей писательской юности назывался Labyrinth Books и считался беспардонно элитным. Достаточно вспомнить заголовок хвалебного обзора в Times вскоре после его открытия в 1997 году: «Никаких женских романов, остросюжетных триллеров и кофейных уголков». На последнем курсе я часто ходил сюда, когда пытался написать роман в духе Фолкнера и Кормака Маккарти . Книги, стоявшие стройными рядами, как оловянные солдатики, создавали впечатление, что ты находишься в строю фанатиков-единомышленников. Я с завистью листал страницы дебютных сборников Натана Ингландера и других авторов, обещая себе превзойти их всех (спойлер: я не смог).

И вот полжизни спустя я снова заглянул в этот магазин. Пролистал книгу, с которой как раз носились в Твиттере. Неплохо. Еще один роман, который стоит прочитать и который я не прочитаю. Уже собираясь уходить, я зацепился взглядом за «Черновик номер 4» (Draft No. 4), книгу Джона Макфи о писательстве, и решил пролистать ее. Я просмотрел первую страницу и почувствовал, как на меня снисходит успокоение. Ощущение было такое, словно, засыхая от жажды в пустыне, я разломил чахлый кактус и обнаружил внутри мякоть, полную живительной влаги. Я открыл книгу с конца, прочитал еще несколько слов и поразился их идеальной точности. «Только к концу второго черновика, если повезет, — пишет Макфи, — я начинаю ощущать: мне есть что показать людям, у меня получилось, здесь есть над чем работать». Я закрыл книгу, понимая, что куплю ее назло всем непрочитанным томам, которые уже ждут меня дома.

С книгой Макфи я подошел к кассе. Девушка с немытыми волосами и усталым настороженным лицом приветствовала меня заученной фразой: «Вы состоите в нашем книжном клубе?»

«Когда-то состоял», — ответил я. Вряд ли она считала иронию в моем голосе. Я назвал свое имя и фамилию. Она ввела, нахмурилась: «Нет. Хотите зарегистрироваться? Это быстро».

Конечно, меня забыли. Внутри начала расползаться пустота. Потом меня осенило: «А вы не поставили пробел между "Ван" и "Дайк"?»

Вздохнув, она застучала по клавиатуре, и легкая улыбка озарила ее лицо. «Нашла!» — воскликнула она, как будто я оказался ее троюродным братом. Меня узнали. Я не забыт. Я все еще один из своих. Я был так счастлив, что теперь, когда вспоминаю об этом, мне становится грустно.

Брайан Вандайк (Bryan VanDyke)

Брайан Вандайк пишет для The Millions, The Rumpus, Carve и Pacific Standard. Среди его работ — книга «Только если пытаться» (Only the Trying) о природе болезни и выздоровления. Вандайк ведет блог в Твиттере под ником @Literotaur.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ