Мой отец был известен как Джон ле Карре. Моя мать была его неотъемлемым тайным соавтором

Незадолго до ее смерти – когда казалось, что ей отпущено почти любое время, от дней до месяцев – я набрался храбрости и намекнул своей матери, что, учитывая её 82 года и неизлечимую форму рака в финальной стадии, может быть не слишком рано подумать о пенсии или, если эта мысль не нравится, о недельном отпуске. На своей больничной кровати она продолжала просматривать свои записи от конца прошлого года, ища что-нибудь написанное моим отцом Дэвидом, писавшим под псевдонимом Джон Ле Карре, что в противном случае отсутствовало бы в оставленной им работе. Это был напрасный труд; у нас есть все, и на тот момент тоже было. Хотя я не хотел отбирать то, что составляло основу ее жизни, я был обеспокоен тем, что она становилась несчастной из-за поисков нового несуществующего материала.

Она посмотрела на меня так, как будто я сказал, что ей нужно отрастить крылья.

«Но что я буду делать?»

Я предложил краткий список развлечений: беседовать, есть, смотреть крикет или снукер – они оба любили спорт – или некоторые фильмы из ее бесконечно откладываемого списка просмотра.

Она немного подумала. «Нет», – сказала она наконец.

Сколько я себя помню, моих родителей определяла совместная работа и рабочие отношения, настолько переплетенные с их личными отношениями, что эти двое были фактически неразлучны. Первое упоминание Дэвидом Джейн, задолго до моего рождения, рассказывало о том, что она спасла его роман «Маленький городок в Германии», когда тот буквально разлетелся по полу. В некоторых моих самых ранних воспоминаниях я вижу его читающим рукописные страницы или машинописный текст с пометками черными чернилами, иногда физически вырезанными и вклеенными в дни докомпьютерной эпохи, и ее – слушающей, увлеченной, лишь изредка откликающейся, но всегда вызывающей немедленный эффект.

Было легко ошибиться и принять ее за простую машинистку – и многие так и поступали – не только потому, что она также печатала все, тогда как он никогда так и не научился этому, но также потому, что ее вмешательство происходило наедине, прежде чем текст видел кто-либо еще. Я был свидетелем этого в детстве, а затем и в подростковом возрасте, но, по большому счету, только они знали, что происходило между ними, и насколько она переосмысливала, корректировала, выправляла романы по мере их роста. Она была непреклонна в том, что ее вклад не был писательством, что их творческое партнерство было неравнозначным. Она отказывалась от интервью и отходила, когда делали фотографии – даже семейные, так что в ту неделю, когда мы искали портреты для церемонии ее кремации, у нас оказалось их очень мало, и это были украденные секунды до того, как она могла проделать свой трюк с невидимостью. Это было частью того, как все было организовано: он изготавливал, они редактировали; он горел, она раздувала пламя. Это был их заговор, никто другой никогда не мог предложить ему подобного, и они были соучастниками.

Очень немногие, очень мудрые люди видели их обоих насквозь, из которых самым последним и наиболее убедительным является Ричард Овенден, изучивший документы, отданные моим отцом на время Бодлианской библиотеке в Оксфорде, и наблюдавший «глубокий процесс сотрудничества». Его анализ идеально соответствует моим воспоминаниям: «Ритм совместной работы был невероятно эффективным… своего рода каденция от рукописи к машинописному тексту, к помеченным и измененным версткам… с ножницами и степлерами, применяемыми для скрепления частей… все ближе и ближе к окончательной опубликованной версии».

Именно так: на каждом шагу новые, требующие решения задачи, свежие идеи и проблески изобретательности. И все это время, с каждым шагом, Джейн вспоминала первый момент вдохновения, чтобы освежить затасканный отрывок, или спрашивала, действительно ли данная фраза отражает значение, которое, как она знала, стояло за ней. Она никогда не нагнетала драму; она была всегда присутствующей и упорной на протяжении всей работы.

Когда они оба заболели в более поздние годы, это только показало степень взаимной поддержки и зависимости. Им могло быть трудно, как и всем после 80, припоминать вещи во время обычного разговора, но в работе каждый мог полагаться на другого, чтобы установить связь, компенсировать слабость, когда блестящий, но стареющий ум внезапно спотыкается. Как команда – более того, как единый процесс, происходящий между двумя людьми, определяющий их обоих – они были невосприимчивы к состоянию замирания.

Это была настолько чудесная вещь, что тем более болезненно было, после его внезапной кончины в декабре, видеть, как через пять десятилетий она лишилась другой половины ее образа мыслей. Она искала, кто мог бы удерживать ту часть себя, которой она доверила ему, ища остальную часть процесса, который еще пытался продолжиться в ней – отсюда и поиск недостающего материала, и решимость продолжать, потому что перестать работать означало снова умереть.

Ник Корнуэлл пишет романы под псевдонимом Ник Харкуэй. Дэвид Корнуэлл умер 12 декабря 2020 года. Джейн Корнуэлл умерла 27 февраля 2021 года.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ