Прощание с Томасом Кромвелем

В романе «Вулфхолл» Хилари Мантел первым личность Кромвеля подчеркивает его злейший враг, герцог Норфолк, оскорбленный его манерами. Норфолк «...наконец выпаливает: — Проклятье, Кромвель, почему вы так держитесь?» С этого момента слова, характеризующие его как личность, так же крепко связаны с ним, как его вездесущая мантия адвоката, подчеркивающая одновременно важность его присутствия и незначительность его социального статуса.

Самая полная версия эпитета открывается, когда сам Кромвель размышляет о природе личности: «Люди делятся на тех, кто не способен смириться с малейшим изъяном, и тех, кто готов стерпеть отступление от правил. Он принадлежит и к тем, и к другим». Если личность Кромвеля пера Мантел доминирует в романе над тюдоровской Англией, то частично благодаря тому, что в нем так много личностных черт.

Я могу простить любого, кому чрезвычайно симпатична личность Кромвеля. Считается, что романы этой серии — «Вулфхолл» (2009 г.), получивший Букеровскую премию, «Внесите тела» (2012 г.) и последний, «Зеркало и свет» (The Mirror & the Light) , — помогли возродить жанр исторического романа.

Жанр, который Джеймс Вуд в своем похвальном отзыве на первые две части трилогии называет «низкопробным» и «мало связанным с величием». Мне кажется, что плохая репутация исторического романа как жанра преувеличена и не заслужена.

Но даже если историческая проза Мантел и дала толчок для общего успеха жанра среди критиков, мне кажется, что ее важнейшее достижение кроется далеко не в развитии жанра (форма и возможности которого не были особенно расширены или искажены), а в развитии персонажа.

Величайшее достижение «Вулфхолла» и последующих частей — это создание личности Томаса Кромвеля. Да-да, именно личности. Я где-то прочел, что самая интересная особенность «Вулфхолла» — это то, как раскрывается личность Томаса Кромвеля. Описание его странной личности делает «Зеркало и свет» слегка затянутым и монотонным, и благодаря ему же роман стоит прочесть и полюбить.

Никто не рассчитывал на счастливый конец ни Кромвеля, ни книги о нем.

В то время как в двух первых частях трилогии «Вулфхолл» показано стремительное возвышение Кромвеля из простого адвоката в государственного секретаря, который организует и расторгает браки Генриха VIII, «Зеркало и свет» повествует о его неминуемом падении. На первой странице романа мы вместе с Кромвелем наблюдаем за тем, как эшафот заливается кровью Анны Болейн. Он начинается со слов: «После того, как королеве отсекли голову, он ушел». В конце мы переживаем обезглавливание самого Кромвеля: «Он исчез. Он в скользких камнях под ногами, он в последнем призрачном вздохе собственного пробуждения».

Плохой конец. Особенно если вы, как и я, очарованы портретом Кромвеля кисти Мантел: человека, который был больше, чем посредник, наемный убийца и мясник короля. У Мантел Кромвель — испуганный мальчик и любящий отец, щедрый покровитель обездоленных и ущемленных, патриот, одаренный знанием языков и народов, протестант, не терпящий фанатиков, преданный слуга хозяев, которые его едва заслуживали, и привлекательный мужчина, чаще всего хранящий верность.

Мне невероятно симпатичен Томас Кромвель, созданный Хилари Мантел. Я бы с удовольствием обнял этого человека в черных одеяниях. И хотя я знал, что он плохо кончит, еще до того, как трилогия была написана, я плакал над сценой его смерти.

Но Кромвель плохо кончил и в другом, досадном смысле. «Зеркало и свет» подводит черту под одним из величайших экспериментов современности с историческим переосмысливанием и созданием персонажей. Также роман может похвастаться моментами чрезвычайно изысканного стиля, большинство из которых встречаются ближе к концу его множества разделов, 17 глав и шести частей. В такие моменты завершения или перехода, когда сознание рассказчика освобождается от необходимости переносить события и воспоминания в сюжет, раскрываются важнейшие и сокровенные противоречия работы и характера Кромвеля, представляющие ничем не уступающий (а порой даже превосходящий) по стилю язык современной прозы.

Словами «Таковы поездки в холодную и влажную погоду» заканчивается короткий раздел в середине длинной главы, в которой Кромвелю снится, что он вернулся на речную дорогу, по которой ездил, будучи солдатом и адвокатом: «Берегов не было видно, потому что их не было, потому что вода заполнила собой все и растворила тело. Потому что его истории, его воспоминания слились воедино». Сцена прерывается, он просыпается, и нас больше не несет в свободном течении памяти, но переносит в конкретное время и место в прошлом героя: «Его дядя Джон говорит, запомни, молодой Томас: нельзя носиться по берегу реки, ты должен быть там, где мы сможем тебя найти». Роман «Зеркало и свет» наполнен такими моментами, в которых воспоминания, место действия и события сливаются воедино в чрезвычайно чувствительных и проницательных эпизодах.

Тем не менее, в конце этих качеств не хватает, чтобы полностью оправдать роман, который, несмотря на свое очевидное великолепие, слишком поглощен своим главным героем и его окружением и не может с достоинством с ними попрощаться. В «Вулфхолле» несколько сотен страниц исторического повествования придают глубину и контекст (не только социальный, но и психологический) рассказу о профессиональном росте, который в противном случае был бы скучным и неправдоподобным. (Вышло наоборот: «Вулфхолл был интересным и убедительным.) Роман «Внесите тела» передает события всего лишь девяти напряженных месяцев, избитую историю падения Анны Болейн, рассказанную на удивление интересно и интригующе. Однако, «Зеркало и свет» переполнен делами государственными и сердечными, растягиваясь на четыре года: с мая 1536 года по июль 1540 года, во время которых Кромвель был в центре каждого значительного события в истории Англии, за исключением собственного ареста. Пытающаяся ухватиться за множество деталей сразу, историческая проза выглядит неестественно эпизодичной, она держится исключительно на красочности окружения и личности Кромвеля.

Потому, несмотря на таланты главного героя и красоту сцен, «Зеркало и свет» порой затянут. Кажется предсказуемым говорить так об очень длинном романе, особенно когда он касается хорошо известных людей и событий, и общественный интерес к истории Тюдоров не способствует созданию повествовательной напряженности и поглощенности. Но если бы это все объясняло, то «Вулфхолл» тоже был бы затянут, а это не так. Проблема с «Зеркалом и светом» не в его длине и не в том, насколько широко известно о правлении Генриха VIII. Во всяком случае, читатели менее знакомы с такими событиями, как «Благодатное паломничество» (крупное восстание 1536 года и главный сюжет во второй части романа), чем с женитьбой на Болейн и сопутствующими ей драмами.

Нет, есть подозрение, что, рассказывая историю расцвета и падения Кромвеля, Мантел не могла решить, что оставить. Либо же, что почти то же самое, она не могла попрощаться с Томасом Кромвелем. Первая и вторая части трилогии «Вулфхолл» были о многом, но у них были три основных темы: Кромвель, Генрих и страна, во имя которой они действовали (или делали вид, что действуют). В части «Зеркало и свет», напротив, сложнее увидеть и монарха, и Англию; дело не в том, что они отсутствуют, а в том, что они появляются в поле зрения только тогда, когда их не затмевает главный герой романа.

В один решающий момент истории, к которому мы подойдем чуть позже, Кромвель пишет письмо, полное подобострастной похвалы Генриху, называя его «зеркалом и светом всех других королей и принцев», хотя он знает, что тот далеко не таков. Несколькими абзацами позже Мантел пишет, что «если Генрих — зеркало, то [Кромвель] — бледное действующее лицо, которое не излучает собственного блеска, но вращается в отраженном свете. Если убрать свет, исчезнет и он».

Кромвель — человек без семьи и с небольшой свитой, жизнь и смерть которого зависит от того, может ли он убедить Генриха в своей незаменимости как советника. Таким образом, как метафора шаткого положения Кромвеля при дворе выражение «зеркало и свет» заслуживает отведенного ему места в заглавии книги. Но оно не может быть показателем того, как роман раскрывает отношения между главным героем и миром. Для читателей Мантел Кромвель — и зеркало, и свет, в конце концов, он — личность. Это мысли и движения Кромвеля придают тень и сущность бледным действующим лицам английской истории.

Это качество личности легко описать, но трудно доказать: вам просто нужно прочитать все три книги. Но отрывок сразу после того, как всплывает название книги, может дать представление о том, что я имею в виду.

Этот отрывок находится в конце главы, и вскоре после этого Кромвель, в качестве наместника по делам духовным, был обязан приговорить к смерти своего друга и единоверца Джона Ламберта. Несчастный и напуганный, он вспоминает, свою юность в Италии. В серии из семи предложений, начинающихся со слов «Я видел», он собирает визуальные записи религиозного насилия, от крови на одежде Христа до «мучителей, ловких, как танцоров, бросающих камни в святого Стефана». Затем, внезапно зловещее свидетельство уступает место виноватому знанию: «Я видел» заменяется на «Я знал». Кромвель знает, что есть мужчины и женщины, подобные Джону Ламберту, которые видели такие страдания, но они по-прежнему «не в плену несчастья». Такие люди мученики, а не судьи; юристы и священники, но не наместники. В конце главы Кромвель остается наедине со своим суровым приговором: «Он присыпает документ песком. Откладывает перо. Я верю, но я верю недостаточно. Я сказал Ламберту, что мои молитвы с ним, но в конце я помолился только за себя, чтобы не претерпеть такой же смерти».

Его не ждет такая же смерть: хотя враги обвиняют его в ереси, Кромвель умрет от топора по сфабрикованному обвинению в измене, а не от сожжения. Но именно в такие моменты, как этот, когда даже Кромвель не может совместить свой острый опыт бродяги с прямыми взглядами как государственного деятеля, «Зеркало и свет» сами по себе создают отражение.

Мантел настаивает на том, что романы серии «Вулфхолл» не предназначены для реабилитации репутации Кромвеля, запятнанной в течение многих лет поклонниками Томаса Мора. «Я не работаю в Прайори для мертвых», — пошутила она, имея в виду роскошную реабилитационную клинику, известную спасением печени и репутации британских знаменитостей. Огромные достижения в первых частях трилогии оставляли возможность того, что «Зеркало и свет» в чем-то будет разочарованием. Но если бы мы проанализировали культурное значение книг «Вулфхолл» через десять лет, то я думаю, что создание Мантел Кромвеля, которого мы можем любить и в которого все еще верим, стало бы одним из первых в списке ее лучших достижений.

Мэттью Харт (Matthew Hart)

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ