6 февраля 2021 г., 20:14

8K

Необычная дружба с романом Урсулы Ле Гуин «Левая рука тьмы»

51 понравилось 0 пока нет комментариев 6 добавить в избранное

Я никогда не встречал Урсулу Ле Гуин, которая умерла 22 января 2018 года в возрасте 88 лет, в Портленде, штат Орегон, ставшем ей домом на многие годы. В то же время, мы стали хорошими друзьями в последние два месяца ее жизни: по средствам электронной почты. Я начал переписку 21 ноября 2017-го, и она ответила 24 числа. После этого мы обменялись шестнадцатью письмами, вплоть до ее последнего письма 16 января 2018 года, которое содержало следующее:

Одна из вещей, которые мне нравятся меньше всего – это то, что, будучи очень старой, нет уверенности в своих силах. Один день – взлеты, другой день – падение! Работа с поэзией или с историями – это та работа, которую я всегда хотела делать. Работа, которая успокаивает меня и доставляет удовольствие. Но очень часто нет необходимых ресурсов. Я подозреваю, ваша работа во многом основа вашего благополучия. Надеюсь, вы не сталкиваетесь с периодами вынужденного безделья.

Я дорожу нашей дружбой.

Урсула.

Я ответил только через некоторое время, так как был сильно болен. 3 января 2018 года. Тогда я еще не знал, что Урсула умерла за день до этого. Надеюсь, я отдал ей должное, тем, что я живу, чтобы подготовить ее поэмы для Библиотеки Америки (the Library of America). Думаю, она всегда хотела этого.

Несмотря на то, что я писал о «Левой руке Тьмы» раньше – в 1987-м, затем в 2000-м, – я забыл, о чем говорил, и не хочу принимать это во внимание сейчас. Лучше начну заново говорить об этом чудесном романе. В одном из своих писем Урсула отметила, что роман «Обделённые» был облегчением для нее, и, казалось, она отдает ему предпочтение. Прочитав оба романа, я разрывался между ними. Протагонист романа «Обделённые», Шевак, намного интереснее всех персонажей более ранних книг. Наконец, он и его история провозглашают нечто двойственное, что Урсула Ле Гуин нарекла «неоднозначной утопией».

Во введении к «Левой руке Тьмы» Ле Гуин строго отмечает: «Писательское дело – ложь». Она поясняет:

Я говорю о богах, хотя сама атеистка. В то же время я художник, следовательно, лжец. Не доверяйте всему, что я говорю. Я говорю правду.

Единственная правда, которую я могу понять и выразить логически, определяется как ложь. Психологически определятся как символ. Эстетически определяется как метафора.

Часто в словах Ле Гуин мы слышим эхо трактата «Дао дэ цзин» Лао-цзы, который она переводила с Ситоном как «Книгу пути и сила пути» в 1997-м. Мы переписывались по поводу ее понимания Дао. Стоит признать, моя постоянная проблема — это усвоение материала таким образом, так как он не работает. Я сам всегда держу под рукой копию «Бхагавадги́та», переведённую Барбарой Стеллер Миллер, которую я купил осенью 1968-го, в год публикации. После тысячного прочтения я, думаю, понял, что имел в виду Кришна под «темной инерцией», «страстью» и «ясностью». Но после чтения «Дао дэ цзин» Ле Гуин мне осталось только ворчать о том, что я не понимаю ни воду, ни камень Пути. Может ли быть, что во мне недостаточно женской составляющей? Это не кажется правдивым. Я больше похожу на свою пожилую мать, чем отца. Что меня больше всего трогает в Урсуле, так это безмятежность. Мне этого не хватает.

Комментируя занимательный подход к вопросу сексуальности в «Левой руке Тьмы», Ле Гуин продолжает:

Эта книга не о будущем. Да, оно начнется с объявления о «Экуменском» 1490-97 годе. Но вы, конечно, не верите в это?

Да, конечно, люди в романе — андрогины, но это не значит, что я предсказываю, что так будет через тысячу лет или что все люди будут андрогинными, или что я утверждаю, будто мы, черт возьми, должны быть андрогинными. Я просто наблюдаю, в своеобразной, хитрой и свойственной научной фантастике манере. Так же, как если бы вы посмотрели на людей в определенное время в определённую погоду: какие мы есть. Я не предсказываю и не предписываю. Я описываю. Описываю некоторые аспекты психологической реальности в писательском ключе, а именно изобретение продуманной и детализированной лжи.

Главный вопрос «Левой руке Тьмы» в том, сможет ли Дженли Ай убедить короля Кархида на планете Гетен или Винтер присоединиться к Экумене или союзу многих планет для культурного обмена и налаживания торговли. От лица Дженли Ай ведется большая часть повествования, но часто Ле Гуин переходит к повествованию от третьего лица. Несмотря на то, что Ай человек добрый и адекватный, он никогда не мог полностью понять сознание андрогинов, которых он стремится завоевать. Здесь Ле Гуин предельно точна. Она была склонна не доверять Фрейду, так как ее сердце и ум были с Дао, и все же она показывает, что он имел в виду, заметив, что мысли большинства из нас не могут быть отделены от своего сексуального прошлого.

Довольно жестоко, что Ле Гуин посвящает седьмую главу полевым заметкам некоей Онг Тот Оппонг, женщины-исследователя из Экумены, которая приземляется на Гетен/Винтер, чтобы изучить «Вопрос о сексе». Оппонг предполагает, что тот, кто колонизировал эту странную планету, проводил генетические эксперименты над людьми, чтобы создать Гетенианскую сексуальную физиологию:

Сексуальный цикл длится от двадцати шести до двадцати восьми дней (они предпочитают говорить о двадцати шести днях в соответствии со своим лунным месяцем). В течение двадцати или двадцати двух дней индивидуумы находятся в стадии сомер — отсутствие сексуальной активности. Примерно на восемнадцатый день начинаются гормональные изменения, вызываемые гипофизом, а на двадцать второй или двадцать третий индивидуум вступает в кеммер, период течки. В первой фазе кеммера (по-кархидски, сехер) он остается двуполым. Пол или потенция не достигаются в изоляции.

Гетенианец в первой фазе кеммера в одиночестве или с другим не способен к соитию, но сексуальный импульс в этой фазе исключительно силен, подчиняет себе личность и определяет все ее стремления.<...> С прекращением лактации (вскармливания) женщина возвращается в сомер и снова становится двуполым существом. Впоследствии мать может быть отцом еще нескольких детей.

Последнее предложение, должно быть, восхищало Урсулу Ле Гуин, с ее непревзойденной склонностью к доброжелательной иронии. Это, конечно, радует меня! Мне уже восемьдесят восемь, но даже если бы мне было двадцать восемь, это не помешало бы мне отправиться в ближайший бар. Так как король Аргавен Кархайд одновременно сумасшедший и беременный, поиски Дженли Ай кажутся глупыми, но те оправдываются жертвой героя книги – Терем Харта рем ир Эстравена.

Эстревен появляется в первой главе, но мы видим и слышим его только через искаженное восприятие Дженли Ай. Благородный Эстревен – премьер-министр, покидающий свой пост, он откровенно замечает, что король Аргавен одновременно сумасшедший и глупый. После довольно пугающей встречи с королем Дженли Ай начинает понимать заботу Эстравена о нем и клянется оставить Кархид и отправиться на Оргорейн, соперника и соседа Кархида. Он отправляется на восток, чтобы добыть информацию от Предсказателей. 5 глава – моя самая любимая в «Левой руке Тьмы». «Овладение предчувствием» – глава о Предсказателях. Их лидер Фейкс истинный приверженец Старого Пути, который в конце концов придет к власти в Кархиде. Фэйкс-ткач, ремесло, связанное со сверхъестественным на протяжении всей человеческой истории. Я всегда думаю о восхитительном Ткаче-Основе из шекспировской пьесы «Сна в летнюю ночь», который является единственным человеком, способным видеть и постигать волшебный мир Титании, Пака, Оберона, Горчичного Зерна, Паутинки, Душистого Горошка, Мотылька.

Фейкс – Предсказатель в центре удивительной сцены, в высоком зале, в окружении восьми других фигур, две из которых были совершенно безумны, а один – любопытный извращенный мужчина. В обмен на два рубина Дженли Ай задает вопрос: присоединится ли Кархид к Экумене в течение пяти лет? Внезапно появляется женщина, слившаяся с Фейксом, купающаяся в серебряном свете, закованная в серебряные доспехи и несущая меч. Она громко кричит от боли и страха: трижды «да». Она исчезает. Из этого следует, что через пять лет Гетен станет членом Экумены.

Истинная мудрость Фейкса-Предсказателя кажется мне похожей на попытку Урсулы уклониться от идеи Фрейда о том, что мы должны свыкнуться со своей смертностью:

— Неизвестно, — сказал Фейкс своим мягким голосом, — непредсказуемо — вот на чем основана жизнь. Бездоказательность — вот почва действия. Если бы было доказано, что бога не существует, не было бы религии. Ни жанндарских, ни йомештских, ни очаговых богов не существует. Но если было бы доказано, что Бог есть, религии тоже не стало бы. Скажите мне, Дженри, что известно? Что же неизбежное, предсказуемое, обязательное вы знаете о своем будущем и о моем?

— Что мы умрем.

— Да. Есть единственный вопрос, на который можно отвечать, Дженри, но мы заранее знаем ответ на него. Единственное, что делает жизнь возможной, это постоянная неопределенность. Никто не знает, что его ждет впереди.

Для меня это выглядит как эстетическая формулировка: единственное, что дает возможность читать и перечитывать лучшие романы, – это не знать, что будет дальше, даже если мы читали их раньше. У Ле Гуин, такого же романиста и поэта, какими были Виктор Гюго и Эмили Бронте, сама поэзия становится Предсказанием. Нам нет необходимости отдавать рубины – нужно только читать и перечитывать.

Сюжет романа набирает обороты, когда Эстравен находит Дженли Ай в Оргорейне и предупреждает его, чтобы он не примыкал ни к одной из фракций в этой стране. Позже Эстравен спасает Дженли из тюрьмы. Их побег приводит их к грандиозному походу по льду, в котором они тянут сани вместе. В этом приключении они становятся чрезвычайно близкими друзьями и развивается их взаимопонимание, что приводит к сексуальному влечению,но на этом они останавливаются. В этот момент Ле Гуин делает замечательное ремарку:

Поскольку сейчас у меня кеммер, я предпочел бы вообще не видеть Аи, что весьма затруднительно, поскольку палатка у нас двухместная. Разумеется, основная трудность в том, что у него, благодаря любопытным особенностям земного организма, тоже как бы кеммер, причем постоянный. <...>Я с некоторым смущением объяснил собственное молчание. Боялся, что он станет надо мной смеяться. Он уже давно перестал быть для меня диковинкой или сексуальным извращенцем. Я сам таков. Здесь, на Леднике, каждый из нас уникален, каждый воспринимается как данность, по отдельности; я отрезан от мне подобных, от своего общества и его законов точно так же, как и он от своего. Потом он заговорил об одиночестве, об изолированности от своего мира:

– Ваша раса удивительно одинока даже в своем собственном мире.<...> философию и чувственное восприятие: быть единственным исключением в столь враждебной среде немыслимо трудно; это неизбежно должно было сказаться на вашем мировоззрении.

– Что ж, в Ханддаре… понимаете, там не существует никакой теории, никаких догм… Возможно, ханддараты меньше обращают внимание на пропасти, что разделяют человека и животных, значительно больше интересуясь их сходством, их связями друг с другом, тем единством, тем целым, которое включает в себя все живые существа. – В тот день у меня все время в голове вертелись стихи Тормера Лая, и я произнес их вслух:

Свет – рука левая тьмы,
Тьма – рука правая света.
Двое – в одном, жизнь и смерть,
И лежат они вместе.
Сплелись нераздельно,
Как руки любимых,
Как путь и конец.

Голос мой дрожал, когда я произносил эти строки: я вспомнил, как в своем предсмертном письме ко мне мой брат процитировал те же стихи.

Даосская поэма Ле Гуин дает ей больше, чем название. Именно эту книгу, эту женщину, этот дух неумолимый и странствующий, я, помнится, восхвалял в последнем письме, которое по неведению написал и послал ей на следующий день после ее смерти. Она пишет лучший момент для описания объяснения любви между Эстравеном и Дженли Ай:

...мне казалось, как, наверное, и ему, что именно из того сексуального напряжения, что возникло тогда меж нами, – теперь допустимого и понятного, хотя и неутоленного – и родилось ощущение той уверенности во взаимной дружбе, той самой, что так нужна была нам обоим в этой ссылке и так хорошо была доказана долгими днями и ночами нашего тяжкого путешествия. Преданность и дружба эта вполне могли бы быть названы более великим словом: любовь. Но любовь эта возникла именно из-за различий меж нами – отнюдь не из-за сходства в облике или вкусах, нет, именно различиями порождена была эта любовь, и именно она стала тем мостиком, что неожиданно соединил края бездонной пропасти, нас разделяющей. Стать любовниками было бы равнозначно тому, чтобы снова стать чужими. Мы касались друг друга, но только так, как могли себе это позволить. И на этом поставили точку. Не знаю, были ли мы правы.

Здесь очень отчетливо звучит голос Ле Гуин. Она тоже не уверена, были ли они правы, и я, как ее читатель, тоже не уверен. Это была бы совершенно другая книга, если бы они стали любовниками в полном смысле этого слова. Где-то Ле Гуин отмечала, что истинный предмет ее изображения – брак, и здесь она предлагает шекспировский брак двух сердец. Ле Гуин – это Ле Гуин, она не останавливается на этом. Одно из ее изобретений – мысленная речь, с помощью которой два эмпата могут общаться без речи, этому Ай учит Эстравена:

Я чувствовал, как его мозг погружается в сон, словно то был я сам; связь между нами все еще была прочной, и я, сам уже сонный, в последний раз мысленно позвал его по имени: Терем! Он тут же вскочил как ужаленный, сел, и голос его в темноте прозвучал неожиданно громко: – Арек! Это ты?

Нет, это Дженли Аи: я говорю с тобой мысленно.

Он затаил дыхание. <...>

– Ты позвал меня?.. Это был мой брат. Это его голос я слышал. Он умер. Ты позвал меня… ты назвал меня Терем? Я… Это гораздо страшнее, чем я думал. – Он потряс головой, как человек, который пытается стряхнуть оцепенение, вызванное ночным кошмаром, потом уронил лицо в ладони.

– Харт, мне очень жаль…

– Нет, называй меня по имени. Раз ты можешь говорить голосом моего покойного брата, то, конечно же, можешь звать меня по имени! Разве он назвал бы меня «Харт»? О, теперь я понимаю, почему в мысленной беседе нет места лжи. Это страшная вещь…<...> Но почему ты говорил голосом моего брата? – Он был очень взволнован.

– На этот вопрос у меня ответа нет. Не знаю. Расскажи мне о нем.

– Нусутх… Мой родной брат, Арек Харт рем ир Эстравен, был на год старше меня. Именно он впоследствии стал лордом Эстре. Мы… я, как ты знаешь, ради него покинул родной дом. Он умер четырнадцать лет назад.

Двое Эстравенов были любовниками, инцест не был табу на Гетене. Они поклялись друг другу в верности и родили сына. Теорем воссоединился с Ареком после смерти, когда он доблестно попытается сбежать из Кархида:

Но его уже не было рядом, он мчался вниз по склону холма – замечательный лыжник! – и на этот раз не оглядывался, чтобы проверить, не отстал ли я. Извилистый уверенный след от его лыж пересекал лежащие на белоснежной поверхности черные тени. Он убегал от меня – прямо под пули пограничной охраны. <...>Он уже умирал, когда я подбежал к нему, неловко рухнув на снег, вывернув ноги в лыжных креплениях; лыжи как-то неловко торчали вверх. У него была разворочена половина груди. Я бережно поднял его голову ладонями, заговорил с ним, но он мне так ни слова и не сказал, только, как бы отвечая на всю мою отчаянно устремившуюся к нему любовь, прокричал мысленно, преодолевая болезненно ломающийся мозг и предсмертную душевную муку, только раз, но очень отчетливо: Арек! И все. Я сидел скрючившись в снегу и держал его голову, пока он не умер. Они позволили мне это. Потом заставили меня подняться и повели; его несли следом; мы все шли в одном направлении, только дороги у нас с ним теперь были разные: меня вели в тюрьму, а он уходил во Тьму.

Надо отдать должное мастерству Ле Гуин, что каждый раз, когда я перечитываю этот момент, мне становится очень грустно. В какой-то степени Дженли Ай играет роль Горацио для Гамлета-Терема Эстравена, но шекспировский Гамлет умирает в апофеозе, тогда как Терем спускается в ледяную тьму, выкрикивая имя своего давно умершего брата, как будто Дженли слился с Ареком.

Старый князь посмотрел сперва на юношу, потом на меня.

– Это Сорве Харт, – сказал он, – наследник Эстре, сын моего сына.

У них не существует запрета на инцест, я достаточно хорошо это знал, но все же мне, землянину, трудно было воспринять это сердцем и странно было видеть отсвет души моего друга на лице мрачного, с яростно блестящими глазами мальчика. На какое-то время я лишился способности говорить. А когда наконец снова заговорил, голос мой слегка дрожал:

– Король намерен публично отказаться от своего приговора. Предателем Терем не был. Разве имеет значение, как его называют всякие глупцы?

Князь медленно и спокойно кивнул.

– Имеет, – сказал он.

– Вы прошли через Ледник Гобрин вместе с ним? – спросил Сорве. – Вы и он? Вдвоем?

– Да, прошли.

– Мне бы хотелось послушать историю об этом переходе, господин Посланник», – сказал старый Эсванс очень спокойно. Но мальчик, сын Терема, с трудом, заикаясь, проговорил, перебивая старика:

– Вы ведь расскажете нам, как он умер?.. Расскажете о других мирах, что существуют среди звезд?.. И о других людях, о другой жизни?

У Ле Гуин особый талант к концовкам. В голосе мальчика Сорве мы снова слышим голос духа Терема, и мы вновь осознаем ироническую необходимость его смерти, жертвы, чтобы открыть свое закрытое общество для инаковости, на это указывает тройное повторение рефрена «другой».

Статья была взята из книги Гарольда Блума «The Bright Book of Life: Novels to Read and Reread»

Автор: Гарольд Блум (Harold Bloom)

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ

В группу Клуб переводчиков Все обсуждения группы
51 понравилось 6 добавить в избранное

Комментарии

Комментариев пока нет — ваш может стать первым

Поделитесь мнением с другими читателями!

Читайте также