Почему мы должны читать незаконченные романы?

Дважды за последние три года я читал будущим бакалаврам лекцию в Стэнфорде под названием «Незаконченные романы». План прост: я и мои ученики прочитали подборку довольно старых романов, которые остались незаконченными либо потому, что автор умер в какой-то момент во время процесса сочинения, либо (в одном случае) потому, что они потеряли интерес к проекту, который когда-то оказался стоящим. Попутно во время этих лекций мы говорим и пишем обо всем интересном, что обнаружили.

Как и в любом курсе, в этом были ключевые проблемы (вопросы на экзамен – прим. пер.), на которые можно ответить разными способами, например, об исторических обстоятельствах, в которых оказывался автор. Я составил программу, используя романы XIX века, потому что, на мой взгляд, незавершенность выглядит особенно странно на фоне исторической эпохи Викторианства, с ее акцентом на полноте и всеобъемлющем. (То, что мои исследования сильно смещены в сторону XIX века, также является фактором для выбора авторов.) И неизменно три романа всегда попадают в список. Сандитон Джейн Остин, брошенный незадолго до того, как она умерла от болезни, которая, вероятно, была лимфомой Ходжкина, уносит нас в приморский городок и дает нам первые увертюры в готовящемся придворном заговоре и далее – ничего близкого к его окончательному разрешению. Повествование Артура Гордона Пима из Нантакета Эдгара Аллана По, его единственная попытка создать роман, перенеся своего героя на полярный остров Цалал и оставив его безнадежно застрявшим там, а его постскриптум обещает будущие главы, которые так и не появятся. Тайна Эдвина Друда Чарльза Диккенса изображает исчезновение вспыльчивого молодого инженера из старого английского соборного городка – а затем обрывается в подходящей мелодраматической манере, оставляя его потерянным навсегда. Обратите внимание на отсутствие спойлеров здесь. Я не собираюсь портить вам чтение.

Даже если эти романы звучат хорошо, возможно, перспектива их прочтения менее привлекательна. Имея на выбор столько блестящих законченных романов по всей мировой литературе, почему вы намеренно страдаете от недостатков незаконченного? Тогда есть вопрос о жанре. Разве суть романа об ухаживании Остин или чьем-либо загадочном убийстве не в том, чтобы выяснить, как все проблемы связаны, каждая проблема решена раз и навсегда?

Ну да и нет. Следует подчеркнуть, что ни один из вышеперечисленных авторов не проявил ни капли наивности в отношении концовок. Если каждый роман Остин, в его последней или двух главах, кажется, переключается на круиз-контроль, скользя к какому-то идиллическому месту назначения, то тут путь полон выбоин, некоторые из них больше похожи на кратеры. Рассказчик из Мэнсфилд-парк заявляет, что «не терпится восстановить всех» – но действительно ли это восстановление, которое мы находим в изгнании Марии Бертрам вместе с миссис Норрис в другое графство? В Убеждении риторический вопрос, который возникает сразу после того, как Энн и Вентворт наконец примирились, – «Кто может сомневаться в том, что последует?» – может относиться не к личной жизни любовников «Счастье навсегда», а к более позднему и даже менее вероятному воссоединению: война Наполеона и Французской империи в 1815 году, которая могла разлучить военную пару Остин как пары большей части Европы.

В более коротких произведениях По, таких как Черный кот, происходящее напрягает воображение, чтобы представить рассказчика, живущего в последний момент истории (даже если ничто на самом деле его не убило). Диккенс, со своей стороны, никогда не уклонялся от финала, где решается все. Самым крайним случаем является Большие надежды, когда Пип вспоминает, как покинул руины дома Сатис вместе со своей недостижимой любовью к Эстелле и признается: «Я видел тень возможности не расставаться с ней». При чтении в таком тусклом мерцающем свете истины незаконченные романы в большей степени начинают походить на законченные.

Частично это является целью для слушателей курса: разрушить то, что кажется очевидным различием между развитием и результатом, завершением и непрерывностью. При внимательном рассмотрении на удивление трудно сказать, что делает роман или любое письменное произведение действительно законченным. Это публикация? «Пим» был опубликован при жизни По, однако он пронизан сюжетными дырами и другими ошибками, такими как две двадцать третьих главы, постоянные морские нарушения правил и любимая собака детства, которая каким-то образом исчезает на полпути. Это автор решает? Эдвард Олби опубликовал «Домашнюю жизнь», свой первый акт из «Истории зоопарка» 1958-го года, в 2004 году. И завершил таким образом пьесу (!), которая была более чем закончена по мнению театралов на протяжении почти пяти десятилетий. Или вот разногласия вокруг публикации в 2015 году романа Харпер Ли Пойди поставь сторожа, который читатели даже не могли единогласно рассматривать как самостоятельный роман (не был ли это только первый набросок «Пересмешника»?), сделали эти вопросы видимыми в их книгах. Самый тревожный аспект – они всегда с нами. На каком-то уровне письмо не терпит окончательности. Ничто никогда не заканчивается, тем более, пока оно все еще читается.

Но эксперименты по чтению, независимо от того, проводятся ли они в классе или где-либо еще, имеют ценность не только книжную. Второй раз, когда я преподавал «Незаконченные романы», был в прошлом осеннем квартале – период, определяемый постоянной эскалацией смертей от COVID-19 и президентскими выборами, на которых проигравший кандидат отказался уступить. Сейчас не время для историй, которые заканчиваются счастливо или иначе. Это было время для перекрестного изучения нашей зависимости от локдауна и для реализации нашей способности функционировать, не выходя из дома. Сложные встречи Остин вне зависимости от пола и класса, путешествие По в подсознание рабовладельца, призрачные размышления Диккенса о преступлении и наказании – как можно было в 2020 году читать этот материал невинно или без какой-либо личной заинтересованности? Не имея возможности дать моим ученикам ощущение финала, незаконченные романы преуспели как убедительные напоминания о том, что такие конструкции, как раса, пол и справедливость, сами по себе постоянно находятся в процессе. Теперь, когда президентство Трампа клонится к своей кончине, вероятно, чтобы снова возникнуть в какой-то другой коварной форме, подобные напоминания кажутся еще более плодотворными и необходимыми, чем обычно.

Когда «Александр Гамильтон» Лин-Мануэля Миранды называет Америку «великой незавершенной симфонией», он имеет в виду обнадеживающую ноту. Незавершенность создает на наших глазах источник возможностей. Она делает и кое-что еще, при этом так же хорошо. Она (незавершенность) может оставаться памятником упущенной возможности, пустотой, которую никогда не заполнить, жаждой, которую невозможно удовлетворить. И она может охватывать удивительно широкий спектр нашего социального и политического дискурса. Клэр Петтитт в своей недавней книге «Серийные формы» утверждает, что серийность – незавершенность в ее наиболее распространенной форме – является определяющим атрибутом современности. На самом деле, не рассматривая каких-либо других кандидатов на это грандиозное открытие, я считаю ее аргумент убедительным, особенно когда он подчеркивает необычайный диапазон эффектов и идеологий, которым с равной силой поддается серийность. Серийность способствует капитализму и неолиберализму, с одной стороны, даже если она обеспечивает формы сопротивления, такие как марксистская критика, с другой. Это способ происходить, характеризующийся постоянным накоплением частей к тому пока еще неизвестному целому, паззлу, к которому приближается мир.

В основном я призываю студентов выполнять два типа упражнений на протяжении всего курса. Первый – своего рода детектив, во многом похожий на стандартное внимательное чтение. Присмотревшись к фрагментам романа, можем ли мы угадать, какой вывод сделал бы автор, имея достаточно для написания времени и готовности довести дело до конца? Второй тип упражнений включает в себя развенчание авторского замысла и завершение этих романов так, как мы считаем нужным, со всеми радикальными эффектами, которые могут иметь современные представления. Я хотел бы, читатель, чтобы ты услышал каждую из подробных, подрывных и часто дьявольски умных судьб, которые моя последняя группа студентов замышляла для бедного Эдвина Друда, и последующий разговор о том, что именно значит для нас переделать Диккенса на наш собственный манер. (В качестве примечания: если вы хотя бы читали о мюзикле Drood, в котором один из восьми возможных убийц раскрывается на каждом шоу, в зависимости от того, как проголосует публика, бросьте эту статью сейчас и отправляйтесь в википедию. Или лучше на YouTube.)

Эти два подхода не исключают друг друга. Невозможно выбрать только один вид упражнения. Более десяти недель я наблюдал, как мои ученики объявляли о смерти автора а-ля Барт и оживляли его, как им казалось, наилучшим образом. Иногда Диккенс был окончательным арбитром в определении истинного смысла своего текста; в других случаях его приходилось переучивать писать. Значит, важнее всего диалог между прошлым и настоящим, в котором обеим сторонам есть чем дышать и есть что сказать.

В этом и состоит преимущество незаконченных романов. Читая их, мы узнаем, как лучше всего справляться с существованием в неидеальном незавершенном мире. Как докторант, влюбленный в образование, я также учусь, как управлять этими герменевтическими возможностями, и где мое понимание их может быть пересмотрено или, наоборот, сделано более достоверным. Работа продолжается.

Автор: Мэтью Редмонд

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ