The New York Times: Почти столетие спустя мы всё еще читаем – и переосмысливаем – «Великого Гэтсби»

Автор: Парул Сехгал (Parul Sehgal)

Долгое время я придерживался ничем не подтвержденного мнения, что проще создать главного героя, чем по-настоящему запоминающегося второстепенного персонажа. Однако порой один лишь силуэт, созданный несколькими штрихами пера, парой харизматичных прилагательных, предстает куда более значимым достижением, рожденным избытком остроумия и энергии, излишками любви автора к выдуманному им миру, которые находят выражение в желании оживить даже самых незначительных его обитателей.

Ф. Скотт Фицджеральд превосходно справлялся с второстепенными персонажами. Мало кому удается описать более живого соседа, кондуктора поезда или, чаще всего, бармена. Возьмем, к примеру, Совиного Глаза (как его называют из-за больших очков), одного из многочисленных завсегдатаев вечеринок в особняке Гэтсби. При первой нашей встрече он случайно забредает в библиотеку и, кажется, не в состоянии уйти оттуда – стоит парализованный, в пьяном восхищении уставившись на книги.

Интересно, не похожи ли мы все на Совиного Глаза? Спустя почти столетие после выхода Великого Гэтсби мы затерялись в доме Гэтсби, скованные вечным перерождением.

И это перерождение захватит еще больше людей, когда календарь покажет 2021 год и истечет срок действия авторских прав на роман. Уже в январе выйдет новое издание в серии «Современная библиотека» с предисловием Уэсли Морриса, критика из «Нью-Йорк Таймс», и еще одно, от издательства «Penguin», с предисловием писательницы Мин Чжин Ли . Месяц также принесет приквел – роман Майкла Фарриса Смита «Ник» (Nick).

Всё это – лишь продолжение тенденции, намеченной более ранними экранизациями, театральными постановками и прочими адаптациями. В «Нидерландах» ( Netherland ) Джозефа О'Нила действие романа перенесено на Манхэттен эпохи «после 11 сентября», в «Горском» ( Gorsky ) Весны Голдсуорси – в Лондон 21-го века (наш бутлегер стал при этом русским миллиардером, связанным с поставками оружия), в книге Стефани Пауэлл Уоттс «Никто не придет, чтобы нас спасти» (No One Is Coming to Save Us) – в дом темнокожей семьи, живущей в современной Северной Каролине. «Гэтсби» послужил источником вдохновения для иммерсивного театра, романов в жанре янг-эдалт и песни «Happiness» из последнего альбома Тейлор Свифт, где сплетены воедино строки и образы из романа. Даже у самых незначительных персонажей были свои спин-оффы – Пэмми, которой в книге Фицджеральда было всего три года, рассказала собственную историю в романе Тома Карсона «Дочь Дэзи Бьюкенен» ( Daisy Buchanan's Daughter ). И это не считая массы «Фицджеральдианы» – новых биографий и научных трудов, не говоря уже о куче кустарных исследований, посвященных Зельде Фицджеральд, недавно получившей новое рождение в качестве феминистской героини.

Литературный термин для обозначения такого изобилия интерпретаций, порожденных масштабным влиянием романа на воображение, – безумное перенасыщение.

Почему бы мне не высказаться жестче? Возможно, потому, что книга занимает такое своеобразное место в культуре. Существует ли другой роман, столь прочно вошедший в канон и учебную программу, чьи литературные достоинства и моральные принципы оспариваются так регулярно и страстно? Мы не имеем в виду книги вроде Приключений Гекльберри Финна , которые погрязли в непрекращающихся запутанных дебатах о расистских формулировках и цензуре. Вопрос, касающийся «Великого Гэтсби», проще и страннее: умел ли Фицджеральд писать? Можно ли считать книгу шедевром – тем самым, который Т.С. Элиот назвал «первым шагом американской прозы, сделанным со времен Генри Джеймса », – или, как выразился Гор Видал , это произведение писателя, который был «едва грамотным»?

Роман стал целью всех содержащихся в нём колкостей; каждое из горьких замечаний Фицджеральда рано или поздно адресуется его книге. Как Ник удивляется, наблюдая за Гэтсби, так и читатели задаются вопросом о романе: то, что я вижу – это поверхностность или чудесная глубина? Подобно Дэзи, книга высмеивается за свою показную миловидность. Как и Ника, её обвиняют в пассивности или, что еще хуже, в соучастии в том действии, что она критикует.

Даже у ценителей романа найдутся свои споры: книга хороша, но превосходна ли она?

Превосходна – хотя и не с той степенью уверенности и совершенства, что присущи тщательно ограненным драгоценным камням. Это величие крайне пространного, неустойчивого, скользкого текста. На подмостках его аккуратной трехактной структуры и тщательно выстроенной симметрии прорастает неуправляемая смесь жесткого морализма и дикой амбивалентности, увлечения богатством и презрения к нему, сочувствия наряду с желанием наказать своих героев.

Первое издание «Великого Гэтсби»

Когда пишешь о книге, которую читают так много, как «Великого Гэтсби», отдельное удовольствие составляет обязательное упражнение по подготовке сюжетного резюме. Ты вспоминаешь Ника Каррауэя, нашего рассказчика, который живет на Лонг-Айленде по соседству с загадочным богачом Джеем Гэтсби. Гэтсби, оказывается, тоскует по кузине Ника, Дэзи, а его блестящая жизнь служит лишь приманкой, чтобы произвести на неё впечатление, вернуть её. Дэзи томится замужем за грубым Томом Бьюкененом, который, в свою очередь, связывается с замужней женщиной, обреченной Миртл. От всех этих вечеринок и интрижек Нику становится очень тошно. Далее следует мрачная кульминация, в которой Миртл попадает под машину, за рулем которой сидит Дэзи. Во всем обвиняют Гэтсби, поэтому муж Миртл пристреливает его в бассейне и кончает с собой. Бьюкенены незаметно покидают город, выйдя сухими из воды. Спустя два года Ник пишет эту книгу, пребывая, как мы понимаем, в исступлении отвращения.

Сам Фицджеральд гордился своим достижением. «Думаю, мой роман – лучший американский роман из когда-либо написанных», – заявлял он. Однако книга поставила в тупик рецензентов и плохо продавалась. «Из всех рецензий, включая даже самые восторженные, ни одна не имела ни малейшего представления, о чем эта книга», – писал Фицджеральд критику Эдмунду Уилсону.

Этот вопрос по-прежнему остается нерешенным. К книге относились как к красивой, совершенно несерьезной по сути безделушке. В 1984 году в статье в «Таймс» Джон Кеннет Гэлбрейт вынюхал, что Фицджеральд интересовался изображаемым им классом лишь поверхностно. «Именно жизнь богатых – их удовольствия, страдания и предполагаемое помешательство – занимает его, – писал он. – Их социальные и политические устремления от него ускользают, как сам он избегал подобных вещей в собственной жизни».

Подобная интерпретация позднее была перевернута с ног на голову. Оба новых издания проливают свет на красоту книги – убедительность её обращения к гротеску (Моррис сравнивает персонажей с «Настоящими домохозяйками») (Real Housewives – американская медиафраншиза, состоящая из нескольких реалити-шоу о жизни богатых домохозяек, проживающих в различных регионах по всей территории США; прим. перев.). Оба эти издания доказывают, что ценность книги заключается в её критике капитализма. Ли описывает Фицджеральда как «поклонника Карла Маркса» и пишет, что «Гэтсби» сохраняет «современность, показывая главные точки пересечения социальной иерархии, белой женственности, белой мужской любви и неограниченного капитализма». Моррис тоже игнорирует роман между Гэтсби и Дэзи, зато пишет о «капитализме как эмоции, переживании»: «Гэтсби встречает Дэзи, будучи бедным солдатом, и чувствует, что она нуждается в большем достатке, поэтому пять лет спустя он возвращается в образе почти пародии на такой достаток. Так что главная трагедия здесь – это смерть сердца».

В сложной манере Фицджеральда мы можем рассмотреть доказательства сказанного, если присмотримся к тексту и биографии автора. Его терзали горечь и глубокая зависть к богатым. «Я никогда не мог простить богатых за то, что они богаты, и это окрашивало всю мою жизнь и работу», – писал он своему агенту. Но это был тот же человек, который в детстве любил притворяться подкидышем средневекового короля. Тот же человек, что влюбился в Зельду, потому что она выглядела дорого.

Так много болтовни для критиков, которые жаждут меньше двусмысленности, меньше халтуры и более сильных моральных позиций. Как и для тех, что считают морализаторство тяжеловесным и жаждут большей тонкости. Какие еще волны анализа ждут нас по мере того, как в нашу жизнь будут врываться новые нарративы? Как может одна история поддерживать их все? Чем больше раз мы возвращаемся к этому тексту, тем яснее становится, что взращивание восхищения способно послужить одним из путей к литературному бессмертию, но взращивание бесконечных интерпретаций способно стать более безопасным выбором. В конце концов, быть второстепенным персонажем – большая честь.

Перевод: Count_in_Law
Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ