Чимаманда Нгози Адичи: «Я пессимистичный оптимист»

Мэгги О'Фаррелл : В своем выступлении на Ted Talk в 2009 году ты говорила об опасности межкультурных недопониманий из-за того, что читатели воспринимают историю весьма однобоко. Произошли ли за прошедшие годы какие-либо улучшения или мы продолжаем цепляться за единую трактовку исторических событий?

Я считаю, что улучшения определенно имеют место быть. Среди тех, кто читает и анализирует прочитанное, есть понимание того, что важно рассматривать историю с разных ракурсов. Но меня беспокоит, что такой подход иногда слишком морализируется. Нельзя читать и публиковать книги и писателей только потому, что это «хорошо» воспримут. Мы должны делать это, потому что это разумно и давно уже должно было стать нормой.

Бернардин Эваристо : Читаешь ли ты рецензии на свои книги? Если нет, то почему? Если да, влияют ли они в дальнейшем на твои новые книги?

Нет. Думаю, это из-за самосохранения и боязни попасть под чье-либо влияние. Плохие рецензии приведут меня в ярость, а хорошие могут ввести в заблуждение.

Диана Эванс: Половина желтого солнца — мой любимый и, как мне кажется, самый возвышенный из всех твоих романов. Однако я также люблю Американху за ее дерзкую современность. Какой мир — прошлый или настоящий — подпитывает твою музу, и как не потерять ее в наше дикое время публичности? Что поддерживает экзистенциальный императив художественной литературы?

Врожденный голод, потребность писать и творить. Я чувствую себя самой счастливой, когда пишу. Этот голод во мне всегда, но ты права — иногда мешает шум. Сегодня, к сожалению, я пишу намного медленнее, чем когда я работала над «Половиной желтого солнца». Но я виню в этом свой возраст, а не наше дикое время и общественную жажду публичности.

Аминатта Форна: Обе твои страны — Нигерия и США — сейчас переживают политические потрясения. Мне кажется, что нигерийские и африканские писатели в целом уже давно вовлечены в политику. Между их искусством и политикой нет конфликта. В то же время в США романисты часто избегали любого вмешательства в их работу со стороны политики. Каким ты видишь будущее американской литературы на фоне всего произошедшего в последние годы?

У Америки всегда была уйма политических и социальных проблем, которыми стоило заняться уже давно. Но писателям обычно внушали, что их участие в политике снизит художественную ценность их книг. Это ложь! И об этом знает большинство писателей по всему миру.

Сможет ли трампизм вытащить голову американской литературы из песочного кокона? Я в этом сомневаюсь. Сейчас появилась новая либеральная политическая ортодоксия, которая, на мой взгляд, задушит искусство, особенно литературу, в Америке. Станет ли трампизм предметом литературы? Уверена, что да. Но будет ли такое искусство успешным? Сомневаюсь. Оно потребует от автора признание того, что персонаж, полностью поддерживающий Трампа, — абсолютно нормальный человек. Я уже вижу этого писателя, который впадает в панику при мысли о негативной реакции в социальных сетях. Еще бы! Он же совершил преступление — «содействовал злу Трампа» или что-то в этом роде. Идеологическая чистота — штука опасная; она становится той призмой, через которую пропускают многие американские книги. Идея, что трампизм — это «не мы», которая сейчас является главной среди тех, кто пишет книги и кто их читает, обязательно затруднит и честный подход к трампизму.

Инуа Эламс: Есть ли какие-либо другие моменты или периоды в бурной истории Нигерии, о которых бы стоило рассказать? Как бы героиня «Американхи» Ифемелу отреагировала на протесты #EndSars [против жестокости полиции] в Нигерии?

Да. Я бы хотела увидеть картину городской и сельской колониальной Нигерии, например, в экранизации романа Бучи Эмечеты Радости материнства (The Joys of Motherhood). Также хотелось бы увидеть что-нибудь о доколониальной Западной Африке, что-то, что будет основано на исторических свидетельствах и исследованиях.

Элизабет Дэй: Кто ты — оптимист или пессимист, и почему?

Я пессимистичный оптимист. Потому что я все еще верю, что все будет хорошо, но знаю, что не будет.

Али Смит : Обе формы — и роман, и рассказ — в твоем исполнении блистают. Лучше всего разницу между ними, на мой взгляд, описала Синтия Озик. Она написала: «Рассказ — своего рода могущественный талисман, который мы берем с собой в путешествие; находка, которая освещает все вокруг. Роман — это путешествие само по себе; в конце него мы имеем все шансы осознать, что изменились». А что ты думаешь об этих формах?

Я никогда раньше не сталкивалась с этим описанием, но оно мне нравится. Иногда рассказы я пишу дольше, чем романы. У меня есть рассказ, который я начала еще в 2004 году, но он все еще не закончен. С другой стороны, в эмоциональном и моральном плане они отнимают у меня меньше, да и просят тоже меньше. С ними у меня намного больше шансов остаться довольной своей работой.

Кэндис Карти-Уильямс : Чувствовала ли ты когда-нибудь вину за то, что не пишешь?

Да, но чаще это чувство подавленности и депрессии.

Вик Хоуп: Какие моменты из истории Нигерии, которые стали частью «Половины желтого сонца», на твой взгляд, повторяются в беспорядках, которые страна переживает прямо сейчас?

Мы так и не смогли проститься с диктатурой, которая царит в стране еще с британского колониализма.

Джон МакГрегор : Иногда кажется, что люди думают, будто писатели только тем и заняты, что читают книги. Но мне интересно, откуда еще ты черпаешь вдохновение? Есть ли мелодия, которая в этом странном и ужасном году заставила тебя танцевать; фильм, который ты поставила на повтор; телешоу, которое ты смотрела запоем, или что-то еще — подкаст, радио-шоу, например, — что помогло прожить день или изменило твое восприятие мира?

Отличный вопрос! Как ужасный танцор, я обойду эту часть вопроса. Я люблю скандинавские сериалы, если в них нет ничего сверхъестественного. Люблю смотреть на картины, особенно те, которые мне нравятся — они помогают мне чувствовать себя спокойно. Когда я работаю, музыка — это шум. Если мне не удается настроиться на творческую волну, я обращаюсь к поэзии, кинематографу или телевидению. У меня мрачная тяга к фильмам о Холокосте, но только если они сняты европейцами. Я не согласна с американским взглядом на трагедию — слишком он какой-то «сахарный». Не люблю комедии, но мне нравятся фильмы, которые заставляют меня смеяться.

Я расстраиваюсь, когда, приезжая в Лагос, не могу смотреть некоторый контент на Amazon Prime и Britbox, потому что он ограничен для страшной и темной Африки.

Майкл Донкор : Что в творческом процессе доставляет тебе больше всего радости и/или удовольствия?

Когда пишется легко, предложения рождаются законченными, а персонажи живут, меня внезапно окутывает чувство, что с миром все до абсурда хорошо.

Сара-Джейн Ми: Была ли в твоей жизни такая книга, которая оставалась с тобой еще долго после того, как ты ее прочитала?

Их так много. Сто лет одиночества . Я прочитала ее в 10 лет, и многие отрывки оттуда до сих пор живы в моей памяти.

Маргарет Басби: Впервые я столкнулась с твоей книгой в 2002 году, когда входила в состав жюри «Премии Кейна». Ты тогда заняла второе место после Биньяванги Вайнайны. Какое значение ты придаешь наградам сейчас?

Такое признание всегда значимо, но много лет назад я приняла решение, что для меня важнее то, что мои книги читают. Тетушка Маргарет, спасибо тебе за доброту и за все, что ты сделала для британской литературы.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ