Пойманная течением времени

В своем новом эксклюзивном эссе Маргарет Этвуд размышляет о течении времени и о том, как создавать искусство вне времени в быстро меняющемся мире.

Я могу сказать с некоторой долей уверенности, заглянув в жалкое подобие своего дневника, что написала стихотворение «Нежно» на третьей неделе августа 2017 года в стратфордском закоулке канадской провинции Онтарио либо карандашом, либо шариковой ручкой (надо бы проверить) на каком-то клочке бумаги, который мог быть, чем угодно: как старым конвертом, так и списком покупок или же страницей из блокнота – надо бы тоже это проверить, но я всё-таки склоняюсь к блокноту. Я писала на канадском английском начала 21-го века, что объясняет фразу «насрать больше», которую вы никогда бы не встретили, например, в стихотворении «In Memoriam AHH» (опубликовано в 1850 году – прим. пер.) Теннисона, хотя что-то подобное могло появиться в одной из наиболее просторечных сказок Чосера. Затем я вынула стихотворение из ящика, более-менее расшифровала свой почерк и перепечатала в цифровой формат в декабре 2017 года. Я точно это знаю по идентификатору даты и времени в документе.

Стихотворение было составлено примерно так, как я описала выше. Я действительно шла по тротуару, довольно медленно. Мои колени были в неважном состоянии из-за того, что я недавно провела пять часов в скрюченном положении на заднем сиденье автомобиля с полуторагодовалым ребенком и заваленная кучей багажа. (Сейчас мне уже гораздо лучше, спасибо. По крайней мере, если говорить о коленях.) На самом деле, я несла полчашки кофе навынос с неудачной пластиковой крышкой. (Сейчас уже доступны усовершенствованные варианты благодаря справедливому возмущению загрязнением пластиком.) Медленная ходьба ведет к размышлениям, а они приводят к поэзии. Парковые скамейки – мои друзья, и дождя не было. Последовали каракули.

Почему же я шла одна, а не с Грэмом Гибсоном, вместе с которым мы прошли много сотен миль с 1971 года в таких разных местах, как: Шотландия, Оркнейские острова, Куба, Норфолк, смешанный лес на севере Канады, юг Франции, канадская Арктика и Северо-Западные территории? Прогулки были одной из наших главных радостей – прогулки и гребля на каноэ, до тех пор, пока его не начали беспокоить колени – раньше, чем меня. Итак, он был в отеле в Стратфорде, в котором мы останавливались из года в год, а я ковыляла за продуктами, попутно заправляясь кофеином. Мы приехали в Стратфорд, чтобы, как и каждый год, увидеть сплав из шекспировских постановок, мюзиклов и сюрпризов. Выступала ли я вдобавок к этому? Возможно, так как именно за год до этого я опубликовала «Ведьмино отродье» – мой современный роман-импровизацию на тему шекспировской пьесы «Буря», действие которого неслучайно происходит во время фестиваля, имеющего более чем мимолетное сходство со стратфордским в Онтарио. Когда смотришь пьесы Шекспира, исследуешь Шекспира, пишешь о Шекспире – это сразу наталкивает на созерцание устаревших слов: слов, которые исчезают; гибкости языка – всего языка: слово «gay» (прим.: переводится как «человек с нетрадиционной сексуальной ориентацией» и как «веселый, радостный») раньше имело значение «happy» (переводится как «веселый, счастливый» – прим. пер.) и когда-то употреблялось полусветом – это, в свою очередь, рождает мысли о быстром течении времени.

Это на переднем плане. Незадолго до этого у Грэма обнаружили деменцию в 2012 году – мы уже 5 лет жили с этим диагнозом. «Какой прогноз?» – спросил он тогда. «Либо течение болезни будет медленным, либо быстрым, либо ваше состояние будет таким же, как сейчас – точно мы не знаем», – ответил врач. На момент августа 2017 года болезнь развивалась достаточно медленно, но часы тикали. Мы знали, с чем мы имеем дело, но не знали, на какой срок можем рассчитывать. Как оказалось, Грэм умер ровно через два года – в сентябре 2019 года, через два дня после публикации в Лондоне моей книги «Заветы» : он перенес обширный геморрагический инсульт, типичный для сосудистой деменции – Грэм ушел в мир иной приблизительно в то время и таким образом, как он хотел. Быстро, относительно безболезненно, и пока он был в здравом уме и твердой памяти.

Мы много об этом говорили. Мы старались не проводить слишком много времени в мрачном настроении.

Нам удалось сделать многое из того, что мы хотели, умудрившись насладиться каждым счастливым мгновением. Я оплакивала Грэма заранее: все стихи о нем в сборнике «Нежно» были написаны еще до его смерти.

В то же время мы работали над телесериалом «Рассказ служанки»: он вышел в апреле 2017 года и, по сути, был сенсационным феноменом. Его многочисленные победы на Эмми были еще впереди, как и запуск великолепного мини-сериала по роману «Она же Грейс» , но оба эти проекта все еще занимали мои мысли. Оба они также были подсвечены зловещим отблеском президентских выборов 2016 года, от которых ощущения были такими же, как от этих кошмарных фильмов, когда ты ожидаешь, что из торта выпрыгнет девушка, а вместо нее выскакивает Джокер. Если бы победила Хилари Клинтон, телесериал «Рассказ служанки» был бы выстроен так, как будто мы от пули увернулись. Как бы то ни было, зрительская аудитория проекта была не только очень обширна, но и ужасно поражена. Однако сейчас мало кто ожидал, что попытки подорвать основы американской демократии: независимые, исправно работающие средства массовой информации, судебную систему, отдельную от исполнительной власти, уважение к конституции и вооруженным силам, которые обязаны своей преданностью стране, как это прописано в конституции, а не какому-то королю, хунте или диктатору – окажутся такими успешными к ноябрю 2020 года.

Роман «Она же Грейс», основанный на реальном двойном убийстве середины XIX века, собирался зловеще перекликаться не только с верховным рукосуем (речь идет о Дональде Трампе – прим. пер.), но и с движением Me Too. Мини-сериал вышел на экраны в сентябре, обвинения Харви Вайнштейну всплыли в октябре. Но ничего из этого еще не произошло, пока я ковыляла по улице, размышляя над исчезающим словом «dearly» (переводится как «нежно» – прим. пер.).

Чем же еще я занималась в августе 2017 года? Я начала писать свой роман «Заветы» примерно за год до выборов, но уже в процессе подготовки к ним. На протяжении более 30 лет я говорила, что не буду работать над продолжением «Рассказа служанки» и, думая так, я наблюдала, как, несмотря на то, что в 90-е годы после окончания холодной войны мир отходил от диктатур, всё изменилось снова после событий 11 сентября. Успешные перевороты устраивают во времена хаоса, страха и социального недовольства, и к августу 2016 года мы уже наблюдали многое из этого не только в США, но и во всем мире. Еще в 1985 году мы знали, что миру Гилеад (вымышленное тоталитарное государство, в котором происходит действие романа «Рассказ служанки» – прим. пер.) пришел конец – иначе он не стал бы предметом научного симпозиума более двухсот лет спустя – но мы не знали, каким образом. В августе я была на начальной стадии, нащупывая почву и изучая возможности, но мне предстояло отправить в издательство начало книги не ранее февраля 2017 года.

Невозможно одновременно работать над написанием романа и смотреть по две пьесы в день. Однако есть возможность писать стихи. Что я и делала.

Итак, представляю вам «Нежно» – стихотворение, являющееся частью современной эпохи, хотя и утверждающее обратное. Оно не совсем о memento mori, скорее, взывает к memento vita.

Процитирую Урсулу Ле Гуин (чей некролог я вскоре написала, хотя на данный момент и этого еще не произошло):

В молчании — слово,
А свет лишь во тьме.
И жизнь после смерти
Проносится быстро,
Как ястреб, что мчится
По сини небесной
Пустынной, бескрайней…

Стихи, как и все остальное, создаются в определенное время (две тысячи лет до нашей эры, 800 год нашей эры, 14 век, 1858 год, первая мировая война и т.д.). Плюс их пишут в определенном месте (Месопотамии, Великобритании, Франции, Японии, России) и именно в том месте, в котором поэта застают обстоятельства (в кабинете, на лужайке, в кровати, в окопах, в кафе или самолете). Часто стихи сочиняются устно, а потом записываются на какой-то поверхности (глине, папирусе, пергаменте, бумаге, цифровом экране) с помощью некоторого письменного инструмента (штифта, кисти, гусиного пера, стального пера, карандаша, шариковой ручки, компьютера) на определенном языке (древнеегипетском, староанглийском, каталонском, китайском, испанском, хайда).

Представления о том, какую задачу должно выполнять стихотворение (восхвалять богов, превозносить очарование возлюбленных, прославлять воинственный героизм, восхвалять герцогов и герцогинь, срывать маски с элиты власти, размышлять о природе, ее созданиях и ботанике, призывать простолюдинов к восстанию, приветствовать Большой скачок, рассказывать без обиняков о своем бывшем и / или о патриархате), сильно разнятся. Способы, какими стихотворение должно быть оформлено для выполнения этой задачи (высоким слогом, с музыкальным сопровождением, в рифмующихся двустишиях, в форме вольного стиха, с метафорами, извлеченными из сокровищницы языка, с разумным количеством наречий, сленга и нецензурных слов, экспромтом во время поэтического слэма), одинаково многочисленны и подвержены моде.

Целевой аудиторией могут выступать как жрицы, так и король со своей свитой; как группа самокритичных интеллектуалов, так и трубадуры, светское общество, битники, группа курса по литературному творчеству, онлайн-фанаты или, как утверждает Эмили Дикинсон, никто. Те, кого могут отправить в ссылку, расстрелять или подвергнуть цензуре за высказанные мысли, менявшиеся кардинально в зависимости от времени и места. При диктаторском режиме не знает сна лишь поэт один (отсылка к цитате из исторической пьесы Уильяма Шекспира «Генрих IV» – прим. пер.): не те слова не в том месте могут доставить вам массу неприятностей.

И так происходит с каждым стихотворением: стихи привязаны к своему времени и месту. Они не могут оторваться от своих корней. Но, если повезет, они могут выйти за их пределы. Однако всё это означает, что читатели, которые появятся позже, могут оценить их, хотя, несомненно, не так, как предполагалось вначале. Хвалебные песни великой и ужасной шумерской богине Инанне завораживают, по крайней мере, меня, но они не заставляют меня таять в благоговении, как это могло бы случиться с древним слушателем. Я не думаю, что Инанна может материализоваться в любую секунду и сравнять с землей несколько гор, хотя я всегда могу ошибаться.

Несмотря на то, что романтики веками говорили о вечной славе и создании произведений на все времена, в таких вопросах не бывает «навсегда». Репутации и стили имеют свои взлеты и падения, книги с презрением отвергают и сжигают, затем выкапывают из земли и перерабатывают, и сегодняшний поэт на все времена может оказаться завтрашним бунтарем, точно также как завтрашний бунтарь может быть вырван из пламени, прославлен и возведен на пьедестал. Есть причина, по которой Колесо фортуны («Колесо фортуны» – американская телевизионная игра – прим. пер.) в колоде Таро в действительности является колесом. Что посеешь, то и пожнешь, по крайней мере, в ряде случаев. Не бывает неизбежного прямого пути к удаче. Нет ни одного.

Так как я вас заранее предупредила, процитирую почтальона из фильма «Почтальон», который стащил стихи Пабло Неруды и приписал их себе, чтобы спеть серенаду своей любимой. «Поэзия не принадлежит тем, кто ее пишет», – говорит он. «Она принадлежит тем, кто в ней нуждается». В самом деле, после того, как стихотворение вышло из-под пера того, кто его написал, и после того, как этот человек, возможно, покинул время и пространство и разлетелся на атомы, кому еще может принадлежать стихотворение?

По ком звонит колокол? По тебе, дорогой читатель. Для кого это стихотворение? Также для тебя.

Нежно

Теперь это старое слово исчезает.
Как я хотела.
Как я тосковала.
Я любила его нежно.

Я иду по тротуару
осторожно из-за своих больных колен,
на которые мне насрать больше,
чем вы можете себе представить,
так как есть другие проблемы – более важные,
приготовьтесь, и вы поймете:

неся полчашки кофе
в бумажном стаканчике с –
как я об этом сожалею –
пластиковой крышкой,
пытаюсь вспомнить прежние значения слов.

Нежно.
В каких случаях его использовали?
Нежно любимые.
Нежно любимые, мы собрались.
Нежно любимые, мы собрались здесь,
в этом забытом фотоальбоме,
на который я недавно наткнулась.

Исчезающие сегодня
фотоотпечатки цвета сепия, черно-белые, цветные,
все, кто намного моложе.
Полароиды.
Что такое полароид? – спрашивает новорожденный.
Новорожденный десять лет назад.

Как объяснить?
Ты фотографировал, и снимок вылезал сверху.
Сверху чего?
Это тот недоуменный взгляд, который я часто встречаю.
Так тяжело описать малейшие детали того, как –
все эти нежно любимые собирались вместе –
того, как мы раньше жили.
Мы заворачивали мусор
в газеты, завязанные ниткой.
Что такое газета?
Вы понимаете, что я имею ввиду.

Хотя нитка – нитка всё еще у нас есть.
Она связывает одно с другим.
Нитка жемчуга.
Так бы сказали.

Как отслеживать дни?
Каждый сияет,
каждый в одиночестве,
каждый уходит.
Я сохранила некоторые из них на бумаге в ящике,
те дни сейчас исчезают.
Бусины можно использовать для счета.
Те, которые в четках.
Но мне не нравятся камни на моей шее.

Вдоль этой улицы растет много цветов,
увядающих сейчас, потому что август,
и пыльно, и близится осень.
Скоро расцветут хризантемы –
Цветы для усопших во Франции.
Не думайте, что это меланхолия.
Это всего лишь реальность.

Так тяжело описать малейшие детали цветов.
Это тычинка – ничего общего с мужским репродуктивным органом.
Это пестик – ничего общего с женским репродуктивным органом.
Это те малейшие детали, которые ставят в тупик переводчиков
и меня тоже в наших попытках описания.
Понимаете, что я имею ввиду.
Вы можете сбежать. Вы можете заблудиться.
Слова на такое способны.

Нежно любимые, собранные здесь вместе
в этом закрытом ящике,
исчезающие сегодня, я скучаю по вам.
Я скучаю по отсутствующим, по тем, кто покинул нас раньше.
Я скучаю даже по тем, кто пока еще здесь.
Я очень скучаю по всем вам.
Как я скорблю по вам.

Скорбь: это очередное слово,
которое вы редко слышите сегодня.
Я сильно скорблю.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ